Война в Кедровой Долине
Шрифт:
На широком, крепкокостном лице Брокмэна были еще заметны шрамы от их последней драки. Килкенни знал: этот человек свиреп и опасен, как раненый гризли. То, что он однажды положил его, еще ничего не значит, ибо Кэйн — истый борец, и он станет драться снова. Более того, этот великан еще и один из самых искусных стрелков, которых Килкенни встречал на своем веку.
Брокмэн, прищурившись, следил за приближением Килкенни, против воли восхищаясь легкостью и грацией его движений. Рита Риордан незаметно вошла в комнату и остановилась, наблюдая за Килкенни.
— Давно не виделись, Кэйн, — сказал Килкенни.
— Слишком давно.
— Я слышал, ты приехал убить меня, Кейн. — Килкенни говорил негромко, но в наступившей тишине каждое слово было слышно в самых дальних углах. — Если нам придется стрелять, то я тебя прикончу. Но ты ведь и сам хороший стрелок, и тоже нашпигуешь меня свинцом. Хочу попросить у тебя отсрочки. Ты, возможно, слышал, я собираюсь драться с Быком Тернером, а это непросто и без свинцовой начинки. Ну, так как насчет перемирия до конца матча?
Кэйн колебался. Его маленькие серые глазки были холодны, как льдинки, но в них снова невольно сверкнуло восхищение. По его лицу скользнула усмешка.
— Ладно, подожду. Пусть никто не говорит, что Кэйн Брокмэн сорвал хороший матч. И кроме того, — добавил он, — я поставил на тебя. Уж я-то знаю, как ты умеешь драться.
— Значит, решено? До конца матча? — протянул руку Килкенни.
— Решено, — согласился Кэйн, и они пожали друг другу руки.
Кто-то зааплодировал, все подхватили аплодисменты. Красный и смущенный неожиданным вниманием, Брокмэн отвернулся к стойке и опрокинул свой стакан.
Килкенни вернулся к Прайсу Диксону, который теперь стоял возле своего стола рядом с рослым рыжеволосым чело веком.
Когда Килкенни подходил к ним, створки дверей распахнулись и на пороге появился Король Билл Хейл. По правую руку от него шел Малыш, а сзади — «золотые близнецы», Данн и Рейвиц.
Не замечая их, Килкенни подошел к Бартлету.
— Моя фамилия Трент, — представился он.
— Очень приятно. — Бартлет опытным взглядом отметил широкие плечи и легкость движений незнакомца и остался доволен. — Ты разве меня знаешь?
— Видел вас несколько раз. В Новом Орлеане и в Абилине.
— Тогда, значит, ты видел, как дерется Тернер?
— Да, видел. Он хороший борец.
— И тебя это не беспокоит? Он чуть не убил Тома Хэнлона.
Килкенни улыбнулся.
— А собственно, что такое Хэнлон? Груда мяса с замедленной реакцией, с трудом вылезает из собственных следов.
— Так ты действительно собираешься драться с Тернером? — Бартлет был приятно удивлен.
— Драться? Я собираюсь побить его!
— Вот это разговор! — К ним придвинулся чернобородый горняк. — Меня уже тошнит от этого Быка Тернера. Петух он надутый, а не бык! Я ставлю па Трента, или как тебя там.
— Я тоже! — подхватил другой горняк. — Лучше б, конечно, ты был из нашей горной братии, но я поставил бы на тебя, даже если б ты выпаивал телят!
Килкенни улыбнулся.
— Друг, я сломал не одну лопату, горбясь на приисках, и искупал драгу в половине ручьев этого штата.
— Послушайте, приз этого матча — тысяча долларов, — вмешался Бартлет, — причем победитель получает все. Деньги предоставлены мистером Хейлом. Но если вы желаете заключить свое пари…
Килкенни порылся в кармане рубашки и вынул толстую пачку купюр.
— Желаю, — ответил он. — Как я понимаю, мистер Хейл ставит четыре к одному. У меня здесь пять тысяч долларов.
— Я не могу покрыть такую сумму, — сказал Бартлет.
— Но мне казалось, — Килкенни намеренно говорил чуть громче обычного, — что Хейл ставит четыре к одному и принимает все пари.
Хейл был разозлен и смущен. Он не был азартен и не собирался заключать пари, но его уже заманили в одно, а теперь принуждали к другому. А попробуй откажись — прослывешь скрягой на весь штат.
И более того, если он заключит пари, а Килкенни, не дай Бог, и вправду победит, то он не рискнет отдать приказ убить Килкенни. Все решат, что это месть за проигранные деньги. Хейл был не глуп и сразу же понял, какая ловушка ему уготована; но в данный момент он не знал, как обойти ее. Есть только один выход — Тернер должен победить.
Эта мысль принесла облегчение. Конечно, Тернер победит! И вместе с ним победит Хейл, а этот якобы Трент проиграет; а если сейчас продолжать упрямиться, то это будет выглядеть как чистое злобствование.
— Я к вам обращаюсь, Хейл. Пять тысяч долларов на ваших условиях: четыре к одному. Да или нет?
Хейл медлил, и вся зала замерла в ожидании. В нем кипела холодная ярость, он было открыл рот, чтобы заговорить, но Трент опередил его:
— Значит, на попятную, Хейл? Или вы не верите, что Тернер побьет меня? Или вы решили, что тот, кто выпорол вас на вашей земле, выпорет и Тернера?
— Нет! — рявкнул Хейл, — Я принимаю пари, но никому не позволю так с собой разговаривать! Победишь ты или нет, но после матча вылетишь отсюда вон! Вон! Слышишь меня?
Чернобородый горняк что-то неодобрительно прогудел, его поддержала вся зала. Малыш повернул к Килкенни побледневшее от ярости лицо. Взглянув на него, Килкенни вдруг подумал, что этот человек безумен. Это было лишь мимолетное впечатление, но от него осталось ощущение холода и настороженности. Надо удвоить осторожность. Реакции Малыша могут непредсказуемо отличаться от реакций нормальных людей.
Отчасти это объяснялось тем, что Король Билл всегда, сколько помнил Малыш, был первым из первых. У него было больше всех земли, и вел он себя как король, и все говорили с ним почтительно. Малыш вырос с сознанием безграничной власти своего отца. Власти отца и, следовательно, своей власти, — ведь он его прямой наследник.