Война
Шрифт:
Пусть думает, что я трусливая дешевка, собираю деньги для бегства.
— О, господин архканцлер… Сумма… Пожалуй, я смогу собрать…
— Нужна мне к концу панихиды! — Я еще понизил голос. — Две тысячи! Из рук в руки! И никаких отговорок я не принимаю!
Кардинал ошалел от напора, поспешил уйти. Оглянулся уже на вершине лестницы, хлестнул взглядом презрительно-надменным. Да-да, я трусливое ничтожество, собираю по копеечке там и тут… Так послам и доложи. Пусть думают, что я не хочу отрекаться — а намерен удрать куда подальше еще до отречения. Пусть думают. Это дезориентирует их, пусть даже слегка, немного.
Ко мне пробился лейтенант Ричентер в сопровождении богато одетого горожанина, по виду — купеческого сыночка, в котором я опознал одного из студентов Шутейника. В таком виде он не вызовет особых подозрений у вельмож, что прожигают меня взглядами: лейтенант дворцовой гвардии, имеющий доступ к телу архканцлера, за деньги привел с просьбой какого-то небедного горожанина — бывает, бывает, никто не удивится.
— Пришли известия от Валтора, — доложил студент скороговоркой. — Благодарит за газеты, все видел и счастлив. Был допущен к Ренквисту дважды. Велел передать, дословно: «Ренквист начал шевелиться. Всеобщая военная повинность. Сказал мне так: Адора спешит в Норатор, прибудет к этому воскресенью. Грядет Месяц Жатвы».
Еще один ушат холодной водицы мне за шиворот. Потребовалось все самообладание, чтобы не выругаться. Сакран и Армад готовят не просто вторжение, а точечный удар с далеко идущими последствиями. Они подчинят Норатор и срочным образом коронуют Варвеста. Буду я отрекаться от трона или нет — уже не особо важно. Варвест объявит себя императором в любом случае, а дальше страна рухнет в пучину войны… Или не рухнет. Возможно, экспедиционный корпус Адоры отрежет Варлойн от поставок продовольствия, и я — вместе с ошметками несформированной толком армии — буду вынужден сдаться.
Цейтнот. А Бришер еще даже не добрался до гор Шантрама… И пушки не готовы, а готовых — всего восемь… Порох да ядра успеем, пожалуй, за эти дни изготовить, но не более того… Написать Атли? Слезно попросить помощи степняков? Эту мысль в последние дни я обкатывал и так и сяк… Но не факт, что она уговорит своего отца помочь, да и не успеет, конечно…
А ну-ка стоп! Я знаю точное место вторжения. Это огромный плюс. Вторжение не будет массированным, это действительно рассчитанный точечный удар, которому можно противодействовать!
«Адора спешит в Норатор…»
Если известие от Ренквиста, конечно, не деза…
Возможно, если вывернусь наизнанку, появится надежда… Только бы направить экспедиционный корпус на высадку туда, куда я захочу! Прибегнуть к манипуляции… Да, попробую это сделать!
Что такое Месяц Жатвы, студент не знал.
Колокола били так, что, казалось, вот-вот обрушат обе башни храма.
Я отпустил студента. Ричентер произнес, слегка помявшись, вроде бы даже немного стыдясь:
— Господин архканцлер, вчера… значит, в казармах… Вчера был общий сход, значит, в казармах.
Я знал, к чему он клонит.
— Хвата я не отдам.
Он помотал головой, щеки пошли рдяными пятнами.
— Понимаем! Уже обсудили! Едва изловили гадюку! Но Нечестивые, все кто есть, включая двух женщин, значит…
— Хотите публичной казни?
— Нет, господин архканцлер. Просто отдайте их нам! Поверьте, мы не кровожадны, но…
У меня вдруг здорово заломило виски, в глазах защипало. Каким именно пыткам будут подвергать Нечестивых, прежде чем умертвят, знать не желаю. С точки зрения гуманизма — их следует просто повесить, но Алые мне этого не простят. У них свои законы и традиции, и в данном случае я обязан им подчиниться.
— Забирайте, лейтенант, всех, кроме одного — а кого, решите сами. Мне нужен он будет для допросов и как возможный свидетель сговора Адоры и Рендора против Санкструма… Родичам погибших я выплачу по сотне золотом… Составьте списки… Забирайте Нечестивых, и чтобы больше я о них не слышал. И воплей от пыток чтобы не слышал. Завтра я хочу побеседовать с Хватом. Как он, кстати?
Лейтенант приподнял шлем, отдулся и вытер взмокший лоб.
— Все хорошо… Спасибо вам, господин архканцлер, ребята этого не забудут! И за деньги семьям спасибо! Хват? Скверно. Трясет его, вроде как лихорадку подхватил. Лицо бледное, в глазах туман. Мы при нем неотлучно сидим, и лекарь наш там. Пытался он напоить отваром эльфа — тот выблевал все. Воду кое-как выпил. Молчит, ни слова не говорит… Вид у него как бы безумный… Но не безумный! Не знаю даже, как пояснить… Вроде как он внутрь себя смотрит… Не ждал он, что его пленят, ей же ей не ждал, задница тощая!
Эльф, убийца с тысячью лиц… Хитрый и верткий. Считал себя неуловимым, возгордился… С радостью принимал заказы на убийства жалких людишек…
Во французской истории восемнадцатого века был такой Картуш. Пройдя выучку у бродячих актеров, стал разбойником, умело меняющим обличья. Его парижская банда, состоящая из боевиков и осведомителей, насчитывала больше тысячи человек. Картуш был реальной ночной властью, он был неуловим, окружив себя десятками двойников. Он даже обнес королевский дворец однажды. Но безнаказанно заниматься грабежами могут лишь короли да политики. За большое вознаграждение Картуша сдал его же подельник. Не выдав никого под пытками, Картуш, поняв на эшафоте, что ни один — ни один! — член его банды не рискнет выручить главаря, слил четырехсот своих подельников. Реальная жизнь порой богаче любой выдумки…
Хват был лишь бледной тенью Картуша. Маньяк, ловко меняющий обличья, вообразивший себя неуловимым, малодушно погрузился в прострацию, оказавшись в плену. Оставалось молиться, чтобы его сердце и разум выдержали, чтобы он не умер от банального страха. Завтра я приведу к нему Великую Мать.
Храм подавлял своими размерами.
Гробы из черного полированного дерева (фамильные гербы, памятные надписи и голубые ленты прилагаются) стояли у подножия алтаря. Между гробами курильницы, откуда наплывает удушливо-сладкий, воняющий цветущими магнолиями дым — аналог местного ладана. Сам алтарь — прямоугольная глыба грязно-белого мрамора — располагается на плоском и широком возвышении таким образом, что все, кто находится в зале, должны задирать голову и выражать почет и благоговение, даже если сами того не желают.
Выл, потрясал дланями Омеди Бейдар, переходя от гроба к гробу. Все кардиналы, надев низкие квадратные шапочки, повторяли движения Бейдара, выстроившись лицом к зрителям. Прочие клирики — рангом пониже — собрались за алтарем и у стен, особенно много их было у арочного входа, что вел в крипту-подземелье, куда на вечный покой унесут после панихиды гробы.
Сногсшибательно унылое зрелище. Свет ламп с ближайших колонн отражался от блестящего, натертого мумифицирующим бальзамом лица Растара.