Война (сборник)
Шрифт:
На одной заставе, правда, здоровенный русский салага (форма новая, невыгоревшая, а сапоги старые, раздолбанные) с безумными глазами всё же переворошил пожитки всех пассажиров, дико крича при этом:
– У кого, суки, мазь Вишневского? «Компот» в котёл упал, сдохнуть может… Ну, бляди…
Гафар не сразу понял, что, видимо, что-то случилось со щенком по кличке Компот. Ну и «деды» отправили салагу за мазью…
Салага этот Гафару запомнился. Его с заставы потом Олегом окликнули…
Из ярмарочного «перекладного» Кандагара Гафара уже без проверок отправили в Пешавар, где по случаю
Гафар честно рассказал о себе и всех своих жизненных перипетиях.
Раббани покивал и громогласно заявил во всеуслышание, что Гафара, кто бы он ни был по крови, «вёл Аллах» и что к «братьям» он пришел добровольно. А посему Раббани дал команду сделать из земляка «истинного моджахеда».
Целый месяц его особо не трогали, только заставляли учить Коран. Потом приехал какой-то то ли пакистанец, то ли европеец. Этот «гость» на понятном русском языке рассказал Гафару об аресте в Союзе его старшего брата Рашида Халилова.
Дескать, брат специально обманом отправил Гафара в Афганистан «воевать с Советами», для того чтобы подготовить почву к собственному бегству в Южную Корею. Якобы брата взяли, когда он оформлял турпоездку в «полукапиталистическую» Югославию…
Получалось, что теперь уже путь на родину Гафару был по-любому заказан. Вернее, не Гафару, а уже Абдулле…
Как он ни учил Коран, но за «правоверного мусульманина» его всё-таки не очень принимали – слишком уж узкоглазый. Но до поры не трогали, помятуя наказ Раббани. Однако лидер Исламского общества Афганистана то ли забыл о своём «крестнике», то ли не до него ему было…
И вот однажды, якобы чтобы проверить нового моджахеда в деле, Абдуллу отправили в лагерь, который местные называли «Зангали».
Отправили, чтобы тайно следить за пленными. Лагерь этот находился в семи километрах от аэродрома Пешавар, и в нём размещался учебный центр имени Халида ибн аль-Валида. Общая площадь лагеря, огороженного каменной стеной, составляла почти полтысячи гектаров. В лагере кроме палаток для курсантов-моджахедов и мечети, которую только-только начали строить, стояла мрачная средневековая крепость.
В ней размещались склады с оружием и подземная тюрьма для пленных…
Сначала Абдуллу бросили в камеру-нору с пленными офицерами-афганцами. Через две недели его перевели в другую – так он узнал, что в крепости есть ещё и шурави… Начальство было недовольно его работой. Абдулла не рассказывал ничего интересного, и постепенно он, вроде как «не справившийся со своими обязанностями», перешёл на положение обычного узника.
Один раз только Гафар вроде как помог установить личность советского пленного – это когда в крепость пригнали раненного в рот крепкого белобрысого парня. Абдулла опознал в нём того салагу с заставы, который мазь искал, и, по понятной ассоциации, сказал, что фамилия солдата – Вишневский. Вроде как он где-то когда-то встречался с этим пленным, который теперь сам сказать ничего не мог…
За всё время нахождения в крепости у Абдуллы это был единственный случай, когда он помог начальству заполнить хоть какую-то бумагу.
Ввиду его полной бесполезности на него, как на моджахеда, махнули рукой, а вскоре охранники начали развлекаться с ним как с «бачой». Заступаться за него никто не стал…
…Гафар рассказывал долго. Он не рассказал только, как проехал на грузовике по дембелю Васе. Ну и ещё путался в том, кто и сколько раз его «бачой» делал.
Когда рассказ закончился, Борис долго молчал, ошеломлённо переваривая услышанное. Потом тихо спросил:
– Гафар, так меня с тобой поселили, чтобы ты за мной присматривал?
Абдулла кивнул:
– Да… Но я ничего… Аллахом клянусь, товарищ старший лейтенант…
– Да тихо ты! Лейтенант, лейтенант… Да… Веселые дела…
Глинский не знал, что делать. Вот так «спалиться» – ну кто ж мог предположить такое стечение обстоятельств? А может, Абдулла всё же выдал его? Вроде не похоже… Не стали бы «духи» затевать такую сложную контригру, просто сдали бы америкосам или шлёпнули бы… Но точно не оставили бы всё как есть. Да и Абдуллу, если бы он выдал, – точно бы не стали за такой подвиг продавать на сторону… Ну так он ещё может успеть выдать…
У Бориса мелькнула в голове неизбежная в таком раскладе мысль: может, нужно немедленно ликвидировать Абдуллу? Ведь он, получается, не только лично ему, Глинскому, опасен, но и всем остальным. Операция «Виола» – единственный шанс для всех, и если она сорвётся…
Абдулла будто почувствовал что-то, ворохнулся, будто воробей, вздохнул прерывисто:
– Товарищ ста… Николай… Вы не думайте, я вас не выдам… Просто… Ну придумайте что-нибудь. Вы же умный! Вы же их всех хитрее и умнее! Вы же тут не просто так, а чтоб нас всех спасти, да?
– Да тихо ты! Был бы умным – тут бы не сидел, сопли бы тебе не подтирал… Дай подумать…
Под горестное сопение Гафара думалось тяжело. А придумывать что-то было надо.
«Это он так говорит, что не выдаст. А как там на самом деле с утра обернётся – Аллах знает. Дрогнет душа у пацанёнка – и всё, прощай, Родина… Ну а что делать-то?
Допустим, задушу я его. Жалко, конечно, пацана… Нашёл приключений на свою жопу… Ну, допустим, кончу я его… И что мне утром Азизулле говорить? Как объяснять про покойника? Сказать, что он напал на меня и попытался изнасиловать? Азизулла, конечно, редкий мудак, но в такой бред не поверит… Скорее поверит, что я своего „бачу“ убил из ревности… В тоске перед разлукой…»
Борис молчал, угрюмо щурил глаза, вглядевшись в темноту, будто надеялся увидеть там какую-то подсказку. Абдулла сидел тихо, как мышонок.
«Можно, конечно, этому Гафару сердце остановить. Как там Василь Василич учил… Следов никаких не будет… Умер во сне… Или дать Абдулле „особый комочек“, по специальному рецепту сделанный… От него он тоже не проснётся… Но «духи» по-любому что-то заподозрят. Заподозрят и чего-нибудь со мной сделают нехорошее. Хорошее они вообще делать не умеют… Козлы сраные… Убить-то, может, и не убьют, но на цепь посадят… И хрен я что с этой цепи передам заскучавшей Родине… Стоп. Родина.