Воспитанник богов
Шрифт:
Не отвечая, Млый попытался разжать ее пальцы. Девушка слабо охнула, но продолжала, зацепившись ногтями за куртку, держать его.
— Пусти! — крикнул Млый. — Ты разбудишь стражу!
— Тогда ты навсегда останешься здесь! — тоже закричала Дора. Навсегда.
Млый отбивался от девушки, как от кошки, боясь толкнуть или ударить ее слишком сильно, и все же не мог избавиться от настойчивых рук. Он отчаянно озирался по сторонам, словно надеялся, что сейчас появится кто-нибудь из прохожих и поможет ему. Эта борьба выглядела бы смешной, если не обстоятельства, которые привели Млыя к храму.
— Хорошо, —
Голубые глаза девушки торжествующе блеснули. Она тут же разжала руки и, одним движением сорвав плащ, швырнула его на землю. Затем торопливо распустила ворот широкого платья и притянула Млыя к себе.
Игра в поддавки.
Млый подхватил ее податливое тело, осторожно опустил на плащ, и вдруг резко разжал руки. Едва успев увернуться от цепкого объятья, он перескочил через Дору и громадными прыжками, забыв про боль в ноге, помчался к воротам.
Двор он миновал беспрепятственно. Обогнув идол Эгеры, со всей силы ударил плечом в дверь храма.
Боль была такой, что Млый с размаха сел на землю, обхватил плечо руками и стал его баюкать, словно ребенка. Дверь оказалась крепко запертой, а сзади уже слышались отчаянные крики шлюхи, сзывающей на помощь.
Все, что угодно, мог предвидеть Млый, отправляясь в поход за мечом, но чтобы пасть жертвой страсти храмовой проститутки — такое не могло привидеться даже в страшном сне.
Понимая, что времени у него совсем мало, Млый заставил себя подняться и, действуя железным прутом, как ломом, вонзил его между косяком и дверью. Прут сразу согнулся крючком, он был недостаточно толст. Тогда Млый бросил его. Он заметался по двору, отыскивая подходящий предмет, но на чисто подметенной земле не валялось даже сора.
Задрав голову, Млый посмотрел в лицо Эгере, в свою очередь, мрачно взиравшей на него сверху. Громадный серп в опущенной руке богини сверкал прямо над его головой.
— Если ты не отдаешь мое оружие, — закричал Млый, — то я заберу твое!
Он торопливо содрал с себя кожаную куртку и, обмотав ею руки, ухватился за изогнутое лезвие.
Эгера держала серп крепко. Но ожесточение Млыя было так велико, что от его рывка зашаталась сама статуя, и, упершись ногами в ее основание, Млый со второй попытки выдрал серп из деревянных рук.
То, что его новое оружие окажется таким тяжелым, Млый не ожидал. Выкованный из бронзы серп превосходил размерами его меч в несколько раз и настолько же был тяжелее. Зато чисто символическая рукоятка оказалась слишком мала, держать серп было неудобно. И все же это было оружие.
Млый волоком подтащил серп к двери храма и, собрав все силы, с разворота, словно собирался швырнуть его, ударил кривым лезвием по крепко сшитым доскам. Косяки затрещали, в лицо полетела щепа. Млый раскрутил серп, вертясь перед дверью, как дискобол, и ударил второй раз — крайняя к замку доска надломилась посередине. Потребовалось еще несколько ударов, чтобы дверь наконец подалась и растрескались косяки.
Ослабленные доски Млый выбил ногой.
Можно было не сомневаться, что поднятый им шум разбудил не только жрецов, но и жителей близлежащих домов. Скоро вокруг храма соберется толпа, а предстояло еще не только
В храм Млый ворвался, как волк в загон для овец. Гнев и отчаянье заставили забыть о ранах и о боли, он сам теперь ощущал себя живым воплощением ярости.
Поджидавшие внутри храма жрецы были разбросаны в разные стороны словно вихрем. Казалось, Млый их даже не заметил. Он помнил, где стояла его статуя, пронзенная мечом, и безошибочно устремился к ней, не обращая внимания ни на крики жрецов, сзывающих народ, ни на вопли раненых.
Войдя в состояние, близкое к безумию, Млый, отшвыривал с дороги не только охрану, но и деревянных идолов, словно и они были в чем-то виноваты. Выдернуть застрявший в дереве меч он даже не попытался. Обхватив идола двумя руками, он выдрал его из основания и, действуя им, как тараном, устремился к выходу.
Больше на его пути встать никто не пытался. Толпа перед капищем собралась огромная, штурм храма разбудил многих, но, вспоминая позже этот момент, Млый с удивлением отметил, что теперь горожане, заметив его, вели себя точно так же, как при виде Сторожича: крики, вскинутые к лицу руки, чтобы заслонить глаза и не встретиться с ним взглядом, поспешные движения, чтобы уступить дорогу.
Млый бежал по узким улицам, все время забирая вверх, к расположенным над городом воротам. Идол давил на плечо и в любой другой момент, возможно, оказался бы слишком тяжел для того, чтобы вот так, бегом, тащить его в гору, но сейчас Млый почти не ощущал веса.
Ворота были закрыты, но на этот раз Млый даже не остановился перед новой преградой. С размаха он ударил своим идолом-тараном в высокие створки, и они послушно распахнулись, как незапертая дверь под порывом сквозняка.
ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ НАВЬ
— Теперь я, кажется, понял, чего хотела Марена.
— Неужели? Тебе повезло, Ползун, я по-прежнему не понимаю ничего.
— Надо убираться отсюда подальше. Побаловались, и хватит.
Если Марена решит выпустить Млыя из Нави, то у дасу будут все основания обойтись с нами по-своему. А ты знаешь, шутить он не любит.
— Какие уж тут шутки. Пожалуй, ты прав. Надо оставить Млыя в покое. Не ровен час…
— Сначала я думал, из города ему не выбраться. Отшельники не дадут.
— Где теперь твои Отшельники? Марена загнала их обратно в города, откуда им не выбраться. Там и будут обитать до лучших времен, если они для них наступят.
— Вот-вот. Это я и имел в виду, когда говорил, что, кажется, кое-что понял. Выбор сделан.
— В пользу Млыя?
— В пользу Других!
Костер горел ровно, почти без дыма, сухие сучья весело потрескивали в пламени, но Млыю были нужны угли. Он отгребал их в сторону большой суковатой палкой.