Война
Шрифт:
Он был прав. Я понял это только после спаррингов с Налбатом. Знать много форм и уметь их применять не всегда хорошо.
— И как я вижу, ты исправляешься. Сколько времени у тебя сейчас уходит на эту связку?
— «Щит» ставлю за три секунды. На «регенерацию» уходит пять, а «пуля» требует всего две секунды. И спасибо вам еще раз за «пулю».
Этой формой — «воздушной пулей» — поделился со мной Налбат. В ходе экспериментов я определил,
— Сокращай время, — проворчал Налбат. — Добивайся секунды на создание все трех форм. Если дела пойдут плохо и мы перейдем с англичанами в прямой контакт, только так ты выйдешь живым после встречи с их низкоранговыми волшебниками. На третью ступень даже не замахивайся. Беги от них. Надеюсь, это-то ты понимаешь?
— Понимаю.
На одном из занятий Налбат наглядно показал мне разницу между второй и третью ступенями. Напрягшись, он взмахнул рукой и смял целый участок леса, превратив его в месиво из грязи и щепок. Как он тогда сказал — такова сила всех третьих ступеней. Пока вторые и первые ступени балуются точечными эффектами («кулаки», «пули», «молнии»), третьи ступени учатся масштабируемым воздействиям. Их предел — площадь сто на сто квадратных метров. Уже четвертые ступени могут накрыть своей атакой или защитить километры фронта.
Сравнивать силу кудесников разных ступеней глупо. Это как сравнивать слона с мышью.
— А что делать дальше? Когда я добьюсь секунды во всех трех формах?
Налбату мой вопрос не понравился.
— А сам как думаешь? Или я должен все тебе разжевывать?
Я задумался.
— Ну? — Поторопил меня комроты. — Какой будет ответ? Включи уже голову.
— Доводить другие известные мне формы до уровня первых трех? — Осторожно спросил я, боясь нарваться на резкую отповедь.
— Надо же, — саркастично улыбнулся он. — Угадал.
С неба снова заморосил дождь. Мы оба поморщились.
— Пойдем, — махнул он мне рукой, велев следовать за собой. — Не хочу сегодня устраивать спарринг. Да и нет больше в этом особого смысла. Ты усвоил все, что тебе нужно знать на своей ступени развития. Дальше только самостоятельная практика.
Раз тренировки не будет, я решил спросить его о том, что меня волновало.
— Вы так нам и не рассказали, что было на том совещании? Скоро контрнаступление?
Командир проворчал.
— Рано вам знать. Всему свое время.
Для себя я его ответ понял так. Наступление будет со дня на день, но говорить об этом рядовым, сержантам и младшим командирам пока рано.
— Ты лучше к новому пополнению присмотрись, чем пытать меня насчет секретных данных. Они вчера вечером прибыли, два десятка человек.
— Да, знаю я. Я же их по взводам и распределял.
— Поговорил хоть?
— Времени не было, ночь на дворе, да и люди с дороги устали. Передал их лейтенантам. Сегодня найду их и пообщаюсь. Узнаю, что из себя представляют. Поговорю, познакомлюсь.
Дойдя до окопов и спрыгнув в них, мы разошлись в разные стороны. Комроты отправился в блиндаж, пить чай с его любимыми сушками, а я искать пополнение. Нужно поговорить с ними. Определить что у них на душе. Вон, в соседней роте недавно два человека сбежали вместе с оружием. Не хотят воевать. Ротного и лейтенанта сняли с должности и сразу в штрафной батальон, а беглецов поймали и расстреляли.
На очередном посту, я остановился.
— Тьфу! Что за вонь у вас здесь? Мерзость.
— Да сами не понимаем, старшина, — растеряно пожал плечами ефрейтор, командующий отделением, где пять из восьми человек были новенькими. Их то я и искал. — Все перерыли. Нигде пустых банок или гнилья, какого не нашли. Окоп чистый, а вонь стоит.
Приложив к лицу рукав кителя, я дышал через него. Так было чуть легче. Спросил.
— А почему тогда кислятиной так несет?
— Не знаем, командир. Да вы не беспокойтесь. Сейчас разветрит. Второй раз за сегодня такая оказия. Уже и привыкать начали.
— Дышать же невозможно, — сквозь зубы прошипел я и хочу, не хочу, начал расспрашивать новобранцев об их житье. Откуда они, чем увлекаются, как настроение? Ответы были скомканы, не уверены, но мне хватило, чтобы составить о них свое первое мнение.
Надеюсь, они не побегут, подставив меня и комроты.
Когда я уже уходил, я почувствовал, как мне в спину уперся злой, ненавидящий взгляд. Словно гвоздь под лопатку вогнали. Я резко развернулся на месте и попытался определить, кто смотрел, но рядовые и ефрейтор не обращали на меня никакого внимания, занимаясь своими делами. Чистили оружие, наводили приборку и следили за врагом через поле, которое нас разделяет.
Мне это не понравилось. Ненависть была жгучая. Такое не могло мне просто привидеться. Кудесники куда чувствительней обычных людей и отмахиваться от этого чувства не следует.
Солдаты заметили, что я остановился и смотрю на них и только недоуменно замолчали, пытаясь понять, что не так. Я не стал им ничего объяснять и ушел. Но тот взгляд в спину я не забыл.
Глеб усмехнулся. Как мама и говорила, никто не догадался. Уж теперь то он отомстит этому вырожденцу за свои прошлые унижения. Но нужно подождать. Нельзя атаковать его на виду у всех. Но как же жжет внутри.
Он заметил, что меняется. В нем все меньше и меньше оставалось от человека. Как и прежде, но куда сильней он хотел причинять боль и наслаждаться агонией своих жертв. Ему хотелось видеть кровь врагов, и мама решила, что на войне ему будет лучше, чем где либо еще. Ну а братик Семен, это так, на сладкое. А пока, он присмотрится к «товарищам». Жжение в груди становилось все сильней, и ему нужно кого-нибудь убить.
* * *
Происшествия на железной дороге случались постоянно. Но на этот раз, патрулирующие пути железнодорожники в оранжевых жилетках были вынуждены вызвать на место происшествия милицию. Не обычный патруль, а кого посерьезней.
Буханка с синей полосой поперек борта подъехала к месту происшествия через два часа.
— Ну что тут у вас? — Спросил железнодорожников следователь.
— Сам смотри, Петруха.
Здесь собрались знакомые друг с другом люди. Все с одного села. Не чужие люди.