Восточный конвой
Шрифт:
4
(68 часов до)
Однако вместо составления плана на ближайшее время (что было бы вполне естественно) он почему-то углубился в воспоминания; хотя, может быть, это и являлось сейчас самым полезным. Постарался сосредоточиться, невзирая на боль в ноге — или, может быть, благодаря ей.
Он стал вспоминать о самом приятном из всего, что приходилось ему переживать за все дни — после второго звонка, прозвучавшего тогда в Москве. А именно: о встрече с Евой — встреча эта состоялась после того, как Милов категорически заявил, что в противном случае он ни о чем больше разговаривать не станет, ни за какое дело не возьмется и вообще — возьмет да и созовет пресс-конференцию.
В ответ на последнее предупреждение Хоксуорт иронически улыбнулся, но всего лишь на миг. А потом сказал:
— Хорошо. Будь по-вашему. Но только если вы согласитесь на определенные условия.
— Сначала хотел бы их услышать, — буркнул Милов.
— Нет ничего проще. Дело в том, что мисс Блумфилд совершенно не в курсе наших с вами планов. Она не имеет представления о том, что сюда вас пригласили мы. И не должна его иметь. Мы все сделаем, и она встретит вас. Однако у вас обоих сейчас плохо со временем. Так что свидание будет достаточно мимолетным.
— Интересно, как же я объясню ей мое появление?
— Очень просто. Вы очень хотели ее видеть — и приехали.
— На какие деньги?
— Сошлетесь на лекционный вариант.
— Я вовсе не желаю врать ей.
— А вы и не будете. Потому что то, чем мы просим вас заняться, и есть тот самый обмен опытом, за который мы готовы платить. Вряд ли она потребует уточнений…
— Вижу, что вы ее совершенно не знаете.
— Я хорошо ее знаю, хотя и не знаком лично. Однако ей будет просто некогда спросить. Об этом мы позаботимся.
— Только без шуток. — Милов постарался, чтобы в голосе прозвучала угроза.
— Разве мы похожи на шутников?..
Его отвезли в аэропорт, и он позвонил туда, где — как ему сказали — она сейчас должна была находиться.
Она очень обрадовалась и одновременно огорчилась.
— О, так прекрасно, что ты приехал… и как жаль, что именно сейчас: у меня все забито, каждая минута на счету. Я даже не бываю дома… Придется тебе какое-то время пожить там в одиночестве.
— Не получится, — сказал он и объяснил, что ему предстоит прочитать курс лекций на Аляске.
— Так что потом, — сказал он. — Когда закончу.
— Ты рад? — спросила она.
— Ты знаешь.
— Не имеет значения, что знаю. Это надо повторять регулярно. Как арендную плату вносить. Они были уже на стоянке машин.
— Хочешь повести? — спросила она,
— Боже упаси. Пока не привыкну…
— Иногда ты бываешь крайне осторожен. К счастью, не в критические мгновения.
— Именно тогда я и бываю осторожен, — возразил Милов. — Хотя со стороны этого можно и не заметить. У тебя все та же машина.
— В этом году еще можно. В будущем, если все будет благополучно…
— Поезжай без лихости, пожалуйста, — попросил Милов. — У меня неблагоприятные предчувствия.
— Все равно я тебя люблю, — сказала Ева, выезжая на дорогу.
Он пробыл у нее меньше двух часов. Это было все время, какое они могли посвятить друг другу. Но и это было прекрасно. Хотя бы потому, что сейчас можно было об этом вспомнить и хоть немного и ненадолго расслабиться — перед тем, как снова завязать все силы узлом…
5
(67 часов до)
«Черт, — подумал Милов, сам прервав плавно усыплявшее течение своих же собственных мыслей. — Нет, больше я так не могу. Задохнусь. И почему это мудрецы этой страны, изготовляя своих андроидов, не наделяют их способностью противостоять процессу гниения? Недомыслие. Решили, наверное, что незачем выдумывать то, что природой и без того хорошо устроено. Остроумно, конечно, только нормальные машины, ломаясь, обходятся без такого несусветного аромата… Нет, будь что будет, а форточку я все-таки открою!»
Милов поднялся, покряхтывая. На мгновение включил фонарик, чтобы восстановить ориентирование, снова выключил и, сильно хромая, направился к скобтрапу. Придется лезть, черт бы их всех побрал, никуда не денешься.
Он и полез, и уже после первых движений понял, что задачка эта — на пределе его возможностей. Хватило опереться на больную ногу, чтобы уяснить, что на нее рассчитывать никак не получится — придется просто волочить ее за собой как бесполезный, но неизбежный груз. Для того чтобы перенести здоровую (пока) ногу на следующую скобу, он должен был каждый раз повисать и подтягиваться на руках, и уже в скором времени руки стали возражать против такого их употребления, угрожая совершенно отказать именно в тот миг, когда они по-настоящему понадобятся. Но другой возможности одолеть высоту не придумать было. Оставалось лишь одно средство: перевести все эти движения в автоматический режим, а думать в это время о чем-нибудь совершенно другом; тогда он рано или поздно все-таки доберется до заслонки, откроет ее и сможет хоть недолго подышать свежим воздухом.
«…Ну, слава Создателю, — подумал Милов, когда рука его вместо того, чтобы нашарить очередную скобу, ухватила лишь воздух; это означало, что он добрался, наконец, до места, где начинался лаз. Уже и не верилось, что путь этот когда-нибудь кончится…»
Он поднялся еще на одну ступеньку, ухватился за поручень и медленно, осторожно потянул его на себя, открывая доступ свежему воздуху и, возможно, новой информации о том, что успело произойти на поверхности земли с тех пор, как Милов покинул ее.
Ему казалось, что внизу, в темноте и вони, прошло очень-очень много времени, и наверху должна была уже стоять глухая ночь. И он был немало — и очень приятно — удивлен тем, что снаружи сияло солнце и крепко пахло лесом; в мире не существовало (подумалось ему в тот миг) другого столь же чудесного запаха, от которого хотелось петь и двигаться.
Петь он, однако же, не стал, а неизбежные движения совершал с привычной и необходимой осторожностью.
Стараясь не производить совершенно никакого шума, Милов протиснулся через лаз так, что лицо его оказалось сантиметрах в тридцати от закрывавшей выход еловой ветки. Несколько секунд, а быть может, даже и минут он пролежал неподвижно, борясь с сильнейшим желанием немедленно, пренебрегая всяческими опасностями, выбраться на свет, чтобы опять ощутить вкус жизни.