Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить
Шрифт:
Враги
Духовенство Константинополя единодушно встало на защиту Матери Божьей. Епископ Прокл произнес торжественную проповедь, в которой оправдывал титул Theotokos, и его слова стали классическим текстом о почитании Марии, который изучали много веков спустя. Никакая похвала не воздаст должного Матери Бога. Мария была «нетронутым сосудом девства, раем духовным второго Адама, мастерской союза двух природ, рынком, где заключают договор о спасении, брачным чертогом, где Слово вступило в союз с плотью… рабой и матерью, девой и небом, единственным мостом для человечества». Такое понимание Марии у Прокла было тесно связано с его возвышенным представлением о Воплощении. «Мы не проповедуем обожествленного человека, – продолжал он. – Мы исповедуем воплощенного Бога». Такие эмоциональные речи понравились публике, все еще напуганной Анастасием. Кроме того, Прокл был учеником любимого народом Златоуста, все еще почитаемого в городе, где тот был архиепископом, – и это усиливало эффект его речи. Он также был тесно связан с Пульхерией. За несколько лет
192
Проповедь Прокла цитируется по Maurice Wiles and Mark Santer, eds., Documents in Early Christian Thought (New York: Cambridge Univ. Press, 1975), 61–63. О прочих трудах Прокла см. Limberis, Divine Heiress; Nicholas Constas, Proclus of Constantinople and the Cult of the Virgin in Late Antiquity (Leiden: Brill, 2003).
Константинопольские монахи и рядовое духовенство сообща выступали против своего патриарха. Они говорили, что еретик Несторий недостоин епископского сана, а иногда вслух противоречили ему во время церковного богослужения. Когда однажды монах пытался помешать Несторию войти в храм во время литургии, патриарх отдал его в руки светских властей: того избили и провели по городу, а затем Несторий распорядился о его ссылке [193] .
Несторий использовал свои привычные тактики борьбы с еретиками и соперниками. Пользующийся всеобщим уважением архимандрит Василий, ставший одной из жертв Нестория, описал принятые против него меры в прошении императору: «Он немедленно приказал нас связать, затем нас избивало множество стражей порядка, нас повлекли в тюрьму, где раздели догола как узников, ожидающих наказания, привязывали нас к столбам, швыряли на землю и пинали ногами». Подобное обращение казалось особенно ужасным потому, что духовенство пользовалось неприкосновенностью в гражданских судах или отделывалось легкими наказаниями, но Несторий не признавал таких ограничений. «Измученные, голодные, мы долгое время оставались под стражей… В тяжелых оковах нас снова отвели в тюрьму, а затем привели в преторию тем же путем в узах. Поскольку обвинитель не явился, нас снова повели в тюрьму, где он опять распорядился избить нас, глядя нам в лицо с улыбкой».
193
Pusey, «Preface», liii; for Dalmatius, lxxxviii.
Если мы вспомним о склонности местных монахов к бунту и о том, что они пользовались популярностью в народе, можно понять, что недовольство масс всерьез встревожило императорский двор. Василий даже сообщил императору, что Несторий устраивает такие бесчинства потому, что за ним стоят высокие покровители. Патриарх «полагается на свой гнев и на мощь некоторых подкупленных лиц, а также (дерзну сказать) на Ваше Величество». Это предел того, что мог себе позволить подданный империи, оставаясь без наказания, когда он обвиняет императора в том, что тот позволяет своим подчиненным творить великую несправедливость [194] .
194
О том, как Несторий расправлялся с противниками, см. Pusey, «Preface», lii – liv. Цитаты «Он немедленно приказал…» из Pusey, «Peface», lii; «Измученные, голодные…» из Pusey, «Preface», liii.
Но самыми грозными врагами Нестория были царственные женщины. Он уже навлек на себя гнев Пульхерии, не разрешив ей принимать причастие в алтаре вместе с императором. Хотя это право принадлежало исключительно императору, Пульхерия ранее добилась этой привилегии для себя, сославшись на свой обет девства и особенно на свой священный статус. Несторий также нападал на окружавшее ее женское благочестие. Он распорядился удалить изображение Пульхерии с почетного места над алтарем великой церкви и пытался ограничить участие женщин в ночных богослужениях, видя в этом оправдание безнравственному поведению. Позже он также говорил, что всеми превозносимое девство Пульхерии было обманом [195] .
195
Limberis, Divine Heiress, 59.
Когда Несторий выступил против обращения Theotokos, чаша терпения Пульхерии переполнилась: она увидела в этой хуле на Деву Марию личный выпад против себя самой. В своей автобиографии Несторий объясняет, что Пульхерия была источником многих его проблем. Здесь он не называет имени той, кого обвиняет:
…Вздорная женщина, царевна, молодая девушка, которая сражалась против меня, потому что я не поддался ее внушению и не стал сравнивать женщину, оскверненную мужчинами, с Невестой Христовой. Я так поступил, имея жалость к ее душе и чтобы не становиться главным служителем алтаря среди тех, кого она неправедно выбрала. Я просто упоминаю ее, потому что она была моим другом, и потому я умолчу и скрою все о ее маленькой душе, понимая, что она была просто юной девицей. Вот почему она сражалась со мной [196] .
196
Nestorius, Bazaar of Heracleides, 96.
Из
Проповеди Нестория быстро распространялись по всей империи. Вскоре Кирилл Александрийский написал: «Нет такого города или селения, где бы не обсуждались эти вопросы, где бы люди не спрашивали: «Что за новое учение появилось в церквях?» К началу 429 года эти проповеди читали и обсуждали в египетских монастырях. Встревоженный распространением лжеучения о столь важном предмете Кирилл Александрийский быстро разослал монашеским общинам письма, в которых излагал свой взгляд на ортодоксальную доктрину. Он был искренне возмущен идеями Нестория, которые, казалось, приводят к идее о двух богах в одном лице и близки к политеизму. Либо, думал он, Несторий видит в Иисусе просто пророка, которому, тем не менее, следует поклоняться, как прежде язычники поклонялись героям-богам. Это было не менее опасным заблуждением, чем первое, хотя на самом деле Несторий не имел в виду ни первого, ни второго [197] .
197
Цитата из Кирилла по Pusey, «Preface», lxiv; см. также lviii. St. Cyril of Alexandria: Letters, trans., John I. McEnerney, 2 vols. (Washington, DC: Catholic Univ. of America Press, 1987). Об александрийских представлениях самого Кирилла см. Evetts, Patriarchs of the Coptic Church of Alexandria, 2:432–434.
В то время Кирилла занимали и другие проблемы: он участвовал в решительном сражении внутри своей церкви. В частности, в тот момент группа египетских епископов, которых он пытался приструнить, обратилась за поддержкой к императору. Кирилл протестовал, утверждая, что это явно дурные люди: один из них, по его словам, обманул слепого, второй обнаженным мечом угрожал собственной матери. Однако Несторий не согласился на просьбу Кирилла оставить это дело без рассмотрения. Это усилило возмущение Кирилла, и у него появилась причина устроить новый суд, который отвлек бы внимание от его собственных дел. Точно таким же образом началось сражение египтян со Златоустом за тридцать лет до того [198] .
198
Percival, «Seven Ecumenical Councils», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 12:197–198.
Подрыв доверия к Несторию служил долговременным интересам Александрии в ее борьбе с Константинополем. С юридической точки зрения Кирилл находился в невыгодном положении, поскольку по новым законам и обычаям даже самые почетные епископы утратили право вмешиваться в дела чужих юрисдикций, так что Александрия не имела никакой власти над Константинополем. Подобное вмешательство можно было оправдать только экстремальной ситуацией, требующей неотложного решения, – скажем, случаем, когда почтенный епископ внезапно начинает провозглашать ереси, угрожающие сохранению ортодоксии в христианском мире. Кириллу было важно показать, как страшны ошибки Нестория. Хотя Александрия находится вдалеке от императорского двора, теперь Кирилл может показать, что она куда лучше защищает ортодоксальную веру. Кроме того, низложение Нестория позволило бы нанести удар по его родной церкви в Антиохии, так что этот ход позволял Кириллу бороться с двумя соперниками сразу. Кампания александрийского патриарха против Нестория была отчасти направлена и против более знаменитых антиохийцев – учеников Феодора Мопсуестийского [199] .
199
Grillmeier, Apostolic Age to Chalcedon, 451–488.
Что бы он ни думал в тот момент, позже Несторий в течение долгих лет размышлял о своем падении. Оглядываясь на прошлое, он жаловался на то, что Кирилл создал себе мощную партию в Константинополе и, с помощью сети агентов и посланников (мы бы их назвали лоббистами), подрывал доверие к Несторию в церкви и при дворе. И фактически, говорит Несторий, Кирилл боролся просто за свое личное влияние. Он также обвинял Кирилла в том, что тот сопротивлялся любой попытке достичь компромиссного соглашения:
И вот клирики Александрии, стоящие за него, убедили константинопольских, обманув их, что им не следует принимать выражение «Матерь Христа», и те возмутились и устроили шум, ходя по всем местам и призывая всех им помочь; потому что его клирики извещали его обо всем этом [200] .
Несторий считал, что Кирилл искал повода напасть на него только потому, что Константинополь не смог дать ему достаточно взяток, дабы предотвратить буйство. На самом деле Кирилл вымогал деньги, угрожая тем, что в противном случае события будут развиваться так же, как то было в случае Златоуста, и, когда деньги не поступили, разгорелся пожар.
200
Nestorius, Bazaar of Heracleides, 100, 349–351, парафразировано.