Восточный конвой
Шрифт:
Он подтянул колкую лапу поближе к себе, тем самым открывая ямку. Бросил на углубление беглый взгляд. Оно имело форму достаточно широкого полумесяца, вогнутая часть которого ограничивалась кромкой круглого холмика. В углублении угадывался лаз, уводивший куда-то под пригорок, в темноту. Кажется, это и было то самое, что он искал.
— Прелестно, — пробормотал Милов. — Как писали в старину, судьба была благосклонна к нему. В данном случае — ко мне. Вожделенная спасительная берлога — или не берлога, а просто старая, добрая стартовая позиция — quod erat demonstrandum, что и требовалось доказать. Она, бывшая стартовая позиция. Сейчас она может носить другое имя — дыра, берлога или разрытая могила — но это укрытие. Могила? Надеюсь, не моя; во всяком случае, таблички с моим именем никто не позаботился установить. Может, отложили на вечер? Ладно, увидим. Сейчас давай-ка в темпе. Залезай. Заползать надо ногами вперед; о'кей, так и полезем. Это вовсе, я горячо надеюсь, еще не тот случай, когда ногами вперед выносят..
Но сперва он пропихнул в найденный лаз сумку, и только после этого двинулся, подталкивая ее ногой и держа длинный плечевой ремень в руке. Он протиснулся примерно на метр, когда ремень напрягся и
Милов понял, что сумка повисла. Как видно, под бугром ход круто уходил вниз, может быть даже — по вертикали. Значит, не нора. Значит, нашел все-таки то, что искал. Норы или лесные могилы обычно не бетонируют, а тут, похоже… Но в таком случае следовало быть еще более осторожным. Потому что тут ведь и сюрпризик могли оставить — специально для таких вот, как он, незваных гостей, непрошеных посетителей.
Отталкиваясь от земли локтями, свободной рукой он придержал ветку, надломленную им при падении, а когда оказался внутри — надвинул лапу на углубление, в котором начинался лаз, таким образом скрывая его от взгляда извне. Ноги его уже висели над пустотой. Лаз был тесным, повернуться, чтобы увидеть, что находится там, позади, не удавалось, однако он и так уже представлял себе это, кажется, достаточно ясно. Теперь он продвигался совсем медленно, колени его, а затем и бедра опирались уже не на мягкую землю, но на твердую, упрямую поверхность, это и вправду был бетон. Когда колени ощутили пустоту, Милов остановился, с немалыми усилиями перевернулся на спину и, позволив ногам согнуться в коленях, попытался нащупать ими опору. Нашарил нечто. Несколько секунд ушло на то, чтобы сообразить — что же там такое. Поняв, он удовлетворенно усмехнулся. Прежде чем двинуться дальше, прислушался. Собственное дыхание мешало ему. Милов перестал дышать. Наверху все нарастал шум, означавший, что цепь, прочесывавшая лес, была почти рядом. Хорошо, если никто из тех не обратит внимания на пригорок, на его слишком правильную для природной форму, не догадается приподнять еловый сук… Конечно, здесь куда сподручнее держать оборону, чем наверху, но все равно результат схватки можно будет предсказать заранее со стопроцентной вероятностью. Так что нужно торопиться, отползти подальше от входа.
Подальше — означало вниз. Милов не без труда подтянул к себе сумку: теперь ее следовало использовать в качестве якоря, чтобы не соскользнуть вниз по бетону, потому что держаться тут было вроде бы не за что. «Нет, — подумал он, — неверно: тут должно быть, за что держаться, ведь люди, строившие эту позицию, должны были спускаться вниз, хотя бы время от времени. Ну-ка, пошарим, как следует… Да, работы тут не завершились, их прервали даже не на половине, а раньше — хотя может быть и другой вариант: позиция была готовой и даже обжитой, но, когда она опустела, туземцы понемногу растаскали все, что только можно было унести; повсеместная туземная привычка — тащить все, что плохо лежит и не очень надежно охраняется, независимо от того, нужно это тебе сейчас или, быть может, никогда в жизни не пригодится ни на что — все равно, если даже будет просто валяться, пусть лучше валяется у меня во дворе, чем где-нибудь еще. В хозяйстве же, как известно из классики, и веревочка пригодится. Вот и растащили, оставив только то, что уж никак не унести было: бетонную облицовку (металл и керамику, конечно же, ободрали) да вбетонированный скобтрап, а табельный, хромированный, надо искать по окрестным населенным пунктам — если кому-нибудь придет в голову его искать… Приходилось тебе видывать такие сооружения и в готовом вице, и даже с полной начинкой, так что можем без затруднений определить: нет тут больше специальной облицовки, выносящей высочайшие температуры, смотровой кольцевидной площадки, с которой открывается доступ к различным устройствам этой самой начинки, ни ведущего к этой площадке того самого стального трапа… Но ведь спускались сюда люди! И скобтрап наверняка сохранился. Только не раскисать раньше времени!»
И действительно, ему удалось нащупать нечто вроде поручня — за него следовало держаться правой рукой, смещаясь вниз. Он снова перевернулся на живот и медленно пополз. Теперь ноги висели в воздухе целиком; он согнул их в коленях и ступнями нащупал потолок или как еще было его назвать. Еще несколько движений — и стало наконец возможным выгнуться в поясе, а следующим усилием — нащупать здоровой ногой верхнюю ступеньку — начало скобтрапа, уводившего вниз по отвесной вогнутой стене. Значит, где-то по соседству должны быть и направляющие…
Милов отыскал и направляющие. Все было на своих местах, за исключением украденного. Но уж что с воза упало… И главным из украденного была вовсе не облицовка и не трап. Основная Начинка исчезла. К счастью. Потому что, будь она здесь, в лес и вовсе войти было бы нельзя, тут одних минных полей хватило бы на небольшую войну…
«Что же — поползем вниз? Не надо торопиться, — остановил он сам себя. — Подумаем: если они все-таки обнаружат лаз, что помещает им проверить — не скрывается ли кто-нибудь под этим самым бугорком? Они наверняка захотят убедиться… И, безусловно, найдут трап не менее успешно, чем это удалось мне. И кто-нибудь полезет вниз. Или просто швырнет сверху связку гранат — и прощай, Макар, ноги озябли. Надо, чтобы этого не произошло. С трапом ничего не поделать, он так и останется на своем месте: скобы намертво вцементированы в стенку Колодца. Однако хозяйство это — не из тех, на которых красуется вывеска с приятной надписью: „Добро пожаловать!“ Наоборот. И оно обязательно должно иметь какую-то крышку, заслонку, что ли, — иначе шахта и то, чему полагалось в ней быть, оказалась бы открытой для всех стихий, да и не только для них. Нет, не крышка всей позиции — та самая, что выгладит снаружи безобидным бугорком с такой трогательной елочкой; нет, эта крышка могла сдвигаться только мотором. А легкая заслонка, с которой справлялся один человек…»
Стоя на скобе, опираясь, по сути, на одну работоспособную ногу (вторая давала о себе знать все более ощутимо, но пока что он старался к ней не прислушиваться) и придерживаясь левой рукой за верхнюю скобу, Милов правой принялся шарить вокруг.
Тщетно. Потом хмыкнул, вспомнив, что в сумке у него благополучно лежит фонарь. «Совсем растерялся, мальчик, — стыдно, стыдно!» Достал. Зажег, и сразу все стало ясным. Заслонка, восстанавливавшая герметичность колодца, находилась сбоку, и именно к ней был приварен поручень, за который Милов держался, начиная спуск. Поручнем этим и следовало орудовать, чтобы повернуть толстую заслонку на шарнирах и перекрыть вход.
Поднявшись на две скобы, он ухватился за выгнутую металлическую трубу, горячо надеясь, что шарниры не приржавели. Но, видимо, тут не тот металл был, чтобы ржавчина могла хоть когда-нибудь за него зацепиться.
Да, в принципе это было очень надежное место, такое, в каком можно просидеть, пока наверху все не успокоится совершенно, и власти приграничного района почтут все мыслимые меры принятыми, а положение благополучным и не вызывающим ровно никаких опасений. Плохо только, что успокаиваться все будет, надо полагать, достаточно долго, а дело, из-за которого он тут оказался, должно делаться в темпе.
Милов медленно спускался. Луч фонаря, направленный теперь вниз, вытаскивал из тьмы одну скобу за другой, и начинало уже казаться, что пути этому не будет конца, что бетонный цилиндр ведет в самую преисподнюю, к центру Земли, никак не ближе. Ми-лову стало серьезно представляться, что спуск наверняка продолжается целые часы, если не сутки, что от поверхности земли с ее небесами, деревьями, птичьим гамом и чистым воздухом его отделяют очень многие километры. Об этом, похоже, свидетельствовал и воздух — он становился все более тяжелым, и в нем возник и все усиливался тяжелый смрад, о котором пока было понятно лишь, что он был отвратительным. Мертвым. «Жаль, — подумал Милов, — если бы не вонь и запустение, если бы то хозяйство оставалось здесь, насколько все оказалось бы легче, проще, результативнее… Но думать об этом означало — мечтать о несбыточном».
Еще скоба открылась внизу и еще одна… Руки успели основательно устать, но еще хуже приходилось ногам — и той, которая в основном принимала на себя тяжесть его тела и сумки, и второй, болевшей все более бесстыдно. Но все же когда-то дорога эта должна была кончиться; надежда на ее благополучное завершение оставалась сейчас единственным, что еще позволяло Милову владеть собой.
И наконец в каком-то из будущих столетий он увидел внизу вместо очередной железной загогулины серое в свете фонарика дно. Не удержавшись — на последней скобе нога проскользнула, — он не то неудачно спрыгнул, не то просто упал, но, к счастью, падать было уже, по сути дела, некуда.