Восьмая нота Джокера
Шрифт:
– Поглядите на его, а… Надо было тебя сразу в армию отправлять, а не позволять ходить в школу – может, ума бы было побольше! Думаешь, не понимаю, что это из-за бабы? Не слепой.
– Рад за тебя.
Слышу вздох, полный разочарования, но это у нас взаимное – я тоже не в восторге от нашего родства.
– Я знаю, что ты продолжаешь путаться с соседской девчонкой. Это она?
– Это не она, это мой секрет, папуль, - чувствую, как котэ забирается на меня, заводя свой мотор, и снова рубит, призывая вернуться в мир магии, где у нас по плану жаркая ночь с принцессой-фениксом.
–
– Если бы ты сейчас не валялся тут трупом, я бы тебя хорошенько...
– Да-да, ты же по-другому не можешь… Вини во всём меня, как всегда, а Мишу не трогай.
– Мишу, значит, - последнее, что я слышу, почему-то удивительно тёплым тоном, какого обычно от отца не дождёшься.
Хотя, может, мне и это мерещится?
Почему-то брат снится.
Он никогда не приходил ко мне, а тут будто на кровати рядом сидит и смотрит так, что стыдно сразу за всё становится. От Мишки свет такой исходит, и от него на душе щемит – ощущаю себя последней скотиной почему-то.
– Извини за это. Обещал ведь тебе не драться, - говорю ему, но он только головой качает, протягивая руку и гладя по голове, как раньше.
– Береги феникса.
Встаёт и уходит, ни разу не оглянувшись.
Хочу остановить его, окликаю даже, только бесполезно – он будто в воздухе растворяется, а у меня нет сил подняться.
Я просто смотрю, как он исчезает без следа.
* * *
В следующий раз просыпаюсь от того, что кто-то ложится рядом уже наяву. Узнаю цветочный аромат, и руки сами находят его источник, прижимая к себе, будто сто лет не видел. Вдыхаю запах её кожи, а в душе всё переворачивается. Мне нужно ей рассказать, и похер, как потом буду добиваться прощения. Она мне нужна, как воздух.
– Как ты здесь оказалась? Не то чтобы я против… - всё-таки открываю глаза и вижу Мишаню – всю такую охренительную, словно не из этого мира.
– Влезла в окно.
Сперва кажется, что шутит, но чуйка говорит, что ни фига это не так. Но есть что-то ещё. Это что-то прячется в её глазах, скрывается за непринуждённым видом, и хотел бы я списать это на воображение, да точно знаю, что не ошибаюсь.
– Твой отец дома, вот и не стала рисковать, - объясняет, касаясь моих заживающих губ, и эта боль круче любого кофе пробуждает.
– Мишань… Я тебя обожаю.
– Что с тобой случилось опять?
– Небольшая потасовка, - беру её руку в свою, мечтая, чтобы мгновение остановилось.
– Прости, что так вышло.
И я как будто не за это совсем извиняюсь.
– Я испугалась за тебя, - признаётся, заставляя чувствовать себя ещё более паршиво.
– Я тебе сказать кое-что должен.
– Потом скажешь, - опять обнимает, усыпляя мою бдительность и не давая произнести то, что я так не хочу говорить.
– Сейчас это не главное.
Даже хватает сил, чтобы ответить на её робкий поцелуй, за которым скрывается не только переживание обо мне.
То, что в доме притаилась смерть, я узнаю гораздо позже.
Глава 38
* * *
После похорон
В школе все его десятой дорогой обходят в те дни, когда он там появляется, и я даже думаю, что мне рядом с ним делать нечего, но каждый раз после очередного дня он приходит ко мне.
Забирается в спальню ближе к ночи, ложится рядом, ничего не говоря – словно призрак. Холодный, отстранённый, пугающий, с вечно сбитыми костяшками пальцев.
Его поцелуи теперь тоже другие.
Немного пугают, потому что мне кажется, в какой-то момент он просто не заметит, как убьёт меня этой холодностью, но мне совсем не жалко поделиться своим теплом, даже если всё это время он это самое тепло искал у других. Винить не могу, хоть ревность сжирает.
Поэтому делюсь.
И жду.
Жду, когда Ян хотя бы слово произнесёт, сама рассказывая ему любой бред, который происходил со мной за день.
Говорю, как раз за разом пытаюсь вывести из себя своего нового врача полнейшим игнором, а он бесится, и не говорю о постоянных столкновениях с Давидом, пытающимся навязать своё мерзкое общество – Яну это ни к чему.
Говорю о том, как весело наблюдать за Ликой и её попытками усовершенствовать мою, украденную ей программу, хотя не скажу ему о том, что по-прежнему чувствую нехилый осадок, видя, как наши труды окончательно уплывают из рук в канализацию.
Просто говорю, мысленно прося его вернуться, потому что одной мне не справиться…
И почти спустя два затяжных месяца дожидаюсь…
За окном зима, у людей предновогоднее настроение, а мы двое самых унылых на свете людей. Лежим рядом, каждый пропадая в своих собственных тёмных мирах и не знаем, каким будет завтра. Да если честно, и не хочется этого знать.
– Врач говорил, у него были улучшения, - роняет Ян в тишину, и в первый миг я думаю, будто ослышалась, но быстро соображаю, что нет.
– Он должен был очнуться.
Он впервые заговаривает о брате с тех пор, как узнал эту новость. Я как раз тогда ушла от него, когда мы побыли немного вместе после моего финта с окном, а потом вдруг наступила тишина – ни сообщений, ни визитов. Только через пару дней я обо всём узнала от Славы.
– Значит, кто-то это сделал специально?
Не представляю, в каком мире он жил бок о бок со своим отцом всё это время, и мне страшно это представлять. Впрочем, мой мир сейчас не лучше. Отчим, конечно, затих, будто решив дать мне передышку, но я знала, что это всё тоже не просто так. Особенно в преддверие новогоднего ужина, где точно будет проклятый Давид и моя абсолютно чужая мама.
– Отец ищет. Это же из-за него случилось… - смотрит куда-то в потолок, а потом резко поворачивается ко мне.
– Я просто, блять, не понимаю, как это всё могло случиться. Как… Он обязан был его защитить! Обязан, понимаешь? Он и мать не уберёг…
Обнимаю его крепко, чувствуя исполосовавшее Яна отчаяние, и он притискивает меня к себе, утыкаясь в шею. Дышит горячо, но сам словно камень. Не могу больше видеть его таким.
– Расскажи.
Сперва напрягается ещё сильнее, а мне кажется, сейчас совсем закроется, только он в это время просто набирается смелости. Всем нужна смелость для правды, какой бы та ни была.