Война
Шрифт:
Хват скользнул из тени в ближайший проход между мусорных колонн, взметнулась рука с тускло блестящим пистолем. Грянул выстрел. Фляжку выбило из моих пальцев, к счастью, я, предполагая нечто подобное, держал ее за горлышко, дабы падший мог легко попасть в цель.
Я ожидал выстрела, ожидал акустического удара, и приоткрыл рот, как делают в самолете, чтобы уравнять давление, но все равно в ушах засвистело, а вспышка ослепила на миг.
Я отпрыгнул к стене, слепо размахивая шпагой. Глаза ужасно слезились.
Пороховой дым облек Хвата просторным саваном, из которого прянула в мою сторону узкая, блестящая, похожая на
Я выставил шпагу, парировал кое-как, перешел в наступление, бестолково тыча острием в дымный саван. Хват отскочил: я слышал, как вкрадчиво шаркают подметки его сапог. Отступает? Нет, завлекает в дымовую завесу. Тогда и я отступил. Он хохотнул, взбаламутил горький дым клинком, и снова напал. Его фигура, затянутая в черное трико, в туманном полумраке казалась болезненно худой, словно против меня выступал оживший скелет.
— У-ш-ш-кам-м больно, верно? А моим уш-ш-шкам нет… Не больно… Там затычки!
Удар-удар-удар! Я каким-то чудом выдержал этот напор. Пот начал заливать глаза. Молоты в голове превратились в тяжкий и страшный набат.
Шутейник был справа и немного сбоку, два-три шага назад, и я открою его спину удару Хвата. Там же и Амара; Хват играючи вспорет ей горло…
Мне нельзя было сделать эти два-три шага.
В дверь неистово, яростно колотила стая упырей.
— Есть наслаждение в том, чтобы выпить кровь у дурака! — Хват атаковал, я снова парировал, да так глупо и криво, что мою шпагу отбросило в сторону. Безумный эльф ударил, метя в шею, но я качнулся назад, и острие сабли сверху вниз прочесало нагрудник. Я отмахнулся шпагой, сделал несколько яростных замахов, эльф с хохотом отпрыгнул.
— Лес? Ты думал подарить меня лесу, дурачок?
Клинок у него, наверняка, отравлен. Малейшая царапина — и я отрублюсь, а ведь мне надо еще спасти Амару… Нет, никак мне нельзя умирать: на мне Амара. И Шутейник, который доверил мне спину.
Пороховая гарь быстро рассеивалась. Хват стоял посредине прохода, устремив на меня немигающий взор. Глаза, размещенные на узком лице, были мертвы. Интересно, почему они желтые? Ведь такого цвета радужка встречается лишь у хоггов?
Он снова перешел в атаку. У него была потрясающая организация движений, отточенная грация. Сабля без гарды — чтобы не цеплялась под одеждой — искала бреши в моей защите. Вдруг эльф душевно улыбнулся, обнажив ровные зубы, и я понял по мертвым глазам, что сейчас — вот прямо сейчас! — сабля положит конец моей жизни.
Стук и грохот в многострадальную дверь внезапно прекратились. Тот час Шутейник, извернувшись ужом, бросился на пол, прокатился в ноги эльфа. Как ни был тот ловок, но среагировать не успел, и мой гаер сбил бесноватого, будто кеглю. Хват завалился на груду корзин и ларей, я налетел, ударил ногой в его колено. Затем — от души! — прописал в челюсть, вернее — попытался это сделать. Хват скользнул вниз, на четвереньках, как обезьяна, пробежал между мной и Шутейником в сторону баррикады.
Я прыгнул следом, памятуя, что убивать чудовище ни в коем случае нельзя. Настиг, когда ворволака попыталась вскочить, повалил на пол. Мы схватились, как тогда, на корабле. Хват потерял саблю, и пытался уязвить меня кулаками, однако в рукопашном бою он был не силен, а навыками борьбы не владел, да и владел бы — моя масса решала. Тогда он вознамерился схватить меня за горло, сдавил изо всех сил. Вместо того, чтобы оторвать
Он увидел, глаза расширились, руки разжались сами собой.
— Нет! Нет! Не-е-е-ет!
Я схватил фляжку и с силой пришлепнул ко лбу бессмертного психа.
Он содрогнулся, глаза его вспыхнули ужасом и… закатились. Потерял сознание. Психосоматика сыграла. Болезненное внушение сработало. Он ведь до истерики боялся подарков мертвого леса.
Гаер приподнялся, потирая отбитый локоть, с трудом сглотнул.
— Ой-ой… Мастер Волк… Даже и не верится. Ох-х, ладушки-воробушки… дела, дела-делишки! А ведь вы его того, заговорили… Потянули время. Правильно потянули!
Я потер шею: похоже, кадык мне не придется ставить на место, а ведь был момент, когда мне показалось, что ладони Хвата практически его раздавили.
— Угу. И жив при этом остался. Хожу, дышу… Ругаюсь. Чудеса!
— Да уж, чудеса! — Хогг бросил взгляд на баррикаду. — Нечестивые сами попали в ловушку. Спят как младенчики.
Я подобрал искореженную, но не пробитую фляжку, с трудом освободил ее от пробки и пропустил жгучий, но такой сладостный глоток. Отдышался. И опустился на колени подле Амары. Сердце бьется слабыми толчками, отрава делает свое грязную работу.
Паника нахлынула, я забормотал:
— Амара… Шутейник… Она без сознания… Она говорила про какое-то Пристанище… Как мне… Слушай, как привести ее в себя хотя бы на минуту? Она должна сообщить мне, где Пристанище! Понимаешь?
Он взглянул на меня иронично:
— Ой, мастер Волк… Бросьте вы паниковать. Погодите! Разберем баррикаду и я сбегаю за клинком. Если не ошибаюсь, во-он та лесенка и есть путь отхода для всей банды. Нам проще будет вынести госпожу Тани именно этим путем. Что? Да знаю я, где это секретное Пристанище. Мы, хогги, много чего знаем, даже если делаем вид, что не знаем… Говорю вам: бросьте паниковать.
Глава 35
Глава тридцать пятая
Глаза я разлепил с трудом, выкарабкивался из сна долго, кажется, задыхался, да и голоса Стражей слышал — даром что на груди болтался новый амулет.
Голова — плачет, ноги-руки — стонут, задница, отбитая о седло — ноет, желудок и тот неразборчиво кричит о чем-то — с одной стороны, он не отказался бы от пищи, с другой — опасается, что после вчерашнего у него случится приступ морской болезни. Снотворный яд, антидот и огромная порция стресса прошлись по организму тяжеленным катком.
Мне бы в отпуск… Но время сжалось, как пружина, события несутся с огромной скоростью. Вчера был торжественный выезд, сегодня — похоронное шествие с целью захоронения мумии Эквериса Растара и останков его непутевых детей. Как говорится — свадьбы да похороны, инь и янь, белое и черное. Чем выше поднимаешься по властной лестнице, тем больше обязанностей на тебя вешают. В том числе вот таких обязательных торжественных ритуалов как парады и похороны. Я бы с радостью откосил, как вчера, но сомневаюсь, что мой двойник, пусть даже неразличимо изуродованный местной косметикой, выдержит близкое общение с верхушкой клира Церкви Ашара. Общаться — это не из кареты ручкой махать, да и Великие с Блоджеттом посмотрят косо — я, все же, в теле сына Растара, и обязан попрощаться с отцом и родственниками как полагается.