Воздаяние храбрости
Шрифт:
Батальон был на марше три с лишним часа, когда показались первые разъезды противника. Роты одолели ущелье, начали выходить на открытую местность, и тут из-за уступа скалы выскочили десятка два конных. Поручик Богданов, что командовал авангардом, приказал взводу остановиться и взять ружья к плечу. Всадники, увидев, что пехотинцы готовы к сражению, не решились приблизиться и лишь гарцевали в отдалении, визжа и красуясь друг перед другом своим молодечеством. Кто успевал промчаться на седле стоя, кто, напротив, свешивался вниз и держался под брюхом скачущего коня, а кто-то спрыгивал на землю и бежал рядом с лошадью, а после, улучив момент, все так же держась за луку, одним махом взлетал обратно.
– И не жарко ведь им, дьяволам, эдак беситься, – буркнул Изотов.
Мундир
– Э-эх, как выделывается! – восторженно ахнул молодой Алексей. – Стрельнуть бы его на скаку, вот смеху было бы, как покатится.
– Я тебе стрельну, губастый! – обрушился на него Изотов, довольный хотя бы тем, что есть на ком сорвать раздражение. – Лопнешь, да промахнешься. А он уже с шашкой у тебя на плечах. Запомни, пока у тебя есть пуля в стволе, ты хозяин. Они не знают, кому пуля достанется, и даже пятеро тебя опасутся. Увижу, что выстрелил без команды, сам голову тебе оторву!
Орлов же, не обращая внимания на перепалку товарищей, озабоченно говорил офицеру:
– Ваше высокородие, неспроста они тут перед нами гарцуют. Что-то, видать, задумали нехристи. Надо бы всех обождать, да карею построить. Колонной уже не выстоим.
Когда роты вышли на плоскость, Богданов прибежал к батальонному и сообщил о разъездах вражеской конницы.
– Неужели персы сюда пробились? – удивился Назимка. – Быть того просто не может.
– Не персы, господин подполковник, – объяснил поручик. – Это татары. Кажется, загорелось ханство.
– Тогда дело плохо, – нахмурился подполковник. – Но что же каре выстраивать против десятка наездников? Они и к колонне не сунутся, думаю…
Но не успел подполковник заговорить, как встревоженно закричали офицеры, стоящие рядом. Все они показывали в разные стороны, где, хорошо уже видные, спускались на равнину группы вооруженных всадников. И очень скоро не десятки, а сотни, тысячи конных заполонили пространство вокруг егерских рот. Но приученные, вымуштрованные солдаты уже выстроили каре, настоящую подвижную крепость. Четыре фаса его ощетинились штыками, а оба орудия поставили в середину с тем расчетом, чтобы они могли вести огонь по наступающей коннице через головы стоящих в рядах. Не каждая регулярная кавалерия рискнет атаковать пехоту, изготовившуюся к защите. А татарские всадники, был уверен подполковник Назимка, и подавно побоятся лезть на штыки и пули.
Опасность заключалась в другом – вившиеся вокруг джигиты могли ужалить в любой момент, а потому скорость продвижения замедлилась раза в два. Егеря шли сторожко, неся ружья в положении «на руку», останавливаясь едва ли не каждые четверть часа, разворачиваясь, готовые встретить несущуюся бешеным аллюром конницу. Но татары, визжа и потрясая шашками, вдруг сворачивали в сторону, не рискуя переходить невидимую черту. Тех же, кого разогнавшийся конь или собственная удаль увлекала чересчур близко к русской пехоте, встречал залп одного плутонга. Десятка полутора выстрелов было достаточно, чтобы охладить самых ярых и выбить из седел особенно несчастливых.
Так продолжалось около часа. Батальон продвигался вперед, медленно, с остановками, но все-таки отвоевывал версту за верстой голой каменистой равнины. Назимка ехал верхом в центре каре, чуть опережая упряжку, тащившую первое орудие. Конные толпы, вившиеся вокруг квадрата, выстроенного егерями, его не смущали. Восемь сотен русских солдат составляли такую силу, с которой можно было пройти насквозь весь Карабах. А им нужно было только одолеть еще верст пятнадцать на плоскости, спуститься к речке Ах-Кара-Чай. На другом берегу речушки, он знал наверное, начнется лесистый склон, куда конница за ними идти побоится. Его же егеря уже дрались в горах и с акушинцами, и с чеченцами, умели двигаться меж деревьев и «веревками», и двойками, не терялись, оставшись и в одиночестве. Главным противником своим подполковник Назимка считал солнце, что жарило сверху совершенно безжалостно, не опасаясь ни пуль русских, ни штыков, ни картечи, ни ядер. А в союзниках у светила, батальонный чувствовал это сам, были последствия суточного загула. Назимка расстегнул ворот, достал из кармана скомканный, нечистый платок и наскоро обтер лицо, затылок и шею. Сколько им еще оставалось ползти такой черепахой – часа полтора, два? А там вода, быстрая, ледяная, а за ней спасительная тень дикой чащи. Продержимся и успеем, решил он.
– Ваше благородие, – окликнул его встревоженно штабс-капитан Лебедев; артиллерийский офицер ехал тоже верхом и дальше. – Взгляните назад, пожалуйста. Что за новая сила валит!
Назимка повернулся в седле и охнул от изумления. Из горла ущелья, которое они оставили часа полтора назад, выкатывались на плоскость сотни и сотни всадников. Он схватился за трубу, навел и застыл.
– Персы! – крикнул он наконец, приходя в себя. – Господа офицеры, это противник! К бою!
Батальон Назимки догнал передовой отряд персидской армии. Сам Аббас-Мирза быстро двигался на Шушу, но лазутчики доложили ему, что туда же направляется сильный отряд русских. Наследник тут же решился, как писал после отцу, «атаковать отряд сей и наперед предать оный снедению блистательного меча нашего». Командующим послал одного из лучших своих военачальников – Амир-хана. Старый воин перевалил за середину седьмого десятка, бросил уже вести счет сражениям, из которых выходил без особенного урона, и только каждый день удивлялся тому, что еще жив, видит солнце и слышит, как грохочут за спиной копыта его отчаянной конницы. Он взял две тысячи всадников, посадил за спину каждому сарбаза. С ним отправились четыре орудия, а в придачу один английский инструктор, знаменитый своей улыбкой и искусством обращения с пушками.
Ричард Кемпбелл показал, куда поставить орудия, а пока топчи суетились, исполняя его приказания, разглядывал боевые порядки русских. Они стояли правильным, ровным квадратом, готовые встретить атакующих и пулями, и штыками. Он сомневался, что прямая атака даст существенный результат. Даже пехота персидская оставалась всего лишь ордой: азартной, жестокой, но нестройной и нестойкой, как все другие туземные армии. И сейчас оба полка, что конный, что пеший, ринулись едва ли не наперегонки, торопясь успеть первыми к добыче, казалось бы, уже загнанной и ожидающей смертного часа. А русские, заметил Дик Кемпбелл, уже развернули орудия, не снимая их с передков, и спокойно ожидали совершенно неподготовленную атаку.
Ричард присел на ствол пушки и, потягивая из трубочки густой, сладкий дым капитанского табака, смотрел на бегущих мимо него, скачущих, визжащих людей в нелепых шароварах, раздувавшихся, как женские юбки.
– Раз… – считал он, отстукивая ритм кулаком левой руки. – Два… три… четыре… Пять!
И тут же два ближних фаса русских окутались дымом. Он еще успел заметить, как попадали первые, самые отчаянные наездники, а потом серое облако пыли и порохового дыма заслонило от него ужас сражения. Две-три пули, уже на излете, щелкнули по земле. Ближайший к нему перс, маленький, круглый, но весьма искусный наводчик, даже подпрыгнул, будто ужаленный в пятку. Ричард затянулся спокойно, ожидая, пока он снова сможет увидеть противника…
– Марш! – закричал Назимка.
Отбив атаку, следовало двигаться незамедлительно, уходить из-под удара уже наведенных орудий, сбивая прицел противнику. Пока персы будут перестраиваться, собирать мужество, выбитое из них свинцом, можно будет отойти на четверть, много на треть версты, а затем снова изготовиться и ждать нападения.
– Что там?! – закричал подполковник грозно, почувствовав, что первые ряды укорачивают шаг.
Но тут и сам увидел, что дорогу им преграждают сотни карабахских татар. Начиналась уже настоящая боевая работа. Назимка наклонился к поспевающим за ним барабанщикам и приказал бить дробь шестую: огонь повзводно, линиями, четко сохраняя ритм движения и стрельбы…