Воздаяние храбрости

Соболь Владимир

После капитуляции Варны визирь удалился в Шумлу, где ожидал, как разрешится гнев султана. С других сторон диверсий опасаться было вроде бы нечего, и генерал Рот, командир шестого корпуса, забрал из Правод присланное им подкрепление да заодно уж увел и 20-й егерский полк. Валериан не протестовал, понимая, что кампания 28-го года уже закончилась. По опыту прошлой войны он знал, что зимой на Балканах никто воевать не будет. Турки затворятся в оставшихся у них крепостях, а русская армия оттянется ближе к Дунаю, оставив сильные гарнизоны в Варне и Базарджике.

Генерал-майор Купреянов, впрочем, предложил уже Мадатову план зимовки в Праводах. Валериан и

сам понимал, что оставлять до весны столь важное место крайне опасно. В снежные месяцы, разумеется, и турки не рискнут привести сюда войска. Но как только солнце пригреет, и сугробы начнут проседать, обеим сторонам придется гнать людей в эту долину, соревнуясь в скорости и выносливости на раскисших дорогах.

Однако, чтобы продержать гарнизон до весны в разрушенном городе, следовало обеспечить людей жильем, животных – стойлами, тех и других – довольствием. Купреянов представил расчет, из которого следовало, что за октябрь возможно собственными силами и устроить казармы, и запасти амуницию, зерно, сухари и фураж.

Валериан уже дважды просмотрел бумаги, поданные Купреяновым. На письме все выглядело гладко и убедительно. Но по многолетнему опыту Мадатов знал, что все рассчитанные затраты при исполнении увеличатся в два, а то и в два с половиной раза. И теперь он должен был сам решить – отправляться ли с таким предложением в штаб корпуса или же придержать инициативу, которая вдруг может показаться неуместной командиру корпуса, а то и командующему армией.

Пока что ему необходимо было заботиться о безопасности городка и редутов хотя бы на то время, что оставалось до эвакуации. Серьезного нападения он не опасался, но несколько тысяч солдат гарнизона Варны уходили окружными дорогами к Шумле и могли вдруг оказаться довольно опасными. Юсуфа-пашу и тех, кто выходил с оружием, конвоировали войска. Тех же, кто отпущен был под честное слово, оставили на собственное попечение. И здесь, Валериан был уверен, фельдмаршал Витгенштейн ошибся. Сам Валериан ни на минуту, ни на секунду не поверил бы самой страшной клятве, которую принес бы ему мусульманин. «Аллах не слышит слов, сказанных перед неверными», – такую сентенцию повторяли муллы на всех языках от Измира и до Дербента. Отвести гяуру глаза, заставить его повернуться, а затем поразить в спину ножом, спрятанным в рукаве, считалось не только вынужденной хитростью, но – доблестным поступком настоящего воина.

Кроме того, что можно было еще ожидать от голодных, измерзших, отчаявшихся людей? Да сам бы Валериан, очутившись в таком положении, собрал бы вокруг себя несколько десятков вояк посильнее и поотчаянней и начал бы с таким отрядом нападать на небольшие посты, захватывая оружие и продовольствие.

Потому-то он и не спал ночами, рассылал разъезды вдоль реки и по дорогам, разбегавшимся во все стороны света. И сам с небольшой свитой проезжал вдоль периметра и с внутренней стороны, и с внешней. Возвращался и ложился, когда уже совсем светало, а до полудня снова был на ногах, принимая рапорты, и снова объезжал все порядки своего гарнизона.

Крупные звезды повисли над склонами. Луна, полная на три четверти, уже заливала бледным светом долину реки Праводы, высвечивая вершины, поднимавшиеся над северным гребнем. Валериан повел свой разъезд прямо к воротам, обменялся несколькими словами с начальником караула и первым проскакал мимо открывшихся створок.

Часа через два, покружив вокруг дороги, ведущей на Айдос и далее в Бургас, они подъехали к кронверку. Капитан Ключарёв, комендант укрепления, сам встречал их у входа.

Тринадцать лошадей гуськом въехали за стены под внимательными взглядами караула. Все знали, что веселый и храбрый генерал Мадатов замечает все упущения по службе и взыскивает очень сурово. Ну и что с того, что сам Мадатов ведет разъезд, но кто там пристроился к его группе, еще неизвестно. Двенадцать всадников проехали на открытое место перед домиком коменданта и спешились. Тринадцатая лошадь несла тело, завернутое в шинель и перекинутое через седло. Страшный сверток сняли и положили на землю.

Мадатов кинул поводья вороного одному из казаков.

– Выведи, оботри, накорми.

– Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство! – ответил казак с веселой готовностью. – Да такому коню со всем удовольствием.

Ключарёв подошел ближе и спросил, показав на труп:

– Турки?

– Турки, – неохотно ответил Валериан. – В трех верстах заметили группу на дороге. Крикнули остановиться, они побежали. Мы поскакали за ними. А у поручика подпруга, наверное, расстегнулась. Мы сразу и не заметили. Турок не догнали, они кинулись наверх по склону между камней. Повернули, начали искать Уржумцева. Да его кто-то раньше нашел. Покажи ему, Дмитрий.

Второй адъютант, оставшийся в живых, подошел с видимой неохотой и развернул шинель. Ключарёв нагнулся, вгляделся и ахнул. Адъютант тоже бросил невольный взгляд на изуродованное тело товарища и, хотя уже знал, что он увидит, не выдержал. Отбежал в сторону, в темноту, и слышно было, как его там выворачивает наизнанку.

Валериан смотрел на останки того, кто еще несколько часов назад был красивым и милым, полным молодой жизни, многообещающим офицером, и в который уже раз поражался жестокости людей, с которыми его сводили дороги войны. Те же мысли бродили в голове Ключарёва.

– Ну что за народ, ваше сиятельство?! Понятное дело – зарубил, застрелил, заколол, зарезал. На то и война. То мы их, то они нас. Но чтобы так над мертвым изгаляться! Как и не люди.

– Он еще живой был, когда они его резали, – сказал Валериан, стараясь изо всех сил, чтобы голос его звучал размеренно и спокойно. – Видишь, рот у него землею забит? Это чтобы не кричал. Все, насмотрелся, я думаю. Закрывай шинель, вернемся в лагерь, похороним по-человечески. А теперь покажи, что у тебя здесь творится.

Ключарёв был офицером надежным, и Валериан ему вполне доверял, но не считал возможным выделять кого-то из подчиненных. Проверять, так проверять всех, а если уж человек хорош, то следует дать ему возможность отличиться в сражении – поставить на опасное место, скажем, рядом с собой.

В кронверке служба тянулась по заведенному порядку. Часовые стояли в назначенных им местах и ловко брали оружие на руку, едва заслышав крадущиеся шаги. Пушки на барбетах казались вычищенными и исправными. Свободные от дежурства спали в домах и землянках. Только у северного бастиона Валериан вдруг заметил солдат, толпившихся у костра, и немедленно повернул к толпе.

Заметив подходящего генерала и поспешающего за ним коменданта, солдаты замолчали и подтянулись. Совсем еще юный прапорщик выскочил вперед и начал рапортовать срывающимся голосом. Валериан досадливо отмахнулся.

– Что у вас тут?

Ключарёв немедленно ступил вперед, заслонил растерявшегося юношу.

– Изволите видеть, ваше сиятельство, турки. Гарнизон Варны, те, которых отпустили под честное слово, уходят через горы. А погоды уже не летние. Они же без еды, без зимней одежды. Солдатики тут приняли двоих, обогрели.