Воздаяние храбрости
Шрифт:
Валериан резко шагнул вперед, точно прыгнул. Стоящие рядом попятились.
Пристроившись у костра, двое турецких солдат уплетали из одной миски горячую мамалыгу. Один был выше, выглядел изможденнее. Второй был – Абдул-бек. Впрочем, Мадатов никогда не сталкивался с ним вплотную и не смог бы узнать в лицо, даже если бы тот и был одет, как подобает знаменитому и могущественному беладу. Сейчас грязный, оборванный, осунувшийся бек походил на огородное пугало. Оба приблудившихся турка никак не походили уже на солдат. Но у обоих еще могло хватить сил и желания надругаться над пленным.
Валериан положил руку на эфес и потащил саблю из ножен. Он уже не помнил себя от гнева, да и мало что видел вокруг. Красный туман вдруг стал перед глазами, и только одно желание – мстить – распирало его широкую грудь.
Абдул-бек бросил ложку и медленно встал, не отрывая глаз от вынырнувшего из темноты кровника. Второй турок, не выпуская миску из рук, засучил ногами, пытаясь отползти от неминуемой смерти. Но Абдул-бек одной рукой, не глядя, схватил его за шиворот и вздернул на ноги. Несколько долгих секунд они с Мадатовым упирались друг в друга глазами.
– Ваше сиятельство, – негромко и не очень уверенно заговорили те, кто остался за спиной генерала. – Ну – нехристи, ну – бусурмане, но – тоже ведь люди.
Валериану сделалось стыдно, что он так вспылил на глазах у своих солдат. Разжал пальцы, и клинок мягко скользнул снова в ножны. Мадатов развернулся и пошел прочь. Ключарёв ускорил шаг, стараясь держаться рядом.
– Вот что, капитан, – сказал Мадатов, решившись. – Прикажите людям жечь ночью костры и варить кашу в котлах. Много еще будет выходить на нас этаких… В городке я то же скажу. А утром пошлю разъезды подбирать ослабевших и еще не замерзших. Зерна должно нам хватить. Днями отправлюсь в Козлуджу, поговорю с командиром корпуса. Думаю, нам помогут. Действуйте!
– Слушаюсь! – Ключарёв, видимо, был доволен, что самовольство его людей откликнулось и в душе генерала.
Высокий турок повалился на землю и принялся жадно добирать кашу. Абдул-бек продолжал стоять, вглядываясь в спину удаляющегося Мадатова.
Прапорщик осторожно, почти робко тронул его за рукав.
– Пожалуйте ко мне в палатку, бей.
Абдул-бек не отвечал, продолжая следить за скрывающимся в темноте кровником.
– Вы понимаете по-русски?
– Да, – ответил Абдул-бек неожиданно чисто. – Понимаю…
Дорога на Козлуджу втянулась в лощину, поросшую густым лесом. Листья с большинства деревьев уже облетели, и склоны просматривались на большом расстоянии, но Новицкий на всякий случай развязал ремешки на ольстрах и постоянно обводил глазами окружающее пространство. Впрочем, то же самое делали его спутники.
Сразу за Сергеем, как обычно, ехал Темир, а следом вытянулся цепочкой десяток казаков. Это был весь конвой, который Георгиадису удалось выпросить в штаб-квартире армии. Узнав о целях поездки, генералы всех родов и должностей отмахивались обеими руками. Мол, какая разведка, господин тайный советник, о чем вы, к чему? Нам не хватает людей прикрывать операционную линию, а вы собираетесь загнать своего человека прямо в турецкое логово, где его сразу же цапнут, разжуют и то ли проглотят, то ли выплюнут.
Но Артемий Прокофьевич умел быть весьма убедительным. И в конце концов Сергей отправился из Варны на северо-запад высмотреть дороги, по которым отряд генерала Рота мог безопасно пройти к Силистрии, крепости на правом берегу Дуная, которую командующий намеревался взять еще до зимы.
Теперь он возвращался под Варну, где, надеялся, Георгиадис даст ему возможность передохнуть несколько дней. Отдых даже в холодной сырой палатке представлялся ему самым роскошным вознаграждением за месяц с лишним, что он провел в седле, исследуя дороги и тропинки Дели-Орманского леса. Дорог, впрочем, в придунайской Болгарии было немного, и все они были хорошо известны как нам, так и туркам. Но мелкие тропинки, дорожки, бегущие через лесистые холмы от селения к селению, не были нанесены ни на одну карту. Теперь же Новицкий вез в своем чемодане кроки значительной части местности, раскинувшейся между Варной, Силистрией, Шумлой, бумаги, как он сам сознавал, бесценные.
По пути в Ставку он, впрочем, намеревался провести сутки в Козлудже, показать Роту схему путей, по которым он мог при необходимости отойти к Базарджику, или же неожиданно двинуться вперед, к деревне Кулевчи и далее к Шумле. Кроме того, Сергей надеялся дать хотя бы небольшой отдых спине. Поясница, поврежденная французской картечью под Борисовым, время от времени напоминала о себе весьма остро. С утра Новицкий надеялся, что пересилит боль, но после полуденной остановки начал уже ерзать в седле, перенося тяжесть то на левую, то на правую половину. Он надеялся, что его перемещения незаметны, но, как-то оглянувшись, поймал встревоженный взгляд Темира и постарался держаться прямо хотя бы последние несколько верст.
Чтобы отвлечься, Сергей принялся вспоминать все, что знал о сражении, которое дал туркам примерно в этих местах Александр Васильевич Суворов. Будущий генералиссимус вел небольшой отряд по лесистой дороге и вдруг натолкнулся на авангард турок, для которых эта встреча также была случайной. В скоротечном бою передовой полк Суворова был опрокинут, и сам генерал спасся только благодаря быстроте своей лошади. Но чуть отбежав, оторвавшись от неприятеля, Суворов решился атаковать, даже не дожидаясь подхода Каменского-старшего, с кем обязан был действовать в связке. Турки были ошеломлены яростным ударом русских, которых считали уже разбитыми, и остановились. Когда же к нам подтянулись десять орудий, остававшихся поначалу в дефиле, неудобном и неизвестном, тогда турки и вовсе смутились под картечным огнем, расстроились и вовсе бежали. Позже выяснилось, что против восьми тысяч Суворова стояли войска в пять раз сильнее. Во всяком случае – многочисленней.
Размышляя, Новицкий не переставал крутить головой. Турецкая засада была не слишком-то вероятной в этих местах, но с такой возможностью приходилось все же считаться. Дюжина хорошо вооруженных людей смутит разбойничью банду, но башибузуки Кадыр-аги вполне могут рискнуть пробраться сюда из Шумлы – взять «языка» и стяжать себе славу.
Нынешнюю кампанию русские начали, отрядив войско, увы, недостаточное. Первоначально Дунай перешла одна только 2-я армия генерала Петра Христиановича Виттенштейна. Когда-то он умело прикрыл Петербург от наполеоновских маршалов Удино и Виктора, за что ему в столице были до сих пор благодарны. Но время не молодит человека, и нынче генерал-фельдмаршал, прежде чем шагнуть, два раза оглядывался на государя и его приближенных. А султан Мехмед II набрал в европейской части своей империи силы изрядные. Одна только регулярная армия нового типа – низам доходила до восьмидесяти тысяч воинов. А кроме нее, пришло еще стотысячное ополчение. Строй эти люди держать по-прежнему не умели, но с детства привыкли сидеть в седле и атаковали врага с отчаянной свирепостью.
Мы же вынуждены были делить силы между тремя крепостями, теми, что считались главными препятствиями нашего движения на Константинополь, «красное яблоко», как любовно его называли турки. И в каждой из трех – Шумле, Силистрии, Варне – гарнизон значительно превосходил численностью своей осаждающих. Варну сумели взять, потому что все-таки подошла из России гвардия. Но Силистрия и Шумла еще держались, а гвардия вслед за государем вернулась в Россию. Первый год войны заканчивался, и никто не мог с уверенностью сказать, кому благоволила богиня Фортуна? Но еще ужаснее был следующий вопрос: чем будем воевать в следующем, 1829-м году?