Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить

Дженкинс Филипп

Она в буквальном смысле учила брата ходить и говорить. Некоторые биографы утверждают, что она даже выбрала и подготовила для него невесту – Евдокию. Если это правда, Пульхерия должна была об этом пожалеть, поскольку Евдокия стала ее отчаянным врагом.

Кроме того, Пульхерия желала, чтобы ее брат вел строго благочестивый образ жизни. «Она учила его часто посещать церковь и оказывать уважение дому молитвы, давая ему дары и сокровища, она также внушила ему благоговейное отношение к священникам и другим достойным мужам» [159] . Ее усилия увенчались полным успехом. Феодосий II регулярно постился, особенно по средам и пятницам.

159

Sozomen, «Ecclesiastical History», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 419.

Он превратил свой дворец в подобие монастыря: он вместе со своими сестрами вставал рано утром и читал молитвы и гимны, прославляющие Бога. Благодаря этому он выучил Священное Писание наизусть, и часто он рассуждал о Писании с епископами так, как

будто сам давно был священнослужителем.

Монофизиты сохранили историю о том, как Феодосий II написал знаменитым египетским инокам письмо, в котором жаловался на то, что не может родить наследника. Иноки ответили ему, что это соответствует воле Божией, поскольку после его смерти религиозная жизнь придет в страшный беспорядок и Бог не желает, чтобы у императора родился сын, который бы участвовал в этих порочных делах. Император поговорил с супругой, и они решили с этого дня жить целомудренно [160] .

160

Цитата «Он превратил свой дворец…» из Socrates, «Ecclesiastical History», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 164–165. О девственности императора см. Charles, Chronicle of John, Bishop of Nikiu, 105.

Феодосий II и его сестры выделялись не только личным благочестием, но и стремлением вводить ортодоксию с помощью силы, что напоминало Испанию при королеве Изабелле в 1490 году. По иронии судьбы, семья Феодосия имела испанские корни: Феодосий I вырос в Испании, а его жена Флацилла была испанкой. Если воспользоваться термином из более поздней истории, можно сказать, что Пульхерия по своему складу тяготела к Крестовым походам. В самых разных культурах встречаются юные девушки, которых сильно привлекает религия, и некоторые из них желают стать монахинями или посвятить свою жизнь добрым делам. Таковой была и Пульхерия, только в ее распоряжении была вся военная мощь империи. Еще в 414 году, когда ей было только пятнадцать лет, Пульхерия внушила своему брату мысль очистить бюрократический аппарат государства от последних оставшихся там чиновников, которые сохранили верность язычеству. В 421 году она вынудила империю объявить войну Персии, другой сверхдержаве той эпохи, из-за того, что в Персии шли преследования христиан [161] .

161

Об Испании см. Michael Kulikowski, Late Roman Spain and Its Cities (Baltimore: Johns Hopkins Univ. Press, 2004). О христианстве в Персии см. Elizabeth Key Fowden, The Barbarian Plain (Berkeley: Univ. of California Press, 1999); Joel Thomas Walker, The Legend of Mar Qardagh (Berkeley: Univ. of California Press, 2006).

Эпоха нетерпимости

Пульхерия в большей мере, чем ее современники, мечтала о создании не просто христианской империи, но империи, которая воюет за истину и стремится к единообразию веры, то есть за такой режим, который применяет всю свою силу, чтобы установить повсеместное царство ортодоксии. Можно по праву назвать августу предтечей самых воинственных средневековых представлений о христианском мире. Сходство станет еще сильнее, если мы вспомним, что в ее представлении Римская империя должна была сражаться с врагами под знаменами Девы Марии.

Больше всего от такого нового порядка пострадали евреи. Конфликт между христианством и иудаизмом становился все острее в конце IV века, и в 380-х годах Иоанн Златоуст обрушился на иудеев и на иудеохристиан с такими обвинениями, которые на протяжении последующих веков принесли самые злые плоды. Иоанн обвинил иудеев в убийстве Бога: поскольку они повинны в распятии Христа, они виновны в страшном преступлении против Бога. Позднее эту тему развивал папа Лев. Разумеется, это обвинение было тесно связано с тогдашними спорами о природе и личности Христа: слова об убийстве Бога ярко свидетельствовали о понимании идентичности того, кто умер на Голгофе. Один инцидент той эпохи показывает, как изменился религиозный климат. В 388 году в Месопотамии епископ города Каллинике возглавил толпу, разгромившую синагогу. Император Феодосий I велел бунтарям восстановить ее за свой счет, даже если для этого придется использовать средства церкви. Это возмутило иерархов, так что великий святой епископ Милана Амвросий написал яростный протест против такого богохульства – под последним он понимал не осквернение синагоги, но ее восстановление. В том же году император запретил браки между христианами и иудеями под страхом смертной казни [162] .

162

Robert Louis Wilken, John Chrysostom and the Jews (Berkeley: Univ. of California Press, 1983); Charlotte Elisheva Fonrobert, «Jewish Christians, Judaizers, and Christian anti-Judaism», in Burrus, Late Ancient Christianity, 234–254. Об инциденте в Каллинике см. Stevenson, Creeds, Councils and Controversies, 137–138, 158. О критике нетерпимости той эпохи см. Paula Frederiksen, Augustine and the Jews (New York: Doubleday, 2008).

Иоанн Златоуст обрушился на иудеев и на иудеохристиан с такими обвинениями, которые на протяжении последующих веков принесли самые злые плоды

Его потомки продолжали развивать эту традицию. В 415 году Феодосий II отнял у иудейских общин их привилегии, а в 425 году его правительство предало казни последнего нази, то есть главу иудейского синедриона, представителя древнего рода, который столетиями сохранял эти традиции. Политика Феодосия II – или, правильнее сказать, Пульхерии – привела к разрушению константинопольских синагог и изгнанию еврейского населения города [163] .

В 439 году Феодосий II издал закон, запрещавший иудеям и самарянам служить чиновниками и лишавший их гражданских прав, а также запретил строить новые синагоги или ремонтировать старые, которые уже разваливаются. Обращение христианина в иудаизм грозило смертью и конфискацией имущества для участвовавшего в этом еврея. В эти годы стала популярной версия о кровавом навете, что отражает климат эпохи. В Сирии группу иудеев обвинили в том, что они ради насмешки распяли христианского мальчика, который от этого скончался. Сам император распорядился сурово наказать преступников. О том, как дурно обстояли дела в империи, свидетельствует и инцидент в 480-х годах, когда антиохийские христиане громили синагоги и выкапывали тела мертвецов из могил, чтобы жечь их на кладбищах. Это повергло в ужас императора Зенона. Если они на такое способны, спрашивал он, почему они не жгли живых иудеев вместе с мертвыми? [164]

163

См. Scott Bradbury, Severus of Minorca (New York: Oxford Univ. Press, 1996).

164

О законах против иудеев см. Jacob Rader Marcus, ed., The Jew in the Medieval World (Cincinnati, OH: Hebrew Union College Press, 1999), 5–6. Millar, Greek Roman Empire, 84—129. О распятии в насмешку см. Socrates, «Ecclesiastical History», 161; Elliott Horowitz, Reckless Rites (Princeton: Princeton Univ. Press, 2006), 215–217; Charles, Chronicle of John, Bishop of Nikiu, 102–103. О погромах в Антиохии см. Witakowski, Pseudo-Dionysius of Tell-Mahre, 2–3; Walter de Lange, «Jews in the Age of Justinian», in Maas, Cambridge Companion to the Age of Justinian, 510–534.

Во времена Феодосия II жестокость репрессий смягчалась лишь благодаря тому, что при дворе присутствовал еще один важный и более мирный влиятельный игрок – императрица Евдокия. Дочь софиста или учителя риторики, Евдокия продолжала вести диалог с языческими мыслителями и пыталась, как могла, защитить и язычников, и иудеев. Эти разные подходы к религиозной политике привели к тому, что двор разделился на сторонников Евдокии и сторонников Пульхерии, и эта домашняя война повлекла за собой рост влияния монофизитов в 440-х годах. Соперничество придворных окрашивало собой тогдашние богословские споры [165] .

165

Evagrius, «History of the Church», in Walford, History of the Church, 282–283; M. D. Usher, Homeric Stitchings (Lanham, MD: Rowman & Littlefield, 1998).

В эти годы стала популярной версия о кровавом навете, что отражает климат эпохи. В Сирии группу иудеев обвинили в том, что они ради насмешки распяли христианского мальчика, который от этого скончался. Сам император распорядился сурово наказать преступников

Истинные и ложные христиане

Подобная религиозная политика наряду с тенденцией «защищать веру» отдельных епископов Александрии и других мест оборачивалась невиданной ранее нетерпимостью по отношению к религиозным меньшинствам. Это обостряло христологические споры, повышая ставки, потому что все понимали, что проигравшие станут противниками правительства и законов. Богословские споры стали игрой с нулевой суммой, исход которой накладывает неизгладимый отпечаток на весь мир.

Тот факт, что новая христианская империя была готова обрушить гонения на альтернативные христианские секты, требует объяснения. Отдельные ревнители из христиан могли с крайней нетерпимостью относиться к иным верованиям, однако имперские власти не нуждались в таком фанатизме, тем более что он порождал практические проблемы при управлении обширной и неоднородной империей. Однако положение дел изменилось к концу IV века. В 360-х годах неудача последней попытки возродить язычество, предпринятой императором Юлианом Отступником, показала, насколько глубоко христианство укоренилось в империи, что усилило стремление к поддержанию единства веры на официальном уровне. Церковь стала важнейшим фактором имперской политики, а не просто смиренной служанкой, которая с благодарностью принимает милости государства [166] .

166

Stuart George Hall, «Ecclesiology Forged in the Wake of Persecution», in Mitchell and Young, Cambridge History of Christianity, 470–484.

Поворотным моментом здесь стало правление Феодосия I, ученика Амвросия из Милана. Этот император пришел к власти на фоне кризиса после битвы при Адрианополе в 378 году, когда казалось, что римский мир уже обречен умереть. Хотя Феодосию удалось снова установить власть Рима, он всегда ощущал, что империя нуждается в божественной защите и что, если долготерпение Божие истощится, ее ожидают ужасающие бедствия [167] .

К концу десятилетия в империи сложилась система официальных расследований и применения санкций на местном уровне, которую можно считать предтечей будущей инквизиции

167

Stephen Williams and Gerard Friell, Theodosius (New Haven: Yale Univ. Press, 1994); Neil B. McLynn, Ambrose of Milan (Berkeley: Univ. of California Press, 1994); Bill Leadbetter, «From Constantine to Theodosius», in Esler, Early Christian World, 1:258–292.