Восстание Персеполиса

Кори Джеймс

Боль в его яйцах началась с удара, похожего на брошенный кем-то кирпич, а через секунду ярко расцвела, распространяясь по всему телу. Ему показалось, что он словно наткнулся на что-то с разгона. Бобби вывернулась из-под его руки, и влепила по одному удару каждым из ее кулаков, в одно и то же место на его ребрах. Он почувствовал, как одно ребро подалось.

Ее удары прошли не с оттяжкой. Она только наметила их. Последний клочок сдержанности покинул его, и он заревел, бросаясь вперед. Готовый убить или быть убитым. Крошечная его часть, которая все еще была способна наблюдать, оценивать и осознавать, ожидала, что она дрогнет и уклонится. Вместо этого, она тоже бросилась ему навстречу. Их столкновение было похоже на крушение поезда, ее рука воткнулась в его шею, ее бедро в его бедро, и он оказался в воздухе. Он впечатался в переборку достаточно сильно, чтобы звуки на мгновение заглохли. Он оттолкнулся назад в момент, когда ее колено врезалось ему живот, схватил ее поперек бедра, и вздернул вверх над свой головой, и они оба рухнули на палубу настолько сильно, насколько позволяла спиновая гравитация.

Кто-то кричал, и это мог быть он сам. Теперь это была игра на земле, и её руки были на его голове, кончики пальцев зарылись в его кожу, ища возможность ухватиться. Если она нащупает его ухо, она его уже не отпустит. Он взбрыкнул, оттягиваясь назад, схватил ее руку, пытаясь добраться до локтя, чтобы вывернуть его наружу. Сломать его. На секунду у него почти получилось, но она извернулась, притянув согнутую ногу к его талии, и оттолкнула его назад. Он поймал ее лодыжку, и попытался сделать то самое с ее на коленом, но мышцы там были слишком сильными, а сустав слишком прочным, чтобы сломаться. И пока он пытался это сделать, его движения тоже были связаны.

Пятка другой ее ноги врезалась в его левую бровь, раскроив ее. Он протолкнулся ближе к ней, везя спиной по земле. Кровь заливала глаз, но он двигался быстро, и со знанием дела, обеспеченным практикой на протяжении всей его жизни. Он обхватил обеими руками ее горло, сжимая изо всех сил. Ее трахея оказалась под его большими пальцами, где он мог сломать ее, как грецкий орех...

За исключением того, что она уже подтянула свои руки под его, перекатилась на плечах, игнорируя его захват. Она запланировала это. Она не впала в ярость. Она все еще просчитывала ситуацию.

Она обхватила его ногами, и перевернулась, оказавшись сверху. Основание ладони ее левой руки уперлось в его подбородок, оттягивая его назад, и кулак правой смог приземлиться на его горло. Амос закашлялся, пытаясь перекатиться обратно. Его дыхание превратилось в хрип. Воздуха, который попадал в его легкие, было недостаточно. Он изо всех сил забился, чтобы оттолкнуться, и подняться на ноги, но она уже была там, выбив его колено. Он сильно ударился о палубу. Она нависла над ним, впечатывая его обратно вниз. Стукнула головой об пол. Он пытался вывернуться прочь от нее. Ее пятка врезалась в его плечо, в спину. Ее ботинок прилетел ему по почкам, он пытался отползти, и уже не мог. Боль была изысканной и обширной. Он был беспомощен. Его имели. Она ударила его снова, вложив в удар весь вес своего тела, и он почувствовал, как подалось еще одно ребро.

Он уже ничего не мог исправить. Насилие будет продолжаться, пока она не решит, что все кончено, и он никак не мог остановить это. Он вздрагивал от каждого следующего, и следующего, и следующего удара, чувствуя, как повреждения в его теле становятся глубже. Он больше не мог сделать ничего, чтобы защитить себя. Если Бобби захочет, чтобы он умер, он умрет.

Он терпел, беспомощный. Боль наслаивалась сама на себя, пока не осталось ни одной его части, которая бы не болела. Пока она не стала больше его тела.

Его сознание соскальзывало, смещалось. Картинки проскакивали сквозь него, как память, слишком глубокая, чтобы заботится о связности. Духи, пахнущие сиренью и бергамотом. Белое одеяло, затертое так, что хлопковые волокна почти истерлись, но мягкое. Вкус дешевого мороженого, которое продавалось в дерьмовом маленьком барчике в Кэри и Ломбарде. Звук новостной ленты в соседней комнате, звук дождя. Давным давно он последний раз вспоминал, как звучит дождь в Балтиморе. Насилие, беспомощная боль, и дешевое мороженое впридачу.

Глубокий покой разливался из его живота, вытекая через него, поднимая его вверх, выталкивая его из его тела. Он расслабился. Ком в горле исчез. Или нет. Или это никогда не исчезнет. Оно насытилось. Возвращалось глубину, которой принадлежало. Он чувствовал себя как после оргазма, только лучше. Глубже. Более реальным.

В конце концов, он заметил, что Бобби больше не бьет его. Он перекатился на спину. Открыл глаза. На переборках и палубе была кровь. Его яйца были похожи на футбольные мячи, наполненные агонией. Запекшаяся кровь залепила левый глаз. Его горло саднило и горело, когда он глотал, но ком исчез. Однако, что-то странное было с его дыханием. Ему потребовалась секунда, чтобы понять, что. Он был не единственным, кто хрипел.

Бобби сидела, прислонившись спиной к двери. Ее ноги были немного разбросаны, занимая пространство. Руки лежали на коленях. Маленькие кровоточащие порезы на костяшках ее пальцев выглядели как нарисованные. Ее волосы прилипли к ее шее. В основном от пота.

Он смотрел, как она смотрит на него. Некоторое время они молчали. Гул станции был единственным звуком.

– Ну, - наконец сказала Бобби, и сделала еще пару вдохов, прежде чем продолжила.
– Какого хера это было?

Амос сглотнул. На этот раз болело чуть меньше. Он попытался сесть, и решил, что стоит поразмыслить об этом еще раз. Даже на потолке было несколько следов крови. Один из них выглядел немного похожим на лицо мультяшной собаки.

– Я не..., - сказал он, и сглотнул еще раз.
– Я не хочу. Понимаешь, о чем я?

– Нет.

– Люди... люди хотят разного. Они хотят детей. Или хотят стать знаменитыми, или богатыми, или чего-то достичь. А потом они все идут нахер, пытаясь это получить. Так что я просто ничего не хочу. Не вот так.

– Ага, - сказала Бобби.

– Только эта тема меня поимела. Я даже не знал, что это происходит, пока не получил своё "я хочу".
– Он подождал, пока ком не вернется в его горло, а когда этого не произошло, продолжил.
– Я хочу, чтобы Персик умерла дома. Со своей семьей.

– На Роси, - сказала Бобби.
– С нами.

– Да, я хочу этого. Только с тех пор, как мы вернулись из Фригольда, вообще все пошло по кочкам. Было еще не так плохо, когда только Холден и Наоми отчалили, потому что сами выбрали это.

– И оказалось, что они на самом деле никуда не ушли, - сказала Бобби.

– Но потом этот здоровый ублюдок проходит через ворота Лаконии, и теперь мы заперты здесь вдали от Роси, и похоже шанс сделать все по-правильному, ускользает слишком далеко, чтобы удержать его, понимаешь? Я вижу, как она изображает, что в этом ничего такого, тем или иным путем, вот только для меня это не так. И тогда... тогда все становится сложнее. Я начинаю чудить. Начинаю думать обо всяком дерьме, о котором не хочу думать. Ну ты знаешь.