Восьмая нота Джокера
Шрифт:
– Всё хорошо, - стараюсь не быть слишком подозрительной, но предчувствия не обманывают – всё ещё наверняка впереди.
– А этот?
– кивает на блондина.
– Нет. Мы вместе сюда попали.
– В этом у меня нет сомнений.
– Аристарх, я прошу прощения за своего сына, - влезает Царёв-старший, и на его лице написано всё «удовольствие», которое он получает, явно не в первый раз страдая из-за сыночка.
– Я думал, он взялся за ум, - вздыхает отчим так, что посторонний человек наверняка поверит в такую показную праведность.
–
Интересно, что бы это значило?
В любом случае, Аристарх больше не обращает внимания на посторонних, о чём-то разговаривает с тем полицейским, и вскоре мы уже выходим на улицу, только я даже не решаюсь обернуться к Яну.
Трудно в этом признаться, но мне страшно остаться наедине с этим чудовищем. Он не говорит ни слова, даже когда мы едем в машине, и я замечаю, как пальцы сжимают руль почти добела. Меня не ждёт ничего хорошего…
Не знаю, сколько отсутствовала, но дома уже и следа от гостей не осталось. Редкие работники ещё убирают посуду, и стоит нам войти, их как ветром сдувает, а Аристарх вдруг хватает меня за волосы, не позволяя так просто сбежать.
Неожиданная пощёчина обжигает, и у меня перед глазами двоится от удара несколько секунд.
– Ещё раз увижу вас вместе, запру тебя в лечебнице где-нибудь в другой стране, усвоила?
Мне остаётся только кивнуть, хоть это даётся с трудом. Я ничего не могу сделать ему, а даже если бы решилась, мама всё ещё остаётся моим уязвимым местом, которой этот гад сумеет использовать. И никто не придёт на помощь, никто… Не могу поверить, что моя мечта о нормальной жизни рушится настолько быстро.
– Тогда спокойной ночи, Миша, - довольно улыбается, потрепав по больной щеке, и отпускает.
– Будь хорошей девочкой, и тогда никто не причинит тебе вреда.
– Где мама?
– не замечаю её рядом.
– Отдыхает. Она очень расстроилась, узнав, что ты сбежала, - укоризненно качает головой.
Мне больше нечего сказать.
Я шагаю наверх, пересиливая себя, чтобы не сорваться на позорный бег. Щека горит, но больнее всего где-то внутри, и эта боль такая противная, такая обидная, что на глазах закипают слёзы. Неужели теперь всё правда так и будет?
Этот вопрос и куча других клюют мне мозг, пока я стою в душе, пытаясь смыть все события дня, но выдохнуть не удаётся. У меня внутри будто ком из тревоги застрял, а как его оттуда вытащить, не знаю, и с каждым днём он только нарастает.
– Эй, принцесса, - пугает знакомый голос, как только я выключаю фен.
– Не против компании?
Сколько он наблюдал за мной, вот так сидя на подоконнике?..
– Мы расстались час назад. Уже успел соскучиться?
– Ты разбиваешь мне сердце. А я пришёл узнать, не прибили ли тебя.
Не знаю, что у него на уме, но помощь нужна явно не мне. Когда он присаживается рядом, едва заметно морщится, а ещё губа разбита, и меня колет совесть.
– Раздевайся.
– Вот так сразу? Мишань, а мне нравится твоё настроение, - паясничает,
– Ауч! Это было нечестно!
??????????????????????????
Молча поднимаюсь и достаю свою аптечку, находя мазь от ушибов. Смотрю на блондина, а он уже играет мышцами, словно и не обращая внимания на синюшные пятна, протянувшиеся по всему боку. Боже… Ну как так, а?
– Что дальше?
– он прям сияет от предвкушения.
– Садись.
Опускается на кровать рядом, готовый ко всему.
Меня волнует его близость, даже не смотря на эти синяки. Дышать резко становится тяжелее, но я беру себя в руки, пытаясь сосредоточиться на важном сейчас, и тут же натыкаюсь на его взгляд.
– Не жалей меня, Мими, - держит мою руку.
– Я заслужил.
– Никто не заслужил, чтобы его бил отец. Ясно тебе?
Я тоже иногда считаю, что заслужила боль, но потом напоминаю себе, что не сделала ничего плохого. Иногда отпускает, иногда нет, только я знаю, что если долго верить в свою мифическую вину, она станет настоящей.
– А что? Поколотишь его за меня?
– на пару секунд притискивает меня к себе, и я пытаюсь не утонуть в его глазах.
– Если понадобится.
Опять застываем, склеиваясь взглядами. Сердце ударяется о рёбра, пробивая себе путь наружу, и я вновь и вновь напоминаю, что нужно делать вдохи, хоть изредка.
– Бандитка ты, Мишань.
Наконец, замолкает, позволяя мне обработать всё, включая губы. На них задерживаюсь чуть дольше, то и дело застывая – в низу живота скапливается напряжение, и не могу спокойно реагировать на то, как кадык Царёва нервно подёргивается, едва я к нему прикасаюсь.
– Ты ведь не пойдёшь ко врачу, так?
– пытаюсь хоть немного собрать мысли в кучу.
– Он бьёт, чтобы не оставалось серьёзных повреждений, не волнуйся.
– Не волнуйся?
– забываюсь, и Ян закрывает мне рот ладонью.
Запах его кожи действует на всё тело странно. Ощущение тяжести в животе только усиливается, между бёдер чувствую влагу, и блондин как будто всё это видит.
Он роняет меня на кровать, наваливаясь сверху, а я могу только смотреть в эти разноцветные глаза.
– Что, правда, переживаешь?
Киваю, пусть и не собиралась.
– Хочу поцеловать тебя… Пиздец, как хочу, - признаётся на выдохе, пробуждая моих бабочек в животе.
Я не знаю, что происходит в этот момент, но каждый участок кожи горит. Наверное, по моему взгляду Ян всё понимает, потому и убирает руку, заменяя её своими губами, и это в первый раз, когда он так нежен – возможно, потому что ему сейчас больно.
Он осторожно касается, обхватив сначала верхнюю губу, потом чуть прикусывает нижнюю и скользит по ней языком, продвигаясь дальше. Я впускаю его, привычно хватая за волосы, и слышу стон. В этот миг пальцы ложатся на мою грудь, сквозь тонкую пижаму медленно обводят соски, а я царапаю его шею.