Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
слышанные тогда от Шевченка, оказались впоследствии по отношению к нам обоим
пророческими. Через несколько дней, именно 30 мая, взглянувши в окно моего нумера, я
увидал, как вывели Шевченка и посадили в экипаж: его отправляли для передачи в военное
ведомство. Увидя меня, он улыбнулся, снял картуз и приветливо кланялся. Тарас
Григорьевич был отправлен в Оренбургские линейные баталионы рядовым, с воспрещением
писать и рисовать. Он главным образом пострадал
рукам и ставшие известными правительству. Он выслушал над собою приговор с
невозмутимым спокойствием, заявил, что чувствует себя достойным кары и сознает
справедливость высочайшей воли.
Прошло после того лет немало. С восшествием на престол ныне царствующего государя
императора многое изменилось. Я был уволен от обязательного пребывания в Саратове и в
1857 году уехал за границу. По возвращении в отечество я узнал, что Шевченко,
освобожденный из Петровского укрепления на берегу Каспийского моря, где находился в
военной службе, плыл на пароходе по Волге, останавливался в Саратове, заезжал к моей
матери, жившей тогда в этом городе, и пробыл у нее несколько часов. Здесь он передал ей
обращенное к моему имени стихотворение, написанное им во время нахождения под
следствием, по тому случаю, что он неожиданно увидал из окна комнаты, в которой сидел
арестованным, мою мать, проходившую мимо. Вот это стихотворение, бесспорно, одно из
лучших между произведениями поэта:
167
НИКОЛАЮ ИВАНОВИЧУ КОСТОМАРОВУ
Весіннє сонечко ховалось
В широких хмарах весняних.
Гостей зачинених своїх
Холодним чаєм напували
І часових переміняли,
Синємундирних часових.
І до дверей, на ключ замкнутих,
І до решотки на вікні
Привик я трохи, і мені
Не жаль було давно одбутих,
Давно похованих, забутих,
Моії тяжких кровавих сльоз.
А їх чимало розлилось
На марне поле... Хоч би рута,
А то нічого не зійшло... /174/
І я згадав своє село,
Кого я там, коли покинув?
І батько й мати в домовині.
І серце тяжко запеклось,
Що нікому мене згадати...
Дивлюсь, аж, брате, твоя мати,
Чорніша чорної землі,
Іде, з хреста неначе знята...
Молюся! Господи, молюсь!
Хвалить тебе не перестану!
Що я ні з ким не поділю
Мою тюрму, мої кайдани!
1847 г. Мая 19-го
Он следовал тогда с намерением достигнуть Петербурга, но принужден был
остановиться на неопределенное время в Нижнем Новгороде до получения разрешения на
право въезда в обе столицы, и мне увидеться с поэтом не довелось ранее августа 1858 года.
В то время, живучи в Петербурге и беспрестанно работая в Публичной библиотеке,
узнал я, что Шевченко в Петербурге, живет в Академии художеств, где ему дали мастерскую
как художнику Академии. И вот однажды, после своего обычного купанья в Неве, в семь
часов утра, зашел я в Академию и нашел помещение Шевченка. Я застал его за работой.
«Здоров був, Тарасе!» — крикнул я, входя в комнату. Шевченко, отступивши шага два назад,
с недоумением окидывал меня глазами с головы до ног и сказал: «Позвольте узнать, кого
имею честь видеть?» — «Разве не узнаешь?» — спрашивал я. «Нет», — был ответ. «Не
может быть, — упорно продолжал я, — приглядись хорошенько, прислушайся к голосу.
Вспомни прошлое: Киев, Петербург, Цепной мост!» Шевченко стал оглядывать меня со всех
сторон и наконец, пожимая плечами, произнес: «Нет, извините, не могу узнать». Я еще
несколько времени побуждал его узнать меня, но он, переходя от холодно-вежливого тона к
дружески-фамильярному, стал просить не мучить его долее и назвать себя. Я произнес свою
фамилию. Тогда Шевченко, неожиданно для меня, разразился плачем и дружески обнимал и
лобызал меня. С тех пор в продолжение двух недель мы видались каждый день, особенно
вечерами в трактире Старопалкинском, куда я, по условию с ним, приходил, окончивши
дневные свои занятия в Публичной библиотеке. В один из этих дней я увидал за нашим
почтенным поэтом такую же выходку запорожского чудачества, какою показалось мне
168
когда-то его громкое пение песни на улице в Киеве. Условившись со мною идти к букинисту
искать редкой книги, он явился и шел со мною по Невскому проспекту, одетый в белую
полуизорванную и сильно испачканную красками блузу, в худой обуви, в поношенном и
истерзанном картузе на голове, так что фигура его напоминала казака Голоту в малорусской
думе или спившегося с круга и выгнанного со службы чиновника, обращающегося к
прохожим с восклицанием: «Пожертвуйте бедному дворянину». Что это было своеобразное
чудачество, показывает то, что ни прежде, ни после Шевченко так не ходил по улицам.
В конце того же августа 1858 года я уехал в Саратов, куда был приглашен в должность
делопроизводителя в Комитет по освобождению крестьян, и вернулся в Петербург уже в мае
1859 года. В этом /175/ самом месяце Шевченко уехал в Малороссию, откуда вернулся уже
осенью.
Весною 1859 года я получил приглашение занять кафедру русской истории в