Война
Шрифт:
Тут же вскочил, отыскал брошенную шпагу, и принял оборонительную стойку. Шутейник сидел на полу и ошеломленно тряс головой.
— К моему прискорбию… это всего лишь жалкий хогг… — Я впервые услышал голос безумного эльфа — высокий, чуть хрипловатый, некогда, наверное, чистый, звонкий, серебристый и — красивый. Да он и сейчас был гипнотичен и красив. — Обман. Всюду подлый обман. Как жаль… — Голос перемещался по чердаку, голос скользил меж колонн из сундуков, ящиков и корзин, мне показалось даже, что ворволака, как призрак,
Он, несомненно, видел нас, каким-то образом отслеживал, а вот мы не могли его разглядеть. Но краткая передышка позволила Шутейнику нашарить свою шпагу и занять оборону подле тела Амары.
— Отрадно видеть, что архканцлер явился… Я же взял денежки… Денежки за его беспутную головенку… А дело-то не сделал на кораблике… А денежки взял. Плохой Хват, бяка! И хогг здесь. Дурачок-приятель. Я не взял за него денежек, но я вскрою ему горлышко просто так… — Я расслышал характерные щелчки, и содрогнулся. Заговаривая нам зубы, Хват спешно снаряжал пистоль для нового выстрела!
В дверь заколотили, потом раздался треск — доски пытались прорубить. Наша баррикада содрогнулась, сотряслась мелкой дрожью. Я вскрикнул.
— Держу ее, мастер Волк! Держу! Удержу, даже если ежика рожу! — пробормотал Шутейник. Лоб его взмок, струйки пота сбегали по красноватому лицу. Он уселся на пол, подпер баррикаду спиной, уперся ногами в доски. Таким образом, против Хвата остался один я.
Амара вдруг застонала, выгнулась, засучила ногами, затем бессильно опала, задышала рывками.
Мое сердце сжалось. Сейчас, если бы Хват подставился под удар, я бы воткнул шпагу ему в грудь, и плевать мне было на Великую Мать и Эльфийскую тоску.
— А вы знаете, друзья, друзья мои ласковые… — промурлыкал Хват, все так же перемещаясь между колонн. — Вы же закрыли единственный путь к отступлению… моим приятелям… моим дружочечкам… Зачем же вы так сделали? Они не будут рады… Ой не будут рады… Они злючки. Они сквернавцы. Г-гаденыши мерзкие… Убийцы-кровохлебки… Неопровержимое свидетельство вырождение людишек… Дурачки они, а ты, архканцлер, первый среди равных… Дурачок, дурачок!
Мой взгляд лихорадочно метался от одной колонны к другой. В кого выстрелит Хват? В меня — или в Шутейника? Я хреново владею шпагой, и он это знает, меня легче прирезать в поединке. А хогга он, похоже, возненавидел, ибо тот посмел сыграть эльфа, да не простого, а презренного, посаженного в клетку безумца. Значит — стрелять будет в хогга, не в меня. Меня он оставляет на легкую, легчайшую закуску!
Как бы сбить ему наводку?
— Дурачок, дурачок! Дурачо-о-ок!
Хват замолк, и я тут же сказал:
— Лес со мной говорил!
Наступила пауза, в течение которой по двери успели нанести не меньше десятка ударов. В глубине чердака раздался металлический щелчок.
— Ле-е-ес… Зачем же мне лес, дурачок? Грибов там еще не-е-ет…
— Они знают о тебе! Я им рассказал!
Пауза. Ворволака слушала.
— Тебя ждут дома, Хват!
— Ле-е-ес… — Эльф рассмеялся звонко. — Какое мне дело до живых мертвецов, дурачок?
— Они ждут тебя… дома!
— Дурачок-дурашка… Лес пожрет мой разум. И не станет больше Хвата! Лес соединит меня с собой! — В его голосе прозвенел страх. Хорошо скрытый глумливыми интонациями страх. Хват безумно, до икоты, до истерики боялся Леса.
— Лес очень хотел тебя коснуться!
Глумливый смешок в ответ.
— Лес хотел вернуть тебя!
В дверь колотили, не ослабляя напора. Колотили молча, исступленно, даже, я бы сказал — истерично.
— Тяните, мастер Волк, тяните… — с натугой прошептал гаер. — Я вспомнил: зелье на тряпке, оно высыхает… зелье-то… Высыхает! И чем меньше его становится на тряпке, тем быстрее действует дурман! Нечестивцы сами в ловушке! Тяните время, а я — продержусь! Еще минутки две-три, и мы спасены!
Он не считал меня за бойца, имел в виду, чтобы я заговорил Хвату зубы до тех пор, пока антидот на тряпке не испарится и снотворный дым не сразит Нечестивых. Но я понимал, что Хват не станет терять времени и нападет раньше, чем его подельники уснут.
— Этот гнусный вертун… — вновь прошептал Шутейник. — Я успел его разглядеть! Вам главное не смотреть ему в глаза! У него черный глаз, правда! Сделает так, что силы ваши ослабнут. Поняли? Не смотреть в глаза!
Гипноз. Но на меня не слишком действует. Я смотрел в глаза Хвата на разбитом корабле. Куда больше меня заботит снаряженный пистоль, который может наделать бед.
Мысль пришла внезапно, одновременно с могучим ударом по двери: кто-то из Нечестивых пустил в ход топор или не менее тяжелую железку. Шутейник аж крякнул, привстал, повернулся и, растопырив руки, налег на баррикаду грудью. Зубы его звучно скрежетнули. Баррикада прыгала, будто при землетрясении.
Ворволака скользнула меж ближайших колонн. Я увидел шлейф тени, которая будто волочилась следом за бессмертным психом.
— Эй, Хват, — крикнул я спешно. — Лес настоятельно просил передать тебе одну штуку! Голоса непременно хотели, чтобы я вручил ее тебе лично!
«Штукой» могло оказаться что угодно. Сжимая шпагу правой, вспотевшей ладонью, левой я начал шарить в карманах форменных штанов. Как же скверно, что здесь не изобрели табакерок! Или бонбоньерок, куда укладывают леденцы. Или чего-то подобного. В карманах я обнаружил лишь плоскую серебряную фляжку, где еще болталось на донышке немножко виски.
Ну и что? Сгодится и фляжка! Невиданный эльфийский дар! Йохо-хо! Я выхватил фляжку и поднял ее на уровень плеча.
— Вот же он! И ты его непременно сегодня получишь!