Воздаяние храбрости
Шрифт:
– Да уж не дурней тебя будет, – буркнул Орлов и вернулся к работе.
Сидя под забором, дававшим надежную тень, он старательно правил штык, доводя его до остроты почти бритвенной. Рядом, также примостившись в относительно прохладном месте, тем же делом занимались гигант Изотов и Алексей Поспелов, совсем еще молодой парень.
После победы в Казикумухе Апшеронский полк оставили на берегу Каспия, но Орлову на равнине быстро сделалось скучно. И на одном из разводов он объяснил ротному командиру свое желание послужить на границе, хотя бы и в егерях. Георгиевский кавалер, известный всему Кавказскому корпусу, мог позволить такую вольность. Командир передал его просьбу выше, но поставил условие: при переводе Орлов забирает с собой своего дружка Изотова Осипа. Буйный великан был одинаково страшен и неудобен что в бою для противника, что в мирное время для своих же товарищей.
– Да куда же я без него, – обреченно вздохнул Орлов. – Известное дело…
Когда они прибыли в Герюсы, охраняя транспорт с амуницией, подполковник Назимка с видимым удовольствием похлопал по плечу Орлова и покосился на Изотова.
– А эту оглоблю куда прислали? Какой из него егерь с саженным ростом?
– Ваше благородие, – смело ответил командиру Орлов. – Вы его испытайте. Закройте глаза, посчитайте до десяти, а потом попробуйте отыскать.
Назимка ухмыльнулся, кивнул в знак согласия, опустил веки и начал загибать пальцы, весь обратившись в слух. Прижав обе ладони, он встрепенулся и осмотрелся мгновенно. Великана не было видно, и более того, после первого шороха он так и не услышал ни звука. Так что он даже не мог понять направления, в котором исчез Изотов. Подождав несколько минут, батальонный махнул рукой:
– Ладно, ваша взяла.
– Выходи, Изотов! – крикнул Орлов.
И тот поднялся из высокой травы, саженях в двадцати от начального места. Как он сумел допрыгать туда за десять коротких мгновений, да так, что стебли не примялись, не шелестели, подполковник сказать не мог, а потому решил отшутиться:
– Пусть остается! Пригодится птицу таскать или баранов.
– Такое он может, – подтвердил Назимке Орлов. – Но еще и человека пронесет по горам версты три и даже не запыхается.
Изотов стоял молча, как будто говорили и не о нем. Грыз травинку, вольно расставив ноги, и разглядывал нового командира не то чтобы нагло, но с выражением человека, если и признающего над собой власть, то лишь по собственной воле.
Поспелов же был недавний рекрут. Круглощекий мальчишка родом из-под Саратова горы увидел впервые, никак не мог привыкнуть к их суровому виду и оттого робел. Как-то вдруг он прибился к Орлову с Изотовым и держался за них цепко, всегда готовый услужить, заменить, исполнить. Алексей не был по природе угодлив, но животным чутьем понял, что, если хочет выжить в этих страшных местах, должен держаться старших, опытных и умелых. Орлова он уважал безмерно, Изотова – боялся аж до дрожи в коленках, но всегда был рядом с обоими. Да и те относились к молодому с добродушной терпимостью бывалых людей к зеленому еще новобранцу.
Изотов убрал в ножны наточенное оружие, и, глядя на него, то же хотел сделать и Алексей. Но Осип грубо выхватил у него штык своей длинной рукой и проверил остроту ногтем большого пальца.
– Эдакой шелухой ты и перину, молодой, не проткнешь. Точи!
Отброшенный штык звякнул о камень. Алексей снова принялся за работу, опасаясь промолвить даже слово, чтобы не раздражить великана, и так-то неспокойного сегодня с подъема.
А Изотов растянулся во весь свой гигантский рост, закинул руки за голову и, глядя над собой, в небо, выгоревшее от июльской жары, вдруг крикнул бешено:
– Бабу хочу!
Молодой дернулся от этого истошного вопля и чуть было не порезался о штык, наточенный уже достаточно остро. Орлов же остался совершенно спокоен. Он привык к Изотову, терпя его, но обращался с ним в крайней степени осторожно, как с гранатой, в которой тлеет невидимый глазом фитиль. С одной стороны, вещь в воинском хозяйстве полезная, с другой – рвануть может в любой момент, да так, что неизвестно, кому больше достанется – чужим или своим. Пока что унтер молчал, но Изотов не унимался:
– Слышишь, Орлов! Как сказал этому губастому про перину, так внутри словно бы загорелось. Бабу хочу, большую и мягкую. А эти ходят, костями гремят, пыль только метут подолами.
– А те, которые армянки, оченно даже, дядя Изотов, в теле, – попытался подделаться ему в тон Поспелов.
– Цыц! – бешено рявкнул Осип. – Тебя кто спрашивал?! А ты что молчишь, унтер?!
Вместо ответа Орлов вытянул вперед штык, поглядел, как играют солнечные лучи на одной стороне лезвия, на другой, бережно обтер оружие о рукав мундира и вложил в ножны. Ему нечего было ответить Изотову. Он знал, что в том бушует с утра дурная кровь, потому как позавчера солдатам выдали жалованье за два месяца, и целые сутки батальон, все восемь сотен егерей с артиллерийской прислугой, гулял отчаянно, пытаясь развлечь себя, наградить за все прошедшие сутки нищенской, жалкой солдатской жизни. Так гулял, так веселился, что не только жители селения отсиживались в домах, за дверьми, запертыми, да еще и заложенными, но и офицеры не решались вмешиваться без особенной надобности.
«Слава богу, – думал Орлов, – что прошел праздник в общем-то тихо. Расслабились служивые без особенных происшествий. Случалось, конечно, и то, и другое, и третье, но ничего такого, что нельзя было бы уладить дополнительными дачами: деньгами или вещами, нужными в бедном хозяйстве». Сам он не пил, но понимал, каково сейчас приходится и Изотову, и другим воинам сорок второго егерского.
– Ну, если не бабу, – продолжал неугомонный Изотов, – то хотя бы вина. Слышь, унтер, знаю же, есть у тебя в мешке фляжка заветная. Налей стаканчик.
– Налил бы я тебе, Осип, – степенно ответил Орлов, чувствуя, что молчать далее становится невозможным. – Налил бы от всей души и тебе, и прочим. Но по такой жарище, мил-человек, пьяный ты немного утопаешь.
– А куда тащиться-то нам, Орлов?! В наряд? Так развод давно уже прокричали. И мы сегодня свободные.
Орлов помотал головой.
– Сегодня, Осип, все занятые. Сегодня мы выступаем. Все роты и насовсем. Будем подниматься к Шуше, потому как персов сюда ломит сила неодолимая.
– Это ты думаешь, Орлов, или знаешь? – спросил Изотов, выдержав паузу.
Орлов также помолчал и ответил:
– Это я знаю. А думаю, что уходить надо было еще вчера. Да ведь вас, суматошников, было никак не собрать.
И на самом деле приказ полкового командира Реута подполковник Назимка получил еще более суток назад. Но узнал, что его батальону предстоит марш на Шушу, уже спустя три часа после раздачи жалованья. И свернуть, унять солдатский разгул не мог никакими доступными ему силами. Пришлось ждать и ночь, и день, и еще ночь, пока дисциплина в батальоне не восстановится сама собой. Просто потому, что иссякнут возможности и средства к неисполнению. «Не отдавай приказ, который не будет исполнен», – такую командирскую мудрость Назимка впитал за десятилетия офицерской службы. «Ничего, – уговаривал он себя, – сутки солдат отбушует, зато потом, на марше, будет ему что вспомнить…» Он знал, что война началась, слышал, что Тифлисский полк отходит под натиском полчищ сардаря Эриванского; он знал также, что и Аббас-Мирза с армией пересек Аракс и движется к Карабаху. Но он рассчитывал, что ему хватит времени пройти шестьдесят верст, что отделяли его от Шуши, точнее, от Чинахчи, имения генерала князя Мадатова, где и стоял со своим штабом Реут. «Шестьдесят верст, – рассуждал он, – Ширванский полк одолел бы их даже без ночного привала. Ну, мы проскочим за два перехода. Успеем!..» Он ошибался.