Воспоминания генерала Российской армии. 1861–1919

Иванов Михаил

Полк стоял в Николо-Мокровских казармах, а я остался жить дома за рекой Которослью. Трудно было ежедневно два раза ходить на занятия за три версты, т. е. делать ежедневно 12 верст, но мне сделали льготу – я ходил только на утренние занятия, зато работал на совесть – молодые солдаты вышли одни из лучших в полку.

Для меня было невыносимо ходить в караул в тюрьму: я положительно не мог слышать лязга и звона кандалов и запаха арестантских камер… День караула в тюрьме я вычеркивал из жизни. Я не мог дождаться смены с караула. Раз, сбираясь в караул в тюрьму, смазавши револьвер и зарядивши его, вдруг вздумал поверить его действие: грянул выстрел, и пуля впилась в стену, с этих пор стал верить, что «и палка стреляет».

Мне исполнился 21 год, я стал интересоваться барышнями. Помню Настю Завьялову, Катю Полянскую, Раю Бочарову, Катю Кореневу, которые засматривались на меня.

Первый раз в жизни я увидел в Ярославском городском театре, 4 ноября 1882 года, оперетку «Орфей в аду», я с удовольствием смотрел эту оперетку.

1883

Новый, 1883

год встречал дома. Дела шли хорошо – брат Александр помогал отцу. После Нового года меня представили в прапорщики, и 27 февраля я был произведен. Через недели две я надел офицерскую форму, но странно: я подпрапорщику больше был рад, чем чину прапорщика. Содержания я стал получать 47 руб. с копейками… но надо было теперь одеваться, а это было трудно [42] . Я никуда не ходил, ни в собрание, ни на бульвар, ни по знакомым – знал пока только церковь да лес. По-прежнему много читал. У меня была отдельная уютная комната с отдельным ходом через терраску и садик, мне было хорошо, и тепло, и уютно. Из окна виден был с юга весь Ярославль: от собора до церкви Пятницы на всполье. На меня сильное впечатление производил благовест ко всенощной: ровно в 6 часов ударял соборный колокол, и с третьим его ударом все 40 ярославских церквей подхватывали, и могучий гул разливался над городом… Из всех звонов выделялся Власий своим 1000-пудовым колоколом. Эх ты, Русь Православная, где ты… откликнись… встань, проснись… сбрось пархатого жида. Я ходил в церковь прогимназии, Николаевского приюта, ко Власию и в Спасский монастырь. Я очень любил хорошее церковное пение. Особенно хорошо пел хор Иванова у Власия. Поразительно красивы были архиерейские богослужения в торжественные дни в Крестовой церкви Спасского монастыря, и особенно была красива церковь, где почивали святые мощи благоверных ярославских князей Феодора, Давида и Константина, вновь только возобновленная под розовый мрамор. Архиерейский хор пел чудно, высокопреосвященнейший Ионафан служил благолепно.

42

В отличие от нижних чинов (к каковым относились подпрапорщики), офицеры должны были обмундировываться за свой счет, что при многообразии положенных офицеру форм одежды и необходимости чистоты и опрятности тяжким бременем ложилось на небольшое жалованье молодого офицера.

Во всю свою жизнь я питал особенное благоговение к святым благоверным ярославским князьям Феодору, Давиду и Константину, всегда у меня была их икона, и в трудные дни моей жизни всегда обращался к ним с молитвой о помощи и невидимо получал.

«Святые Благоверные Княже, Феодоре, Давиде и Константине, молите о нас».

Служба шла хорошо, я считался исправным и исполнительным офицером, если мне что-либо поручали, то я гордился этим и старался выполнять как можно лучше. В полку меня любили. Осенью сбиралась большая компания на охоту с гончими: С. З. Костырко, М. А. Сушевский, В. С. Савельев, С. Л. Ушаков, И. А. Перцев, А. П. Ушаков и др. Уезжали за 15–20 верст к Карабихе, Шопше, Семибратову, к Троице на Пахне, Норскому, Савинскому, Яковлевской слободе. Гончих собак сбиралось до 12–15 смычков, и так как ходили довольно часто, то стая была дружно-спетая. Хорошо и приятно было послушать «гон» в осенний серенький денек… а потом привал-полдник с водочкой, закуской и чайком, где-нибудь на лесной полянке… Сколько «охотничьих» рассказов, сколько смеху. Было здорово тело и здоровый дух.

Конец 1883 года ознаменовался началом невинных ухаживаний за барышнями в сентиментальном духе: встречи, речи, вздохи, цветочек… и непременно – луна… тем и кончалось.

1884

В 1884 году брат Александр приехал из Болгарии женатый и больной, занял мою комнату, а я с полком ушел в лагерь в Москву. Заняли лагерь гренадерской дивизии на Ходынском поле. Гренадерские полки ушли на наши места.

В московском лагере вначале я застудил флюс, получилось затвердение, зубной врач Барс (Кузнецкий мост) вскрыл это затвердение, и, по приезде в Ярославль, образовалась фистула. Доктор-хирург Линденбаум сделал мне операцию, и я два года носил повязку, шрам на левой щеке остался на всю жизнь.

Московские лагеря прошли легко и весело. Офицеры полков 35-й пехотной дивизии составили громадный хор и дали несколько концертов в «Кукушке» – лагерном собрании, около Малой Всесвятской рощи, в большом круглом павильоне, подаренном с выставки 1882 года. На всех концертах присутствовал генерал-губернатор князь Долгорукий и все высшее начальство и московская аристократия – мы затмили гренадер. Полковой праздник 30 августа прошел блестяще. В начале сентября мы возвратились в Ярославль. Я произведен в подпоручики. Был выбран библиотекарем, заставили составить каталог для приобретения новых книг, дали 5000 руб., и я отправился в Москву, где прямо обратился в книжный магазин «Нового времени», и заказ был исполнен образцово. Магазин в благодарность подарил громадный ящик «легкой» литературы… Книги военной литературы были выписаны от Березовского [43] . Был заведен строгий порядок со штрафами, офицерство читало много, и я, пробывши библиотекарем 4 года, так изучил вкус читателей и читательниц, что пришедшему денщику с запиской без указаний книги я знал, что дать, и редко ошибался. По книге выдачи было видно, что читает каждый офицер. К стыду, надо сознаться, офицеры мало уделяли внимания военной литературе. Потом на войнах я воочию

видел этот пробел специально-военных знаний наших офицеров – мастер должен знать свое дело. У редкого офицера были свои собственные специально-военные библиотечки, разве где-нибудь валялись два-три устава. «Разведчик» [44] Березовского все-таки заставлял интересоваться новостями, и его кое-кто из офицеров выписывал.

43

Имеется в виду издательство Владимира Антоновича Березовского (1852–1917), специализировавшееся на издании военной литературы.

44

«Разведчик» – русский иллюстрированный еженедельный военный и литературный журнал. Преобразован в 1889 году из «Листка конторы и склада В. А. Березовского» (издавался с 1888), выходил вплоть до конца 1917 года. Долгое время – единственное частное издание, которое могло конкурировать с официальными изданиями военного ведомства.

Мне с приездом брата, да еще женатого, дома стало неудобно, и тесно, и плохо – ютился в уголку, принять товарищей было невозможно. Я с братом Александром не сходился во взглядах во многом, часто спорили и дулись друг на друга. Я хотел даже переехать в город, поближе к казармам, мне надо было ежедневно шляться, часто по грязи, в дождик, в снег.

1885

Настал 1885 год. Я часто стал ходить в театр, играла драматическая группа Борисовского; из пьес врезались мне в память «Гражданский брак», «Майорша», «Гамлет», «Гроза». Я полюбил театр и сделался завсегдатаем, мне даже назначили место в 12-м ряду, кресло № 100, как раз посередине ряда против средней дорожки. Полкового собрания и бульвара я не посещал, многие удивлялись, а меня не тянуло.

Весной брат с женой уезжали в Лепельский уезд, к тестю, отставному капитану Михаилу Петровичу Еленеву. Я опять занял свою комнату и зажил припеваючи. Лагери кончились, и мы пошли на маневры в Романо-Борисоглебский уезд, помню по веселым эпизодам: г. Романо-Борисова, Марфино, Лазарцево, Никольское, шалили и проказничали. Полком временно командовал полковник Николай Петрович Павлов. В полку Павловых было три брата: Николай – командир 1-го батальона, Павел – командир 1-й Ее Высочества роты, Петр – полковой адъютант; так что злые языки называли полк «Павловским»… сия троица была всесильна. Осенью я стал «выезжать», ходил к Ушаковым, Бочаровым, Пастуховым, Зориным, Полянским и др. Сын генерала Зорина Жорж уговорил записаться членом Ярославского артистического кружка, и я в первый раз вышел в роли шарманщика в водевиле «Откуда сыр-бор загорелся». Ряд пробных спектаклей определил мое амплуа – вышел комик. Я недурно играл «под Варламова». Кружок благотворно действовал на меня, отвлекая от попоек и прочего…

1886

Весной 1886 года я был назначен батальонным адъютантом 3-го батальона, к подполковнику Кучинскому. Аксельбанты украсили мою грудь [45] . Очень часто чистил и убирал лошадь Рыжно я сам [46] . Начальство за мою исполнительность и усердие по службе относилось ко мне очень хорошо.

Брат Николай окончил городское училище, поступил в Нежинский полк вольноопределяющимся и в августе месяце был командирован в Казанское юнкерское училище.

45

Видимым отличием офицеров, исполнявших адъютантские обязанности, были носившиеся ими аксельбанты. Кроме адъютантов строевых частей, аксельбанты также полагались офицерам и генералам императорской свиты, а также офицерам Генерального штаба.

46

В пехотных полках верховые лошади полагались офицерам, начиная с должности батальонного командира, а также полковым и батальонным (до отмены этой должности после Русско-японской войны) адъютантам.

В этом году я особенно ухаживал за дочерью полковника Полянского Екатериной Алексеевной Полянской, и очень успешно, но дальше луны не пошло… Я начал ухаживать за Ираидой Федоровной Бочаровой, за сестрой нашего подпрапорщика Бочарова, но и это скоро кончилось – театр, музыка, лес и охота больше меня всего увлекали. Из барышень мне больше всех нравилась Екатерина Григорьевна Курлова, но я ее редко видел, и то только в кружке. Часто я бывал у Леонида Николаевича Пастухова, он и его жена Анна Николаевна были чудно-хорошие люди, страстные театралы, очень солидно поддерживали артистический кружок. Помню, я с ними играл «Светит да не греет», в роли садовника: «Что, барин, поешь, пойпой»… Эх, славное было время!

«Девушка, гуляй, а своего дела не забывай», а у меня так и выходило: библиотека была исправна, адъютант был исполнительный. Полковник Адамецкий относился ко мне отлично. На меня возложили «Чтения с туманными картинами», фонарь с друммондовым светом, и мне приходилось самому добывать кислород. Однажды, заложив в чугунную колбу смесь бертолетовой соли с перекисью марганца и поставив в кузнечный горн (в оружейной мастерской), сам стал у мехов и, видимо, очень сильно стал подогревать – произошел взрыв, но так как я стоял за кирпичной стенкой очага, то и остался цел. Чтения были каждый праздник в Манеже, от 3 часов дня до 6 часов вечера. Ходили только желающие, но всегда Манеж был полный. В антрактах играл полковой оркестр и пел хор песельников. Фонарь был очень хороший, стоил 500 руб.