Война в России и Сибири
Шрифт:
Эмоциональная осмотрительность не исключает обобщающих размышлений, из-за них, возможно, кто-то упрекнет автора в том, что он оставил свою роль наблюдателя. Но заброшенный судьбой в «страну непредсказуемостей» [55] и полюбив эту страну, мог ли господин Грондейс, давно уже вовлеченный в круг исторических и философских проблем, не постараться извлечь уроки из вихря событий, в которые был вовлечен? Его не оставляла мысль о контрасте между русским солдатом, каким он узнал его на войне в 1915 и 1916 г., и тем человеческим отребьем, тем кровожадным убийцей, какой действовал в революцию. Каким образом чистое золото стало свинцом? Он размышляет об этом и вечерами в траншеях, и в избах Сибири. Мало-помалу ответ начинает брезжить, и читатель без труда догадается какой. Не без оснований господин Грондейс настаивает на пассивности масс, говорит о людях, которые, на первый взгляд, кажутся энергичными, но уже через минуту обнаруживают дряблость и готовы застыть в бездеятельности. Не без оснований он сто раз подчеркивает, что эти массы покорны приказам иностранцев или инородцев: литовцев, евреев, немцев. Причину столь странной ментальности, господин Грондейс склонен искать в истории, а не
55
Для большинства иностранцев начала XX в. Россия продолжала оставаться огромной, малопонятной и непредсказуемой северной страной, расположенной где-то на бескрайних просторах между Европой и Китаем. Неслучайно ее негласным символом для стран Запада стал медведь – сильное и непредсказуемое животное.
56
Речь идет о Рапалльском договоре между РСФСР и Германией, заключенном 16 апреля 1922 г. во время Генуэзской конференции в городе Рапалло (Италия). Заключение договора ознаменовало собой прорыв международной дипломатической изоляции Советской России; он предусматривал восстановление полноценных дипломатических отношений между РСФСР и Германией и отказ сторон от претензий на возмещение военных расходов и других убытков.
Часть первая. При царе
57
Автор второго предисловия к книге – Эмиль Оман (1859–1942) – французский филолог, литературовед и историк-русист. В 1902 г. создал кафедру русского языка и литературы в Сорбонне; в 1905–1918 гг. занимался современной ему историей России, доведя свое исследование «История России с момента ее возникновения до наших дней» до событий 1918 г.
58
Автор использует в качестве цитаты отрывок из книги Филипп-Поля де Сегюра (1780–1873) – французского бригадного генерала эпохи Наполеона, автора воспоминаний «История Наполеона и Великой армии в 1812 г.» (вышедшая в 1824 г. книга выдержала много переизданий), которые использовал Л. Н. Толстой при описании Бородинского сражения в «Войне и мире».
Глава I. Царские орлы
Когда в июле 1915 г. я приехал на русский фронт, у меня уже был опыт: я был участником весьма значительных событий на Западном фронте. Я видел котел, устроенный частями под командованием Мантойфеля [59] в конце августа 1914 г. под Лувеном [60] [61] . В октябре 1914 г. я был при осаде, бомбардировках, а затем оккупации Анвера [62] [63] . В декабре 1914 и в мае 1915 г. я побывал на важных участках французского фронта. Однако военный корреспондент, которому отказано в возможности жить среди сражающихся солдат, практически не видит войны. Посещения фронта группами журналистов не приносят ничего стоящего. И хотя у меня было особое разрешение и на довольно длительный срок, я не мог участвовать в боевых операциях первой линии. Получив одобрение господина [Т.] Делкассе, министра иностранных дел, я надеялся, что мне больше повезет на русском фронте.
59
Вероятно, речь идет о генерале Курте Мантойфеле (1853–1922), призванном в 1914 г. с началом Первой мировой войны из отставки и до конца декабря 1914 г. занимавшего должность начальника штаба армии.
60
Речь идет об осаде и взятии в августе 1914 г. германской 1-й армией бельгийского города Лёвена (Лувена), получившего впоследствии печальную известность за большие разрушения, произведенные немцами в ответ на сопротивление жителей после занятия города.
61
См. мою книгу: Немцы в Бельгии. Берже-Левро. Страницы истории. № 34. (Речь идет об издании: Grondijs. L.-H. Les Allemands en Belgique, Louvain et Aerschot, notes d’un t'emoin hollandais… Paris: Berger-Levrault, [1915]. Pages d’histoire. 1914–1916. № 34. –
62
Речь идет об осаде в сентябре – октябре 1914 г. и взятии германскими войсками бельгийского города Антверпена (фр. название Анвер) в начале Первой мировой войны.
63
Я присутствовал при боях между 3-м и 4-м фортом на второй линии, затем вместе с подразделениями 4-й дивизии был в сражении перед Термондом. Особенное впечатление на меня произвели бомбардировки. Заметки об этом были опубликованы только в газетах.
В Петрограде я поначалу столкнулся с теми же самыми трудностями. Министра иностранных дел осаждали человек сорок журналистов, которые не собирались жить вместе с солдатами, а хотели съездить на фронт на короткий срок. Ставка запрещала собирать сведения в военной зоне людям, чьи действия и перемещения она не могла контролировать после их возвращения в гражданскую зону. Не желая допускать никаких исключений, Министерство иностранных дел отказало всем в самой вежливой форме.
Мне удалось получить от великого князя Николая Николаевича – за несколько дней до его отъезда на Кавказ – разрешение, которое позволяло мне находиться в русской армии в качестве военного корреспондента [64] . Всеми моими разъездами должна была распоряжаться Ставка. Мне указали подразделения, в каких я имел право оставаться, но не указали, в каких из них это имело для меня смысл. Когда операция заканчивалась, я имел право перемещаться в другое подразделение только по приказу сверху.
64
От английской газеты «Дейли телеграф».
В русской армии уже находилось несколько иностранцев, которые выполняли определенные обязанности. Единственным моим коллегой с таким же пропуском, как у меня, был американец Стенли Уосбурн, корреспондент «Таймс», и время от времени я его с удовольствием встречал. Мне приятно отдать ему должное, он один из лучших военных корреспондентов и настоящий джентльмен.
По мере приближения к фронту я побывал в разных штаб-квартирах, начиная со Ставки и кончая штабом полка.
В Ставке генерал маркиз [Пьер] де Лагиш, находившийся в дружбе с великим князем [65] , представил меня генералу [М. В.] Алексееву и князю [Н. А.] Кудашеву, директору дипломатической канцелярии. У меня было слишком мало времени, чтобы я воспользовался знакомством с этими интереснейшими людьми. Генерал Алексеев направил меня на Юго-Западный фронт, где была надежда после того, как отступление было окончательно остановлено [66] , вновь начать наступление.
65
Речь идет о верховном главнокомандующем русской армии в 1914 – августе 1915 г. великом князе Николае Николаевиче (младшем).
66
Великое отступление – стратегическое отступление русской армии из Галиции и Привисленского края летом – осенью 1915 г., ставившее своей целью сохранение сил и выигрыш времени, необходимого для подготовки резервов и налаживания снабжения оружием и боеприпасами. На протяжении лета 1915 г. русские войска оставили Галицию, Литву и Польшу. Несмотря на утрату огромной территории, германский стратегический план разгрома русской армии не был достигнут.
В Бердичеве генерал [Н. И.] Иванов, командующий армиями Юго-Западного фронта, выделил мне купе в своем личном поезде, где я и жил вместе с его свитой. Генерал работал обычно в городе и обедал с нами только тогда, когда у него бывали гости. Говорил он мало, и застолья, на которых он присутствовал, бывали обычно молчаливыми. У него было лицо патриарха, глаза смотрели по-отечески, но с хитрецой. Он исподтишка, но очень внимательно время от времени поглядывал на нас. Генерал был человеком старой школы, служба при царе, которая удивительно воодушевляла людей, наделила его множеством достоинств и весьма малым числом недостатков. Он преклонялся перед короной – серьезное достоинство, был предан долгу, обладал великолепной памятью и умом, не столько блестящим, сколько надежным. Он занимался войной как наукой, без большой страсти, и возненавидел врага только после тех оскорбительных жестокостей, какие были им учинены.
В его свите я особо выделял генерала князя [А. В.] Барятинского, друга царя, бывшего военного атташе в Риме, глубоко культурного человека. Он и еще несколько офицеров с меньшими чинами, князья [С. А.] Радзивилл, Куракин, Оболенский, излагали мне свое мнение о России, и оно даже сегодня после абсурдных ужасов революции кажется мне не лишенным смысла.
Полковник [Л. Г.] Давыдов проводил меня до Ровно и представил генералу [А. А.] Брусилову, который командовал там 8-й армией. Командующий отнесся ко мне по-дружески и после того, как я в первый раз сходил в штыковую атаку, принял в узкий кружок, которым мы три раза в день встречались за столом. Обычно нас бывало шестеро или семеро: начальник штаба армии генерал [С. А.] Сухомлин, старый генерал [П. П.] Палибин, довольно часто его племянник Палибин, тесть начальника штаба армии и еще один генерал, чью фамилию я не запомнил. Там же я встречал замечательного японца, всеми уважаемого капитана Хасхимосо.
К середине сентября 1915 г. положение русской армии стало проясняться. Дух армии, если и пострадал, то не сильно, но в некоторых подразделениях я видел солдат без винтовок. Побывал в дивизиях, где была только одна боевая батарея. Очень мало пулеметов. И все-таки нужно было наступать, чтобы остановить слишком легко продвигающегося вперед противника, и взбодрить русского солдата, чтобы он не привыкал отступать. Нужно было также занять и укрепить позиции, на которых армия будет дремать под снегом.