Восхождение Запада. История человеческого сообщества
Шрифт:
Рассматривая оба события, следует признать, что перемещение степных народов было значительно более заметным. Набеги и разрушительные завоевания этих варваров повлияли на развитие почти всего цивилизованного мира. Только территории, расположенные на внешних границах цивилизации: Япония, часть Юго-Восточной Азии, самый юг Индии, а также Дальний Запад Европы, — смогли избежать политического господства завоевателей, прямо или косвенно вышедших из степей. По масштабу завоеванных территорий только завоевания воиновколесничих бронзового века в XVIII-XV вв. до н. э. могут сравниться с этим нашествием [787] . Таким образом, индоевропейские варвары в начале истории степных народов и варвары алтайского этноса на вершине ее делят между собой славу завоевателей, чьи победы отразились на будущей истории всего Евразийского континента.
787
Великое переселение народов в III—VI вв. почти не затронули Индию. Завоеватели железного века (XI-IX вв. до н. э.) тоже не оставили в Индии или Китае заметных следов.
Завоевания монголов, прокатившиеся от Китая до Восточной Европы, от границ сибирских лесов до Явы, Бирмы и Пенджаба, смешали элементы всех главных цивилизаций Старого Света и сделали это так радикально, как никогда прежде. Задолго до этих событий тюркские воины, захватив исконные территории ислама и продвигаясь к христианским и индийским землям, положили начало взаимодействию трех великих цивилизаций Западной Евразии. Когда монголы добавили к этому взаимодействию китайские элементы, взаимное проникновение высокоразвитых культур Старого Света достигло своего географического предела.
Однако культурное смешение и заимствование в мировом масштабе не стало самым важным последствием тюрко-монгольских завоеваний. Инертные и впечатляющие своей структурой и древностью мусульманская, индийская и китайская цивилизации могли лишь косвенно и в малом объеме измениться в связи с этими завоеваниями. Только на Дальнем Западе Евразии, где мир латинского христианства еще не создал стабильного и имеющего под собой духовный фундамент образа жизни, где люди были достаточно гибкими психологически, чтобы перенимать навыки быта и ремесла даже из далекого Китая, не говоря уже о мусульманских и византийских соседях, была возможность положить разнородный фундамент в основу развивающейся цивилизации. Это было добрым знаком судьбы для развития Европы. Народы Западной Европы приветствовали и перенимали нововведения, в то время как более населенные и древние цивилизованные общества Азии (и юго-востока Европы) уже не могли этого сделать. Впрочем, более древние цивилизации по-разному справлялись с вторжением варваров. Исламский Средний Восток цивилизовал новых хозяев; Китай и Россия, терпевшие, а потом избавившиеся от чужеродных правителей, замкнулись в рамках «патриотической реакции»; а Индии и христианской Византии, не способным изгнать захватчиков, пришлось приспособиться к правлению принявших ислам тюрок.
Таким образом, через смену ролей, что вообще типично для истории, исламская цивилизация, которая пострадала больше всего от набегов и завоевательных походов кочевников, стала набирать силу, черпая энергию из переворота старых взаимоотношений, принесенного вторжением степных завоевателей. Разумеется, понадобилась глубокая внутренняя трансформация исламской цивилизации, прежде чем сложился образ жизни, более или менее приемлемый как для новых тюркских (или монгольских) правителей, так и для более древних и цивилизованных народов Среднего Востока. Когда же этот процесс трансформаций был завершен, воинственность исламизированных народов степей, помноженная на новую энергию миссионерства, свойственную суфизму, привела к грандиозной территориальной экспансии ислама, который вышел за пределы своей исконной территории и проник в Малую Азию, Восточную Европу, в районы Африки к югу от Сахары, охватил большую часть Индии, Юго-Восточной и Средней Азии и даже часть Китая.
Мы так привыкли воспринимать историю с преимущественно европейской позиции, что удивительный размах и мощь этой исламской экспансии, которая отчасти стала прообразом более позднего продвижения западноевропейской цивилизации, часто ускользают от нашего внимания. Однако мыслящий и хорошо информированный наблюдатель XV в. не мог не прийти к заключению, что скорее ислам, чем периферийное и пока еще сравнительно грубое общество европейского Дальнего Запада, призван господствовать над миром на протяжении следующих столетий. В XV в. мир латинского христианства охватывал сравнительно ограниченную территорию; его возможности и стремление к экспансии только стали проявляться; искусство и культура только начали путь к совершенству и блеску, уже давно известным цивилизациям Азии. Однако наш воображаемый наблюдатель сделал бы неправильное предположение. Не ислам, а Западная Европа оказалась той силой, которая нарушила четырехполюсное равновесие евразийской ойкумены и ввела обе Америки, Южную Африку и Австралию в орбиту цивилизации Старого Света.
Вооруженный знаниями об уже состоявшихся событиях, историк нашего времени может надеяться обнаружить некоторые особенности западноевропейской цивилизации, которые стали факторами, напрямую определившими ее поразительный расцвет. Средневековая Европа, несомненно, заслуживает особого внимания как колыбель, где возникла цивилизация, которая стала доминировать в мировом масштабе, хотя в то время Европа мало в чем проявляла свой будущий потенциал. Становление на территории, ранее населенной полуварварами, цивилизации, сравнимой во многих аспектах с другими мировыми цивилизациями, само по себе привело к изменению мирового равновесия. Подъем цивилизации в Западной Европе занимает второе место по влиянию на изменение культурного баланса Евразии в 1000-1500 гг., уступая первенство лишь движению степных народов.
Б. ЭКСПАНСИЯ СТЕПНЫХ НАРОДОВ
К 1000 г. степной градиент работал в полную силу уже в течение тринадцати или четырнадцати веков, вызывая спорадическое перемещение в западном направлении степных народов одного за другим в поисках лучших пастбищ. Результатом этого процесса было смешение языков на просторах Азии — сначала индоевропейские народы, потом тюрки и наконец монголы мигрировали на запад. Однако изменения наблюдались только в языках, а экономическая, политическая и военная организация кочевников оставалась почти неизменной.
Тем не менее в столетия, предшествующие 1000 г., знания о цивилизованной жизни все
788
Удивительной чертой исламского общества было широкое использование рабов в качестве воинов, защищавших личную власть правителя. Этот обычай восходит к институту индивидуального хозяйства, опиравшегося главным образом на труд рабов, поэтому правитель, власть которого над страной оспаривали непокорные магнаты и прочие мятежники, считал разумным вооружить своих рабов и увеличить их численность, пока они не становились его личной регулярной армией. Первым, кто поступил так, был, очевидно, халиф Мутасим (833-842 гг.), который счел ненадежными феодалов из Хорасана, служивших телохранителями у его предшественников - Аббасидов, и решил заменить их рабами-тюрками. См. Reuben Levy, The Social Structure of Islam (Cambridge: Cambridge University Press, 1957), pp.417-18. Рабы-тюрки, как предполагается, были пленниками межплеменных войн степных народов, проданными мусульманским торговцам. Ничего подобного не существовало в Китае, где наемниками при правителях служили не отдельные лица, а целые племена и даже племенные объединения и где институт воинов-рабов был неизвестен.
Проникновение кочевников в районы, населенные оседлыми народами, было самым легким на Среднем Востоке, где сельскохозяйственные угодья Восточного Ирана почти незаметно переходили в степи. Там кочевники могли продолжать вести свой привычный образ жизни на границе районов с оседлым населением и пасти скот на полях после жатвы. При этом они получали от сельского и городского населения предметы цивилизованной жизни путем торговли или в виде дани. В то же время города и поселки продвигались в глубь степей, вырастая вокруг торговых пунктов, куда кочевники приходили обменивать меха, животных и рабов на продукты цивилизации. Таким образом, постепенно размывалась граница между степями и окультуренными землями, и со временем тюркоязычные народы проникли в среду иранского населения, подвинув границу распространения тюркских языков далеко к югу от Аральского и Каспийского морей. Эти тюркоязычные племена приняли ислам и переняли некоторые обычаи мусульман, но не затерялись в мусульманском мире. Чувство превосходства, основанное на их лучшем владении военным искусством, удерживало их от полной ассимиляции, и они, подобно большинству воинственных степных народов, сохранили свой язык [789] .
789
См. W. Barthold, Turkestan down to the Mongol Invasion (2d ed.; London: Oxford University Press, 1928), pp.235-58, 391-93; W. Barthold, Histoire des Turcs d'Asie centrale (Paris: Maisonneuve, 1945), pp.47-124.
Уязвимость иранской границы со стороны степей в X в. и последующих веках контрастирует с тем, как успешно удерживали эту границу парфяне и Сасаниды в более ранний период. Этот факт нельзя объяснить изменениями в технике ведения войны: тяжелая кавалерия в доспехах так же сохраняла свое превосходство над лучниками-степняками, как и прежде. Причина, очевидно, состояла в том, что воинственные помещики и дворяне иранских приграничных областей, державшие в страхе и подчинении степные народы в первые века христианства, утратили свой воинский пыл. Рост городов в Хорасане и за Амударьей - отличительная черта мусульманского периода; возможно, эти помещики перебрались в города, поближе к удобствам цивилизованной жизни, утратили воинские качества предков и не могли или не желали противодействовать тюркам. Изменившийся стиль жизни иранского дворянства доносит до нас персидская поэзия X в. и последующих столетий, поэзия, которой присущи элегантность и утонченность, но отнюдь не воинский дух. Сравните аналогичную трансформацию кельтских аристократов Галлии из воинов в римских патрициев, когда в этой провинции в период со II в. до н. э. до II в. н. э. наблюдался рост городов. Как утверждает Бартольд, экономические и политические факторы, приводившие к разорению помещиков и возвышавшие торговцев в городах Хорасана и землях за Амударьей, ускорили процесс разложения иранской землевладельческой знати. См. Barthold, Turkestan down to the Mongol Conquest, pp.307-8. Кроме того, ислам требует городских условий, так как живущие вдали от мечетей и знатоков шариата не могут адекватно исполнять свой религиозный долг.
Два других фактора также способствовали натурализации тюрков в мусульманском мире в качестве отдельного, но не враждебного этноса и отчасти обусловили их военный и политический успех на Среднем Востоке. Один из них заключается в том, что, когда тюрки впервые возникли как грозная сила в исламском мире, почти везде у власти в нем были шииты. Естественным образом тюркские вожди, принимая ислам, становились суннитами, чтобы сохранить свою духовную независимость от ближайших цивилизованных правителей. Однако доктрина суннитов была ортодоксальной в период ранних халифатов, и суннитами оставалось большинство мусульман. Попадая под власть тюрков, многие мусульмане считали, что они расстаются с ересью и возвращаются к славной религии прошлого [790] .
790
Сравните аналогичные преимущества франков по сравнению с германскими племенами, которые стали христианами-арианами.