Воздаяние храбрости
Шрифт:
– Я тебе что хочу сказать, Новицкий… – начал он срывающимся глухим голосом. – Ты там поосторожнее будь со своей дипломатией. Не мальчик уже. Не тридцать ведь лет. Береги себя… Ну, прощай!
Он посмотрел в серые глаза невысокого, ладного человека, с которым прошел бок о бок почти четверть века нелегкой военной жизни, и вдруг страшное чувство пронзило его, подобно клинку или пуле. Он понял вдруг, что им не увидеться более никогда. Валериан порывисто наклонился, стиснул плечи Новицкого своими увесистыми ладонями и трижды коснулся его щек своими.
– Прощай! – повторил чуть слышно и спрыгнул с коляски.
Хотел взметнуться в седло, но вдруг согнулся и с гулким лающим кашлем уткнулся в бок вороного. Встревоженный Новицкий тоже прыгнул на землю, хотел было подскочить, поддержать, но Мадатов, как полгода назад, в штабе корпуса погрозил ему кулаком: мол, не подходи, сам справлюсь… Несколько минут он стоял, припав к конскому боку, и умный зверь не переминался, не фыркал, понимая, что не надо мешать хозяину.
Наконец князь выпрямился, сплюнул на землю комочек красного цвета и не быстро, но уверенно поднялся в седло.
– Мадатов! Валериан! – крикнул ему Новицкий.
Впервые за все годы знакомства он обратился к нему по имени и на «ты», но произошло это так естественно, что ни один, ни другой не ощутили неловкости.
– Ты тоже здесь не слишком геройствуй! Не ротмистр уже – генерал! Лейтенант!.. Не лезь в драку, дружище! Командуй!
Мадатов раскинул руки, будто бы готовясь обнять весь мир.
– Конечно! Конечно, дорогой Сергей! Я буду тихий! Совсем тихий! Как мертвый, да?!..
И оба они рассмеялись, заливисто, громко, с восторженным искренним чувством глядя в глаза друг другу.
Мадатов поворотил вороного и пустил коня размашистой рысью. Адъютанты, увидев едущего генерала, тоже тронулись с места. Валериан припустил, и офицеры тоже пошли быстрее. Пути их должны были сойтись в одной точке, вершине треугольника, который различал, стоя у коляски, Новицкий. И Валериану вдруг сделалось крайне важным опередить молодых желторотых именно сейчас, после приступа, который так некстати схватил его у коляски Сергея.
– Хоп! Хоп! – понукал он рвущегося зверя.
Но и офицеры заволновались, закричали на лошадей, тоже охваченные азартом скачки. Они явно не желали уступать ни возрасту, ни орденам, ни эполетам.
Валериан привстал на стременах и взмахнул хлыстом, не ударив, а только приложив его к конскому крупу. И многопудовая масса мышц и энергии рванулась вперед, выбрасывая мощные ноги, вытягивая гордую шею. И на последних саженях Мадатов все-таки проскочил мимо легкого поручика Мышкина, так поднявшегося над кавалерийским седлом, что казалось – он просто несется по воздуху, словно бестелесный дух скачки.
И увидев впереди одну только сходящуюся лощину, Валериан закинул голову и торжествующе захохотал, с наслаждением ощущая, как рассасывается в груди горячий отвратительный сгусток, едва не задушивший его четверть часа назад…
Утро тридцатого мая началось для русской армии неудачно. Как, собственно, неудачна была и занятая ею позиция. Высоты, которые занял граф Пален, расщеплены были на три части рекой Буланлык и ее притоком. Склоны круты, изрезаны оврагами, так что связным офицерам приходилось тратить уйму лишнего времени. Защищаться трудно, атаковать – неудобно, поскольку неприятель стоит много выше. Но и великий визирь долго не мог решиться ни на какие действия. Отойдя от Правод, Решит-Мегмет-паша направился кратчайшей дорогой в Шумлу, но остановился у села Марковичи. Разведка донесла, что русские перерезали путь к крепости, заняв Мадару, Кулевчи и Чирковну. Визирь чувствовал, что превосходит русских и в живой силе, и в артиллерии, но не мог знать этого наверняка. Ночью на военном совете турецкие полководцы решили попытаться использовать слабость русской позиции и обогнуть ее, уклоняясь к востоку.
Граф Дибич считался с такой возможностью, а потому приказал Палену также двинуться на восток, завязать сражение и выяснить силы турок.
В одиннадцать часов утра авангард русских покинул деревню Чирковны и начал подниматься по скатам. У генерала Отрошенко было под началом четыре батальона, три эскадрона иркутских гусар и десять орудий. Как выяснилось, против них стояла вся масса турецкой армии, скрытно переместившаяся и изготовившаяся к сражению.
Визирь приказал встретить наш авангард небольшими силами. Гусары с четырьмя орудиями весело поскакали вперед, сделали несколько залпов. Турки ответили, но очень слабо и поторопились укрыться в лесу. Тогда пошла пехота с оставшимися шестью орудиями. Турки подпустили их почти до самой опушки, а потом неожиданно обрушились огромными силами. Сначала рявкнули полсотни пушек, а после ринулись пехота и конные.
Три егерских батальона успели перестроиться и начали отходить, то отстреливаясь, то бросаясь в короткую штыковую атаку, чтобы несколько охладить пыл преследователей. А вот батальон Муромского полка попал в опасное положение. Поднимаясь, мушкетеры отклонились вправо, потеряли связь с товарищами и были совершенно окружены. Отступать «перекатом» они не умели, каре начали строить, но не успели. Турки смяли позиции муромцев, и началась беспорядочная схватка, где каждый мушкетер оказался один против трех-четырех неприятелей. Весь батальон – шестьсот человек – был вырезан полностью.
Турки оттеснили авангард Отрошенко вниз и – выбили из Кулевчи и Чирковины вовсе. Положение всего отряда Палена сделалось крайне опасным. Граф, с одобрения командующего, решил поддержать свой авангард, прошел вперед с шестью батальонами и удержал турок. Но между ним и батальонами Отрошенко оказался разрыв. Ударь неприятель в этот промежуток, и наша армия была бы разорвана, смята и возможно, что уничтожена. Корпуса Рота стояли у Таушан-Козлуджи более чем в четырех верстах, и, конечно же, не успели бы подать помощь.
К нашей удаче, Решид-Мегмет-паша вновь не решился на энергичные действия. Вместо того чтобы несколькими атаками выявить наши слабые места и нащупать самый короткий путь к Шумле, он вдруг прямо на поле боя собрал помощников и принялся выслушивать советы двух– и трехбунчужных пашей.
А между тем из Мадары уже поспевала помощь. Генерал Арнольди привел конную батарею. Дюжина орудий стала на фланги Отрошенко и открыла жестокий огонь картечью. Турки, пытавшиеся атаковать от Чирковны и Кулевчи, остановились и попятились в замешательстве. Тогда же восточнее загрохотала остальная наша артиллерия. А вот массивные турецкие пушки остались на высотах, в лесу и ничем не могли помочь своей пехоте и коннице.