Война: ускоренная жизнь
Шрифт:
По воспоминаниям Мансура Абдулина, зимой 194 243 годов на Донском фронте (когда замкнулось кольцо окружения вокруг 6-й армии Паулюса. — Авт.) бойцы батальона, где воевал и он сам, копали в плотном снегу норы, каждый на свой вкус и по своей комплекции. На двоих-троих тоже устраивали «ложе»: теплей было вместе.
«Слой мерзлоты над головой с успехом заменял нам бетонное укрытие, — сообщает он в своих записках. — Ноги же, укладываясь спать, мы всегда высовывали наружу на случай внезапного взрыва, чтобы можно было выбраться, если засыплет землей. Залезешь в такую нору и умирать не хочется. «Как, — думаешь, — уютно! Как хорошо!».
Но
«Утром мы потеряли солдата Гарипова Ахмета. Еще вечером вчера его видели наши ребята с котелком горячих углей. Его нашли уснувшим под плащ-палаткой, которую он сделал балаганчиком над котелком с углями. Угорел, бедняга.
Рядом в стрелковой роте тоже ЧП. После вчерашнего боя солдаты нашли в поле рядом с окопами круглую, как люк танка, дыру. Из дыры поднимался теплый запах жженого кирпича, как от только что сложенной и в первый раз затопленной печки. Дыра при дальнейшем исследовании оказалась входом в просторный отсек, наподобие горшка пяти-шести метров в диаметре, образовавшийся в результате взрыва фугасной бомбы. Глинистый вязкий грунт раздался от взрыва в стороны, спрессовался, как кирпич, и внутренние стенки «горшка» прожарились, только узенькие трещинки в них.
Самые бойкие и нахрапистые солдаты роты решили выспаться, «как у Христа за пазухой». Спустились туда восемнадцать человек и уснули навсегда: оказалось, что из мелких, но глубоких трещин продолжалось выделение окиси азота от взрыва. Ну кто мог знать о такой опасности? Знать могли шахтеры. Я шахтер, допустим. Найди я этот «горшок» — прекрасную спальню, я забыл бы, что я шахтер, — первым бы спустился захватить себе место. И когда ума наберемся?»
Дом для солдата
Согласно военной терминологии, землянка относится к категории сооружений для обогрева и хозяйственных построек. Она никогда не сооружается на переднем крае и не предназначена для укрытия личного состава от огня противника. Землянка предназначена для отдыха личного состава в тыловых районах, где нет или разрушены иные пригодные для жилья помещения. В землянках в тыловых районах также могут размещаться различные хозяйственные службы, склады, штабы, медицинские пункты, госпитали, прачечные, бани, мастерские и т. п.
Сооружения же, расположенные непосредственно на переднем крае, по той же терминологии полагается именовать блиндажами. Однако абсолютное большинство бойцов Великой Отечественной в таких тонкостях не разбирались и называли свои жилища на «передке» и так и этак, но чаще все-таки землянками, оставляя слово «блиндаж» для немецких построек.
«Землянки, или блиндажи — мы их так и называли, строили просто, — рассказывал топограф артдивизиона 312-й стрелковой дивизии Василий Фалалеев. — Копается яма, все равно как погреб, потолок перекрывается. Бревна повдоль, потом поперек — накаты называются. Чем больше их, тем лучше и безопаснее. В стене делаешь нишу, а с другой стороны блиндажа — выходное отверстие, «трубу», вот и печка тебе.
В Смоленской области, где нашей дивизии пришлось долго воевать, больше чем на полметра яму не выкопаешь, дальше вода. Тогда землей стены поднимаешь, перекрываешь так же — и готово. На пол сосновые, еловые ветки — вот тебе и постель. Рядком ложимся, друг друга согреваем, спим. Так, считай, все три моих фронтовых года».
Здесь надо сказать, что примитивные сооружения, одно из которых описано выше, получили неожиданно уважительную оценку наших противников, представителей технически развитой, уже тогда привыкшей к комфорту Европы.
«Русские не строили блиндажей, они просто выкапывали землянки, на несколько человек каждая, на которые укладывались бревна, — пишет в своих воспоминаниях о войне офицер 252-й пехотной дивизии вермахта Армин Шейдербауер. — Это было примером поразительной способности русских к сочетанию импровизации с практичностью».
А вот пример более «цивилизованной», построенной практически по всем правилам, землянки, в создании которой принимал участие в декабре 1944 года механик-водитель тяжелого самоходного орудия ИСУ-152 Электрон Приклонский:
«Забит последний гвоздь и брошена последняя лопата мерзлого песку: небольшая, на двенадцать человек, землянка нашей батареи готова. Устраиваемся в ней быстро, но без паники.
В дальнем конце землянки — единственное оконце. Под ним — маленький квадратный столик на одной толстой ноге, которая крепко врыта в землю. Вдоль всей землянки — проход в виде углубления в земле, шириной в метр, глубиной в полметра. Слева и справа от прохода — земляные нары. На них — постель из толстого слоя хвойных лап, прикрытых плащ-палатками. Вход в землянку защищен тамбуром, дверьми служат две плащ-палатки. Печь — конечно же, незаменимая «буржуйка», установленная в земляной нише, слева от ступенек, по которым спускаешься в наше жилище. «И дом готов, и крыша есть». Хоть зимуй. (Порой печурки для землянок изготавливались из больших жестяных банок от присланной союзниками «рузвельтовской» колбасы. Трубу с пистолетный ствол — и мини-очаг готов. — Авт.)»
Любовь к большому количеству накатов была присуща на войне многим начальникам. Об одном из них, особенно «основательном», рассказал в своей книге «Наедине с прошлым» фронтовой журналист Борис Бялик. Описываемый им «отец-командир» служил в 44-й стрелковой бригаде, раз и навсегда отдал саперам приказ — на его землянке всегда, где бы она ни строилась, должно быть не менее пяти накатов — пяти рядов бревен каждое в обхват.
Иногда саперы пробовали убавить один накат, но не тут-то было! Спускаясь в новую землянку, начальник каждый раз проводил рукой по бревнам над входом: производил подсчет.
Этот его любимый жест и подсказал саперам способ облегчить свою жизнь. Они изготовили небольшой, вполне транспортабельный срез из пяти бревен и стали укреплять его над входом каждой новой землянки. В остальном они ограничивались одним накатом, засыпая его повыше землей. Эта рационализация так ускорила их работу, что ничего не подозревавший начальник не мог ими нахвалиться. Он говорил:
— Если бы все саперы походили на моих орлов — мы бы уже зарывались в землю за Одером!.».
Рядовому пехотному ване, также, как и ваньке-взводному, о пяти накатах, разумеется, и думать не приходилось — была бы хоть какая-то крыша над головой, и то предел мечтаний. Хотя курьезно-комические случаи происходили и с такими жилищами. Одну из таких историй поведал много повидавший на той войне и все же оставшийся жизнерадостным человеком Иван Новохацкий.