Войны за Иисуса. Как церковь решала, во что верить
Шрифт:
Халкидон был выбран не случайно. Кроме того, что место встречи находилось в удобной близости от столицы, оно было овеяно собственной славой. Встреча должна была проходить в церкви мученицы Евфимии, то есть, как это понимали в то время, в ее непосредственном присутствии. После ее мученической смерти в начале IV века гробница Евфимии стала местом почитания и здесь совершались чудеса. Ее особо чтила императорская семья, сюда также приходили паломники из окрестных городов и селений. Люди отмечали, что гробницу Евфимии окружает атмосфера святости, святая творила и особые чудеса. Иногда она являлась в сновидениях епископам и другим почитателям и предлагала им собрать ее священную кровь. В сопровождении архиепископа Константинополя почетные паломники могли прикоснуться к мощам святой губкой, прикрепленной к железному пруту. Вынутая губка была «полна крови и кровяных сгустков». Затем эту кровь раздавали верным [312] . Епископы совещались в присутствии святыни: несомненно, на этом месте присутствовал Бог. Но кровь нельзя было собирать в любой момент, когда пожелаешь. Появление крови было знаком того, что святая довольна и желает передать
312
Evagrius, «History of the Church», in Walford, History of the Church, 291–293.
Халкидонский собор ставил перед собой две задачи: аннулировать решения Второго Эфесского собора и устранить его политические последствия, а также осудить ложные учения как Нестория, так и Евтихия. В первый день на соборе решения прошлого собора были в основном отменены, при этом собравшиеся нападали в первую очередь на Диоскора. Представители папы дали понять, что они не будут заседать на соборе, если там будет сидеть Диоскор [313] .
В начале все вспоминали ужасы прошлого собора и преступления Диоскора. Евсевий Дорилейский заявил: «Диоскор навредил мне. Он навредил вере. Епископ Флавиан был убит и, вместе со мной, незаконно низложен» [314] . Обращаясь к императору, Евсевий говорил о прошлом соборе: «Лучше бы он никогда не собирался, тогда бы он не наполнил мир бедами и раздорами!» Он вспоминал, как Диоскор:
313
Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, vol.1; Price and Whitby, Chalcedon in Context; Evagrius, «History of the Church», in Walford, History of the Church, 290–301, 317–338.
314
Evagrius, «History of the Church», in Walford, History of the Church, 294.
…собрав беспорядочную толпу и упрочив свое влияние взятками, начал разорять, насколько мог, благочестивую правую веру и вводить ошибочное учение инока Евтихия, которое уже издавна отвергли святые отцы… его злоба на веру христианскую и на нас была немаловажна [315] .
Были зачитаны официальные протоколы Второго Эфесского собора, и по ходу дела многие его участники рассказывали о запугивании и нарушениях, сопровождавших создание этого документа. Флавиан был оправдан. Несмотря на многочисленные преступления Диоскора, в первую очередь ему вменили в вину то, что он оскорбил честь святого Петра, когда воспрепятствовал чтению вслух Томоса папы Льва. Позднее участники собора пришли к выводу, что эти грехи можно объяснить лишь тем, что Диоскор поддался внушениям сатаны: «Искуситель был бы подобен дикому зверю, ходящему около овчарни, который рычит, но не может причинить ущерб стаду, если бы последний епископ Александрии не дал ему себя сожрать» [316] .
315
Evagrius, «History of the Church», in Walford, History of the Church, 318. Сравни Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 1:131.
316
«Искуситель…» из Leo the Great, «Letters and Sermons», in Schaff and Wace, Fathers of the Christian Church, 72.
Хотя это не имело прямого отношения к учению или представлениям Диоскора, собор дал возможность многим врагам патриарха рассказать о том, как он их притеснял и какие несправедливости они претерпели от его рук. Список зверств Диоскора показывает, что он чувствовал себя скорее эллинистическим божественным царем, чем христианским пастырем. Выяснилось, что Диоскор силой отнимал земли и имущество у своих противников, грабил их и злодейски вырубал их деревья. Когда император послал зерно в голодающую Ливию, Диоскор забрал его себе и продал ради своей выгоды. Он также пользовался тем, что надзирал за дарами на благотворительность и социальными службами для собственного обогащения. Диоскор, как мы узнаем, тратил деньги, оставленные по завещаниям на благие дела, чтобы предаваться развратной жизни, на азартные игры и женщин: «Откровенно бесчестные женщины все время слонялись по епископскому дворцу и его баням». «По наущению этого чудесного проповедника происходили даже и убийства» [317] .
317
Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 2:55.
В своем донесении к Маркиану собор приводил следующее заключение: «Исследовав на заседании причину той бури, что потрясла весь мир, мы пришли к выводу, что ее начал Диоскор, бывший епископ Александрии» [318] . Диоскор был низложен вместе со своими последователями и союзниками. Хотя некоторые из его бывших сторонников – в том числе Анатолий Константинопольский и Максим Антиохийский – успели быстро приспособиться к новому порядку. Особенно умело здесь действовал Ювеналий, который на протяжении двадцати лет был союзником александрийцев, но внезапно решил, что он решительно меняет свои прежние богословские представления. Ему удалось остаться патриархом.
318
Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 2:111.
Празднуя победу, епископы в конце первой сессии во внезапном порыве запели Trisagion, трисвятую песнь Богу [319] :
Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас.
Hagios o Theos, hagios ischyros, hagios athanatos, eleison himas.
Этот гимн, связанный в умах с Халкидоном, позже стал одним из самых популярных и значимых в традиции Византии и Православной церкви, и его часто поют на богослужении христиане Востока. Даже сегодня исполнение его потрясает слушателей любой христианской традиции или тех, кто лишен религиозных убеждений. Но Халкидон выбрал именно это песнопение не случайно. Само оно древнего происхождения, но стало популярным во время землетрясения в Константинополе: принято думать, что этим словам научил людей мальчик, который вскоре умер. Трисвятая песнь провозглашает полное доверие Богу, окруженному всем великолепием небесной славы, но также напоминает о божественном вмешательстве в эту жизнь, о чудесном избавлении от бедствия – скажем, о спасении христианской империи от сатанинского заговора.
319
Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 1:364.
Поиск формулы веры
На следующей неделе собравшиеся главным образом занимались поиском вероучительного определения. Для его формулировки было недостаточно просто осудить учение об одной природе. Разумеется, надлежало отказаться от учения Евтихия, однако большинство участников также не могли принять ничего такого, что напоминало бы о Нестории, то есть опасались чрезмерно подчеркивать две природы. Не раз на соборе все начинали гневно осуждать Нестория, и это не было просто неумелой попыткой достичь равновесия. Это не было также хитроумным ходом, позволявшим отвлечь участников от важнейшей задачи борьбы с монофизитством. Большинство епископов, заседавших в Халкидоне, решительно отвергало Диоскора, но с благоговением относилось к его предшественнику Кириллу. Кроме того, многих епископов пугала сама попытка сформулировать новые положения веры относительно Никеи и Первого Эфесского собора именно потому, что прежние положения было несложно истолковать как учение об одной природе [320] .
320
Gray, Defense of Chalcedon in the East.
О том, насколько враждебно епископы относились к несторианству, красноречиво свидетельствует следующая сцена. Когда антиохийский богослов Феодорит вошел в собрание, «благочестивейшие епископы Египта, Иллирика и Палестины начали восклицать: «Помилуйте нас, это разрушение веры! Каноны запрещают ему появляться! Гоните его вон! Изгоните учителя Нестория!» Египтяне (как обычно) были еще резче. «Не зовите его епископом! – восклицали они. – Это не епископ! Изгоните врага Божия! Изгоните иудея!» (В данном контексте «иудей» было не просто ругательством, но, называя так Феодорита, епископы хотели сказать, что он стоит за человеческую природу Христа, что делает его эбионитом, «иудействующим».) «Если мы примем Феодорита, мы изгоним Кирилла!» – продолжали они. В ответ восточные епископы начали проклинать Диоскора как убийцу – достойно внимания, что здесь они осуждали его злодеяния, но не доктрины [321] .
321
Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 1:134–135.
До нас дошли отчеты об этой конференции, состоявшейся полтора тысячелетия назад, где в малейших деталях отражены все хитроумные отговорки и споры участников. И на этот раз секретари работали добросовестно и никто не ломал им пальцы, пытаясь отнять писчие трости. Чтобы лучше понять атмосферу тех споров, рассмотрим один эпизод из четвертого заседания 17 октября, когда собор решительно требовал от египтян, чтобы те отделились от Диоскора [322] . Большее число египетских епископов подписало документ, который выглядел достаточно ортодоксально, но не мог удовлетворить отцов, которые жаловались на то, что здесь нет прямого отвержения Евтихия или согласия с Томосом папы Льва. Создалась крайне напряженная ситуация. Египтяне изо всех сил старались не подписывать документ, который вызовет недовольство в Египте. С другой стороны, в Халкидоне они находились во власти представителей императора, которые требовали решительного отречения ото всего, связанного с именем Диоскора или предыдущим собором.
322
Price and Gaddis, Acts of the Council of Chalcedon, 2:149–151.
Им оставалось только тянуть время. Когда от египтян потребовали, чтобы они яснее высказались о доктринальных положениях, их предводитель отказался что-либо делать, сославшись на процессуальные сложности. Никейский собор, заявил он, постановил, что египетское духовенство должно следовать патриарху Александрии, но низложение Диоскора оставило их без главы. Мы просим вашего позволения дождаться появления нового патриарха, чтобы мы могли узнать его мнение, и тогда выразим нашу позицию. Обстановка накалялась, тем более что другие участники не могли забыть о том, как Диоскор их терзал в Эфесе.