Война: ускоренная жизнь
Шрифт:
Он вместе с несколькими солдатами занимал весной 1944 года позицию у кладбища. Дело происходило под Корсунь-Шевченковским, во время окружения там нашими войсками крупных сил гитлеровцев.
«Вырыли окопные ячейки, установили приборы, разведчики поочередно ведут наблюдение за врагом, — пишет в своих воспоминаниях Иван Митрофанович. — Тут же вблизи вырыли небольшой блиндажик, накрыли его полусгнившими кладбищенскими крестами, прутьями и соломой, благо неподалеку стояла большая скирда.
Погода стояла плохая: мокрый снег с дождем днем, ночью подмораживало. К ночи в блиндаж набивалось столько народу, что лежать можно было только
Вдруг среди ночи затрещало перекрытие нашего блиндажа и послышался скрип колес брички. Мы дружно подняли ноги вверх, уперев их в потолок. Одновременно дружный крепкий солдатский мат отреагировал на это событие. Очевидно, кто-то приехал ночью за соломой. Днем здесь появляться опасно из-за ружейно-пулеметного обстрела. Вскоре раздался взрыв, конский топот, и все затихло. Только утром, выбравшись наружу, я увидел часть разбитой повозки и засыпанную снегом воронку от взрыва.
Позже мы узнали, что ночью за соломой приезжал старшина нашего дивизиона, пожилой мужик. Услышав на кладбище ночью из-под земли какие-то голоса, он напугался, видимо, подумав, что это с того света, погнал лошадей и при повороте задним колесом наехал на мину. Повозку разбило, его оглушило, кони в испуге помчались назад с оставшейся частью повозки, а старшина так уцепился за вожжи, что кони приволокли его туда, откуда он ранее выехал. Потом мне рассказали, что старшину отправили в медсанбат, он так и не смог рассказать, что произошло, настолько был напуган случившимся».
Не покидало чувство юмора на войне и барнаульца Деомида Кожуховского. Вот запись из его дневника.
«01.05.45 г. Норвегия.
После завтрака закурил папироску и два раза сыграл в домино. Конечно, остался «козлом». Выпивка еще не предвидится, но обещают. В землянке полно грязи, со всех стен течет.
Сделал бумажный пароходик и пустил по ручейку, проходящему по землянке на полу. Когда только будет то время, когда пройдет грязь, и мы вздохнем вольным свежим воздухом».
Война не отбила у людей желания жить, а для многих даже многократно его обострила. И когда хоть немного отступало ощущение смертельной опасности, солдатам и офицерам хотелось радоваться жизни, не замечаемым обычно мелким благам и удовольствиям, быту, без которого существование человека немыслимо даже в траншеях.
«А старшина был хороший, заботливый, — вспоминал Семен Никитович Соболев. — Его хозяйство размещалось в полутора километрах от батареи, в овраге. Там же он устроил землянку, где была постель даже с простынями: однодневный «дом отдыха». Однажды и меня отправили на сутки туда. Не знаю, за заслуги ли какие, за худобу ли? Но целые сутки отдыхать, ничего не делать, трижды поесть и ночь спать раздевшись, без обуви! Об этом на фронте нельзя было даже мечтать».
Прошедший через все мыслимые круги военного ада кавалер восьми боевых орденов Михаил Сукнев, человек наблюдательный и неунывающий, оставил нам в наследство свою небольшую, но до боли правдивую книгу «Записки офицера штрафбата», отрывок из которой, посвященный описанию окопной жизни весной 42 года на Волховском фронте, хочется привести здесь полностью:
«В Лелявине остался без хозяев серо-голубой котище. Васька — так я его назвал — будто стал «пулеметчиком», шатался по всем землянкам и был везде «наш» — завтракает, обедает, ужинает. Считай, как сыр в масле катается. Однажды его ранило в ногу, я унес кота в медсанвзвод к Герасимову. Вылечили. Опять рана — осколок проделал у кота в горбинке носа дырку, стал сопеть; тогда он самостоятельно побежал к Герасимову лечиться! Умница, а не кот!
Звук снаряда — он тотчас в блиндаже. Самолеты — тоже нам сигнал тревоги.
Как-то прихожу в землянку и почувствовал аромат духов. Девушка?! Не понимаем, откуда такие ароматы.
Однажды я караулил, как кошка мышь, фрица, наблюдая в оптику снайперской винтовки из амбразуры дзота за логом. Перевел прицел на нейтралку. Не верю своим глазам. Подумал — заяц пробирается по минному полю противника, ан нет — Васька! Да так аккуратно — былинки не заденет. Шел кот деловито от противника к нам! Под вечер он появился у нас ужинать, и от него снова веяло духами. фрицев. У них он завтракал, а у нас ужинал. Немцы его еще и духами обрызгают.
После разлива Волхова на нашем участке фронта появились полчища мышей-людоедов. Стоит в блиндаже задремать, как тут же эта гадость старается тебя укусить за ухо! Всю зиму мразь отъедалась на убитых, усеявших своими телами все в округе и на нейтралке. А тут всех прибрали. В блиндаже бойцы спят, а один дежурит, чтобы не покусали эти враги. Крыс тоже бегало немало. Этих стреляли из пистолетов, травили, но все впустую. И вдруг подошло к нам подкрепление: сотни, а возможно, и тысячи огромных лесных ежей, которых привлекли мыши как добыча. Идешь по окопу, смотри под ноги: ежи, ежи, ежи.
Пошли сильные дожди. Стало сыро и холодно. В окопах грязь. Все пространство от леса до реки заполнили новые пришельцы — голубые лягушки. Тысячи! Бросишь такую вверх, и она на фоне голубого неба «исчезает». Таких мы в Сибири не видывали. Когда спала вода — на десятки километров в приволховских лесах, лужах стоял лягушачий стон».
Да будет свет
Не связанных с войной забот на переднем крае тоже хватало. Скажем, освещение в землянках, обустройство бани или туалета, без этого ведь тоже не обойтись.
В качестве главного «агрегата» для получения света в землянках обычно использовалась вещь, также носившая гордое название катюша. Это была небольшая самодельная лампа, представляющая собой гильзу от орудийного снаряда. Сверху она была сплюснута внутрь просунут фитиль, изготовленный, как правило, из куска материи, немножко выше середины прорезалась дырка, затыкаемая пробкой. В нее заливали керосин, а чаще, за неимением такового, бензин с солью.
«Коптила она, конечно, основательно, — вспоминал Василий Фалалеев. — Но что делать, раз ничего другого нет. Письма при ней писали, я даже таблицы для ведения артиллерийского огня ухитрялся составлять.
Частенько использовалось и так называемое «телефонное освещение» — на колышки, вбитые в стены землянки по всему ее контуру, подвешивали кусок телефонного кабеля ПТФ-7, который имел изоляцию из хлопчатобумажной оплетки, пропитанной озокеритовой смолой, горящей тусклым коптящим пламенем. Вечером кабель поджигали с одного конца, через несколько часов он догорал до другого. Утром от копоти черные лица, руки, одежда. Изредка нашим бойцам удавалось разжиться трофейными свечами — «плошками», картонными плоскими круглыми коробочками, заполненными парафином и с фитильком внутри. Очень удобная штука для окопного обихода.