Восточный конвой
Шрифт:
Он позволил себе чуть-чуть расслабиться, перевести дыхание и даже заметить, что погода сегодня на диво хороша, солнце пробивается сквозь кроны сосен, земля источает тепло и пахнет лесом — сильно, сладко, жизнеутверждающе. Да, по меньшей мере нелепо было бы сейчас лежать тут, простреленным в спину. Пусть лучше согревают ее летние лучи.
Конечно, если быть честным, то ты не предусмотрел такого варианта — что придется пробираться на брюхе, и вернее всего, совершенно зря: конечно же, ничего не осталось на старых позициях. Но — снявши голову, ходят без шляпы, ничего не поделаешь. Ничего, и не из таких переделок выкручивались. Все-таки они прошли не заметив.
Однако тут же пришла пора одернуть себя: рано успокаиваться, слишком еще рано. Если технеты заимствовали военные навыки от своих предшественников — людей, то они, прочесав весь лес и никого не обнаружив, на этом не успокоятся. Каспары, породившие их, не зря считались, да и на самом деде были хорошими солдатами, всегда готовыми драться, едва ли не безразличными к смыслу драки, ее содержанию. А коли так, облава непременно пройдет здесь еще раз, продвигаясь в обратном направлении — и тогда уже вряд ли повезет так, как только что. «У тебя не так много времени, — напомнил себе Милов, — чтобы найти хоть сколько-нибудь надежное укрытие, в котором можно будет пересидеть, отдохнуть, обдумать — как поступать дальше. Сколько же у меня на самом деле времени? Часики-то тикают, и если я вовремя не успею в это самое лесное хозяйство, то все планы могут полететь псу под хвост: и замыслы Орланза, но это бы еще полбеды, даже меньшая половина, и мои собственные; вот это было бы совсем ни к чему, тогда получится, что зря весь огород городили. Значит, задачи — три: первая — выжить, вторая — найти и проверить барсучьи норы, и третья — потратить на это как можно меньше времени».
Он прикинул. Опушка леса, к которой продвигались сейчас солдаты, находилась километрах в трех отсюда; это он знал более или менее точно, потому что сам пришел с той стороны — с запада. Учитывая, с какой скоростью они продвигаются, цепь достигнет опушки, ну, этак минут через двадцать. Передышки устраивать не станут, поскольку это все-таки не люди и уставать им не положено. Значит, повернут и двинутся назад. Пойдут чуть быстрее: как-никак, однажды этот путь ими уже проделан. И вернутся они еще минут через пятнадцать. Ладно. Пять минут сбросим для верности. В общем, у меня есть полчаса; если за это время я не ускользну в норку, не растворюсь в воздухе, не научусь становиться невидимым — солоно мне придется, даже и с перцем солоно. Нашлась бы только хоть мышиная норка, пока искомые барсучьи не попадаются. А если и ее тут не окажется?.. Хорошо, что хоть команда ускользнула, по всему судя, без потерь. Все-таки утешение.
"Знай я, что дело так обернется, — думал Милов, перебегая на полусогнутых от одного куста к другому, низко пригибаясь и стараясь вызывать как можно меньше шума, — черта с два стал бы соглашаться с этим вариантом. Чтобы сделать свое дело, нашел бы другие пути-дороги. Нигде бы не согласился. Ни в машине, когда старик меня стал высаживать, а фактически — подставлять под пули. Ни в его чертовом подвале не согласился бы ввязываться в эти игры; ничего, выкрутился бы как-нибудь, и не договариваясь с ним. Ни в Штатах не стал бы соглашаться с Хоксуортом, на черта в конце концов мне все это сдалось, это игры для молодых, по которым еще мало стреляли в жизни; и ни в… Гм, да. Если трезво поразмыслить — чего мне не хватало? На мой пенсион, конечно, роскошествовать не станешь, однако прожить можно было. Нет, не в деньгах, конечно, дело, хотя заработать их всегда приятно и полезно. Вернее всего, захотелось снова побывать в местах, в которых хорошо ли, плохо ли, но прожил четыре десятка лет. Старческая ностальгия, похоже?..
Да, а время-времечко-то идет, бежит, летит прямо, минуты скачут не хуже блох. Что сейчас там — они наверняка уже дошли до опушки и вот-вот повернут или уже повернули назад. До сих пор тебе везло, но полагаться на везение есть смысл, когда ты подстрахован со всех сторон, а не так, как сейчас, — открыт всем стихиям.
Черт, хотя бы берлогу медвежью какую-нибудь отыскать — однако медведи здесь последние полтораста лет не замечались. Жаль…"
Он перебегал зигзагами от одной купы деревьев или кустов к другой, надеясь напасть в конце концов хоть на что-нибудь — вывороченный пень, на худой конец, под который можно еще подрыться и переждать, заброшенный колодец или старый обвалившийся блиндаж — наследие прошлой, теперь уже давней войны. Иначе не укрыться — лес достаточно редкий, культурный, нет в нем буреломов, больших куч разного лесного мусора — ничего, что можно было бы использовать, чтобы спастись. Но Милов знал, что будет искать до последней возможности.
А что потом? Что может сделать безоружный с вооруженной цепью? О сопротивлении и речи быть не может. Да и будь он вооружен, это не помогло бы — разве что пошумел бы напоследок… Будь это не в Технеции, а в любой другой стране, он попытался бы слепить горбатого, прикинуться туземцем, туристом, заблудившимся горожанином-грибником, потому что технеты, как он уже понял, сохранили и эту людскую черту, — кем угодно. В любой стране, но не здесь. Потому что тут местность была перекрыта не сейчас, и не сегодня, и не вчера даже; не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: утечка информации из хозяйства старика действительно существовала, и власти что-то, пусть не очень определенное, заранее знали — недаром ведь еще в Текнисе, у Лесты в комнатенке, слышал он предупреждение о запрете поездок в этом направлении; да, сюда уже тогда просто так не пробраться было бы, так что никакому грибнику, даже самому сумасшедшему, здесь пути не было. Логично, очень логично выстраивались его мысли, прямо образцово — жаль только, что ему от этого легче не становилось. Нет, тут от задержания до полного разоблачения не пройдет и минуты. Сразу станет ясно, что ты человек. И тебя немедля в лучшем случае запрут в какой-нибудь дыре до выяснения. А когда выяснят — еще до вечера окажешься ты снова в приятном обществе розовых мальчиков, или нетерпеливого Клевреца, или всех вместе, объединивших усилия. А в худшем — ну, в худшем просто пристукнут здесь, чтобы не создавать себе лишних затруднений…
Милов остановился на несколько мгновений — перевести дыхание, оглядеться, прислушаться.
Прислушаться и в самом деле стоило. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что уже сейчас и отсюда можно уловить тот шум, которого Милов боялся. Да, вдут. Возвращаются. Плохо. Черт, обладать бы такой способностью — усилием воли создать тут убежище, неприметное снаружи и надежное. Волей, а не лопатой — которой, кстати, нет. Напрячься до предела, и…
Он и в самом деле напрягся. Потому что в просвете меж двух кустов разглядел бугорок. Не очень высокий, но все же то была некая складка местности, какими этот лес не изобиловал. Бугорок порождал некоторые мысли и предположения. Быстро оглянувшись туда и сюда; Милов убедился, что естественное развитие леса в этом месте было некогда нарушено: в двух направлениях неширокой полосой — метров пятя — елки росли не совсем так, как вокруг: теснее, и были они ростом пониже и стволами потоньше. Посадка, и относительно недавняя. На месте былой просеки. Да, если вглядеться, почти воткнувшись носом в землю, то замечаешь: полоса эта и по уровню чуть приподнимается над прочей местностью, не более десяти сантиметров, но все же. Значит, грунт тут подсыпали в свое время. Делали дорогу. И шла эта бывшая дорога мимо той аккуратной, почти идеально круглой поляночки, посреди которой замеченный Миловым бугорок и возвышался; теперь полянка, правда, тоже подзаросла всякой мелочью, но опытному взгляду очертить ее не составляло никакого труда. Ну что же, сказано — ищите и обрящете. Обрели, выходит?
Милов припустил к бугорку изо всех остававшихся еще сил. Все ближе. Сейчас посмотрим, как можно использовать этот пусть и небольшой, но все же подарок судьбы. Ах, черт!
Он, против обыкновения, даже выругался вслух. Угораздило же. В последний момент…
2
(70 часов до)
«Интересно, — ухитрился Милов еще подумать, хотя времени на размышления совершенно уже не оставалось, — как у них там сейчас насчет помолиться за меня? Помнится, мистер Хоксуорт обещал эту форму помощи совершенно серьезно. Кажется, только на нее и можно надеяться… Помолиться, чтобы мне удалось невредимым преодолеть эти вот несколько метров. При моем невезении…»
Дальше как-то не думалось. Милов опустился на землю и, кряхтя, принялся ощупывать левую лодыжку. «Да, воистину, везет так везет. Если здесь есть хоть одна яма, она обязательно будет моей. Надо надеяться, не перелом. Иначе будет очень плохо. Иначе можно останавливать часы и пристойно улыбаться, поздравляя довольного победителя. Детский мат в три хода… Нет, не перелом, к счастью. Не вывих даже. Просто ушиб, надо полагать. Но больно. Я бы сказал даже — очень больно. С такой ногой далеко не ускачешь. Это — одна беда. А вторая, и, может быть, даже горшая, в том, что хорошо, на совесть прилаженный контейнер — накладная икра со всякой полезной всячиной — от удара деформировался и теперь отставал от ноги, грозя тут же рассеять все свое содержимое. Этого только не хватало, черти бы тебя любили…»
Теряя последние секунды, пришлось совсем оторвать накладку и вместе с начинкой засунуть в сумку. Проверять, что там уцелело, а что пострадало, сейчас не приходилось, не до того было. Как и возиться со вторым контейнером, уцелевшим; надо было убираться с поверхности земли быстрее, чем делает это потревоженный крот. Если это даже не тот бугорок, на который ты рассчитывал, каким он тебе показался, если поиски еще впереди — все равно, надо уползать. Но, кстати…
Он внимательно посмотрел на роковое для него место и понял. Он не заметил помехи потому, что сверху эта неглубокая вроде бы ямка рядом с бугром, на который он в тот миг только и глядел, была прикрыта нижней широкой лапой елочки, что росла вплотную. Вот сама собой и получилась пакостная ловушка. Непроизвольная, природная ловушка. А вовсе не устроенная, чтобы доставить ему неприятности.