Восточный проект
Шрифт:
— Не понял, вы говорите какими-то загадками. Что именно, по-вашему, глупо? — настаивал Смуров.
Он, видно, напрашивался на обострение. И Грязнов поспешил «на помощь».
— Я полагаю, Георгий, — Вячеслав Иванович словно игнорировал Смурова, — Саня хотел сказать, что те, кому было поручено убийство министра, свою работу, разумеется, выполнили, но грязно. Наследили. И то, что очень нехорошо для убийц, наоборот, очень хорошо для следствия. Я правильно понял твою мысль, Саня?
— Абсолютно, Слава.
— Слушайте, — изображая задумчивость, заметил Митрофанов, — а может, никаких
— А что, разве у него был пистолет? — удивился Турецкий.
— Ну вот, видите, вы даже о такой мелочи не знаете! — будто бы обрадовался Смуров, что подловил следователя. — Конечно, был! А как же иначе? Как он называется, Георгий? Нам же говорил этот… ну, следователь… Харченко, кажется, который был на месте падения самолета, да?
— Говорить-то он говорил, — с сомнением в голосе сказал Митрофанов, — но, скорее всего, это был пистолет не министра, а его охранника. Тот, который позже скончался в больнице. А пистолет-то — «макаров», обычное дело, им другие и не выдают. Министры в карманах оружие не носят, что-то я о таком порядке не слышал. Ты ж вот не таскаешь?
— Я — другое дело, я — не министр, — скромно заметил Смуров и добавил: — Я — всего лишь один из заместителей.
— И вы считаете, — Турецкий с усмешкой уставился на Смурова, — что, оставшись в живых после такой катастрофы, вытащив из огня еще двоих человек, — я ссылаюсь на материалы, собранные следователем Харченко, — министр взял да и застрелился? От отчаянья, надо понимать? — Он произнес последнюю фразу с откровенной насмешкой. — Впрочем, о чем мы спорим, кому, как не вам, первому заместителю, и знать причуды своего шефа, верно? Например, спасать людей в критических ситуациях, а затем впадать в отчаянье и стреляться. Любопытное наблюдение…
— Значит, вы все-таки видели следственные материалы Харченко? — снова «подловил» Турецкого Смуров. — А изображаете этакую невинность! И про пистолет якобы не слыхали, да? Это такая теперь манера у Генеральной прокуратуры вести доверительные беседы? — Лицо Смурова было довольным.
— Генеральная тут ни при чем, о ней разговора нет. Материалы я видел еще в Москве, и они сразу вызвали у меня массу недоуменных вопросов. Между прочим, этого Харченко мне характеризовали как толкового, грамотного работника. Не понимаю, что с ним могло случиться? Но это — другой разговор, не застольный, во всяком случае. А вот другой вопрос меня интересует. По какой причине он ознакомил вас с этими материалами? До конца следствия он не имел права этого делать.
— Но я отнюдь не постороннее лицо! — готов был возмутиться бестактностью Турецкого Смуров.
— Закон есть закон, и он для всех одинаков. В последнее время об этом приходится частенько напоминать.
— Ну хорошо, я готов с вами согласиться. Но какие у вас-то претензии могут быть к нам? Ко мне, к Георгию, а? Мы же не лезем в ваше следствие и не даем советов, хотя могли бы. Но, как вы сами сказали, закон есть закон.
— Во-первых, слова «претензия» я не произносил. Вопросы — другое дело. Как говорят в Одессе, «их есть у меня», можете не сомневаться. А почему закон запрещает знакомить посторонних с материалами расследования, объясню. Чтобы они не могли оказать давления на следователя, только и всего. Как делаете это вы, диктуя, скажем, мне свою версию.
— Но если у вас нет никакой необходимости выслушать, к примеру, мою версию, зачем же тогда вам понадобился допрос? Вы знаете, у меня возникает впечатление, что у вас, господин Турецкий, уже сложилось какое-то ложное представление об этом весьма печальном деле. Что-то вроде предубеждения. Либо определенная заинтересованность в известной вам точке зрения. Разве не так?
— Хм, интересная логика! — Турецкий взглянул на Грязнова. — Уж кто бы говорил, верно, Слава?
— В порядке вещей, — многозначительно пожал плечами Вячеслав Иванович.
— Что вы имеете в виду? — прямо-таки нахохлился Смуров, и красивое его лицо исказила злая гримаса.
— Только то, господин Смуров, — Александр Борисович сладко улыбнулся, — что, говоря вообще о какой-либо заинтересованности, не следует забывать, что это именно вы увели у своего бывшего товарища и коллеги, у Сальникова, его жену, Марину… — Турецкий вопросительно взглянул на Грязнова, и тот с ходу уточнил:
— Евгеньевну.
— Вот именно, — кивнул Александр Борисович и беспомощно развел руками.
— Но какое это имеет отношение?.. — почти закричал здорово, видать, уязвленный Смуров.
— Возможно, ровным счетом никакого, а может быть?.. Слава, как там поживает наш Шекспир, который Вильям? Что он по этому поводу думает?
— Он-то? — с видом простачка откликнулся Грязнов. — «Есть многое на свете, друг Горацио, о чем не снилось мудрости твоей…» — произнес он с неподдельным пафосом.
— Вот! — многозначительно поднял указательный палец Турецкий.
Настя с величайшим трудом сдержала себя, чтобы не разрыдаться от смеха: Грязнов, цитирующий «Гамлета», — это было слишком даже для нее.
— Господа, — почти прорыдала она, — давайте оставим Богу — Богово, а столу — застольное! Слава, нас когда-нибудь напоят кофе, или я пойду спать?
— Да, господа, — внимательно глядя на Настю, находящуюся на грани истерики, заметил и Турецкий, — оставим эту трудную тему. К ней мы, если пожелаете, обязательно вернемся, но только лучше завтра, как условились, хорошо? Не возражаете? Повесток рассылать не надо? — уже пошутил он. — Мы все — сознательные и законопослушные граждане, будем из этого и исходить. Слава, действительно, ну где наш кофе?
— Вон он, ползет.
— Алексей Петрович, договорились? — Турецкий не смог отказать себе в удовольствии дожать Смурова. — Жду вас к одиннадцати.
Тот, отходя от раздражения, ничего не ответил, но пожал плечами и кивнул. Он был очень недоволен, что после первой стычки поле брани осталось не за ним.
Официант принес две бутылки коньяка и показал Грязнову. Тот осмотрел их и важно разрешил открывать.
— Не возражаете, раз уж случай свел за одним столом? — изысканно выразился Вячеслав Иванович и показал официанту, чтобы тот начал разливать с хозяев.