Война балбесов, хроника

Слаповский Алексей Иванович

Уходи от меня, сказала тогда жена. Мне сорок три, а тебе и двадцати пяти не дашь. Люди смеяться будут.

— Мне с тобой хорошо, — возразил Илья Сергеевич. — И я только с виду такой. Я внутри уже больной весь, — соврал он.

— Я не такая дура, — сказала жена, — я не извращенка — с малолетним жить!

И они развелись — как раз после уезда Андрея в Полынск.

И вот, когда полынцы разобрались, что из себя представляет Илья Сергеевич Несмеянов отец сына, они плюнули. Бздоев развязался и продолжил запой с новой силой. Лычко, надев новый мундир, каждый час строго проходил мимо гостиницы, где остановился родитель. Бабушка

Панагина писала новую жалобу на то, что ждешь, ждешь справедливости, а приезжает одна шушера, от которой ничего не зависит. Евкодимова вздохнула с облегчением. А Калина Юрьевна, болеющая душой, как завуч, за учебный процесс, сказала: делайте что хотите, но если ваш сын к работе не приступит, я в суд подам. Девке его этой, ей едва пятнадцать, вы это помните?

С иронией относясь к родительскому долгу увещевания, Андрей Ильич, тем не менее, отправился к Алениной Пр-сти. Там он увидел толпу, окружающую дом (нет, погодите, это еще не война!), протолкался сквозь нее и оказался перед рвом. Ров был шириной метров пять и глубиной не меньше четырех метров. Ров был заполнен водой: Андрей Ильич отвел туда ручей, без пользы стекавший в овраг. Сам забор стал выше, укрепился частоколом, поверху шла колючая проволока в несколько рядов. От ворот вздымался подъемный мост, находящийся сейчас как раз в поднятом состоянии.

— Ну и свинство! — обсуждали собравшиеся.

— В душу людям плюнул!

— Бульдозер пригнать и засыпать, — предлагали одни.

— Да просто доски проложить длинные, добраться и ребра ему переломать, — предлагали другие.

— Не ребра, а голову ему оторвать, сволочу! — предлагали третьи.

— Огня туда набросать, чтобы все сгорело, — предлагали самые нетерпеливые, но нерешительные: никто из них не стал жечь огонь и готовить поджог.

— Андрей! Андрей, я приехал! — громко закричал Илья Сергеевич. И, мысленно хихикнув, добавил: — Открой, сынок!

Не сразу — в заборе отворилось окошко, выглянуло лицо Андрея.

— Пусть все отойдут, — сказал он.

Все отошли. Всем интересно было увидеть, как действует мост. Блоки завизжали, как голодные поросята, мост опустился. Илья Сергеевич ступил на него, и тут же вслед бросилась толпа, но никто не успел, мост взлетел вверх, Илья Сергеевич кубарем слетел вниз.

Встав и отряхнувшись, он сказал:

— Ты должен помнить, что, кроме семейной жизни, необходимой, но отнимающей лучшие силы души и ума, есть многое такое, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам.

— Да помню я, — сказал Андрей, стесняясь отца.

Вышла Алена.

Илья Сергеевич посмотрел на нее.

— Проходите, чего ж вы, — плавно произнесла она.

— Да я на минуту... — засмущался Илья Сергеевич.

Из-за дома выползло существо. Илья Сергеевич вгляделся и увидел, что это ребенок с колченогими руками.

— Сын! — похвастался Андрей. — Похож на меня, правда? Тяма, подойди к дедушке! Это мы его так зовем. Полное имя — Тимофей.

Тяма пополз к дедушке, понятливый.

— Да нет, мне уж пора, — сказал Илья Сергеевич.

— Жаль, — сказала Алена, рассматривая мужчину с ног до головы.

Илья Сергеевич ушел, чувствуя в себе невероятную готовность на любое предательство и убийство ради этой девушки.

Он приехал домой и стал бриться и увидел, что у него лидо пятидесятилетнего человека с морщинистыми красными веками, огрубевшей кожей щек, пористым носом. Больше всего поразили явно увеличившиеся почему-то уши...

Тогда он пошел к жене, и они опять стали жить вместе, обсуждая, что же такое произошло с сыном и как теперь поступить. И ничего не придумали. Сказали

друг другу, что пусть он живет своей жизнью, а они будут жить своей, которая, в сущности, уже кончилась, и кроме покоя им ничего не требуется. Илья Сергеевич смотрел на жену, и ему казалось, что она никогда не была молодой и красивой. Он стал понимать, что скоро умрет. Он стал ненавидеть старость. Часто он заходил на рынок и сидящему у входа слепому старику плевал в картуз. Нищий, чувствуя прибавление тяжести в картузе, говорил спасибо, недоумевая: почему не звякнуло? Наверное, бумажка! Он лез пальцами и обнаруживал мокроту.

А редактор газеты «Пламя» Константин Сергеев место, отведенное под интервью, заполнил стихами. Когда кривит заезжий гость, писал он, свой рот усмешливо-брезгливо, как бы застрянет в горле кость. Мое молчание крикливо. И я кричу с такой тоской о том, о чем твоя усмешка. Но мне-то можно, я-то свой, а ты — чужая в поле пешка!

И шел пить к Эвелине, которая не любила его, но отказать не могла.

Бздоев, прервав запой и опять войдя в него, все-таки вышел совсем. Можно было начинать Глопотоцкому или Саламандрину, а так как хотелось обоим, то они кинули монету — орел или решка. Монета упала в щель между половицами и исчезла. Они переглянулись, заперлись в мастерской Глопотоцкого — и начали. Впрочем, учебный год завершался, кое-как справлялись и без них.

Так что все шло своим чередом.

14. Месть Бледнова

Бледнов жил в Москве где придется. Он добывал деньги, чтобы хорошо и спокойно жить в Полынске. Он шел в людное место, на рынок или на вокзал, подходил к человеку, имеющему чемодан, сумку или портфель, брал из его рук, делая это спокойно и просто, грабимые даже не успевали удивиться. А когда поднимали крик, Бледнов уже размеренно, хладнокровно убегал. Догнать его было невозможно.

Деньги он считал и складывал. Вещи продавал за деньги или одевался в них, если подходили по его размеру и вкусу. И вот он набрал вещей и денег и поехал в Полынск.

Он пришел сперва домой.

Алена Белая, его мать, сказала ему, что его разыскивает милиция. Приходил Лычко и велел в случае появления тут же явиться с повинной.

Тогда Бледнов пошел к Лычко и спросил, любит ли он жену и детей. Люблю, сказал майор. Значит, сказал Бледнов, будем считать, что меня выпустили досрочно за ударный труд в тюрьме. Ладно, сказал майор.

Потом Бледнов пошел к Сепаратору. Он напился для того, чтобы Сепаратор на этот раз не обманул его своей логикой.

Сепаратор заметил его из окна и побежал из дома. Он выбежал из подъезда перед самым носом Бледнова.

Бледнов догонял его молча, ровно.

— Постой! — кричал на ходу Сепаратор. — Давай поговорим!

— Это ты постой, — отвечал Александр.

Он гнал его мимо парка, успев выпить кружку пива без очереди и двинув в рыло какому-то мужику, который стал ругаться, что лезут тут без очереди, он гнал его через кладбище, где какая-то старушка ковырялась над могилкой, и успел помочь ей выправить металлическую оградку, выпрямив руками восемь согнутых прутьев, он гнал его мимо Алениной Пр-сти по маленькому лужку, где старик косил для своей козы сено, и успел пройти рядок, вырвав у старика косу, потому что соскучился по крестьянской работе, которую никогда не знал, он гнал его по деревянному мосту через овраг, он гнал его по улицам Заовражья, где семнадцать собак погнались за ним самим, пришлось похватать их за хвосты и побросать за заборы, он загнал его на вершину Лысой горы — и там, наконец, настиг, повалил и достал нож.