Воздаяние храбрости
Шрифт:
Что такое заезд, когда весь полк поворачивается под прямым углом к первоначальной линии движения, словно его крутанула вокруг оси невидимая рука, азиатские конники и не слышали. Они набрали скорость, они собрали ярость и мужество, чтобы атаковать русские батальоны, и в тот момент, когда тысячи злых гривастых лошадок отчаянно били копытами землю, с правого фланга вдруг рванулась масса вражеской конницы, показавшаяся туркам неисчислимой.
На случай такой конфузии иррегулярная конница знает только один маневр – полное и всеобщее отступление. Никакой ретирады поэскадронно,
Артиллерия на редутах тоже вступила не вовремя, опасаясь стрелять по своим. Потом все-таки орудия рявкнули, и картечь накрыла шеренги Ахтырцев, взявших чуть вправо, норовя обойти бегущих. Коричневые мундиры укоротили шаг, и в образовавшийся разрыв хлынули турки, стараясь укрыться за фасами укреплений. Зато Александрийцы и Белоруссцы еще наддали, проскочили в мертвую зону у подножия фасов.
– С коней! – крикнул Валериан. – Наверх!
Самые ловкие и молодые посыпались с седел, передавая коноводам поводья, и полезли по утрамбованной наспех земле, всаживая сабли для опоры. Сам же Мадатов повел эскадрон Замятнина в обход, к горже. Но туда уже прежде успели другие, врываясь внутрь редута, рубя защитников, тех, кто не успел бросить оружие. Центральное укрепление досталось Александрийцам, левое – Белоруссцам. А правое собиралось еще держаться. Многие успели засесть за его стенами, и орудия, стоявшие на барбетах, все еще прикрывали подступы к лагерю Решида-Мегмет-паши. Там заметно было движение. Остатки армии снимались с места и уходили в горы под защиту густого леса. Эти тысячи воинов могли добраться до Шумлы.
– Ваше превосходительство! Прикажите атаковать! Сомнем, уничтожим!
Полковник Илларион Васильчиков, командир Ахтырского полка, был расстроен неудачей своих гусар и норовил отличиться.
– Сомнете, если навалитесь! – проворчал вполголоса Валериан. – Да сколько людей на стенах оставите. Сколько турок туда ушло?
– Около пяти сотен, – ответил Арсеньев, полковник Александрийцев.
– Большая сила. И – тоже ведь люди, – сказал Мадатов, вдруг вспомнив фразу, брошенную одним из солдат в ту промозглую осеннюю ночь в Праводах. – Пойду, поговорю. Подайте мне белый флаг!
Валериану подали обломок древка с привязанной к нему светлой рубахой, сорванной, очевидно, с одного из убитых. Возможно, что и с гусара.
Валериан поднял импровизированный флаг, выехал из захваченного редута и направился к тому, что еще удерживали турки. Пока гнали неприятеля, он успел зарубить троих и, продолжая преследование, рубил бы еще, пока поднималась рука. Но сейчас азарт боя перегорел в нем. Дело было им выполнено. Теперь же он хотел сохранить людей: прежде всего своих, но, по возможности, и чужих. Хвастать перебитыми турками казалось им излишним.
Копыта вороного стучали по земле, почему-то отдаваясь двойным эхом. Валериан обернулся и увидел рядом Замятнина.
– Ты куда это направился, ротмистр?!
Тот не ответил, только тверже сжал зубы и прищурил глаза под козырьком гусарского кивера. И Валериан понял, что уговоры и приказы здесь бесполезны. Что Алексей Замятнин, которого он помнил еще безусым пухлощеким корнетом, так и будет держаться у его стремени, пока чужая пуля или клинок не выбьют из седла то ли одного, то ли другого.
– Что ж, коли поехал, так держи…
Валериан кинул ротмистру флаг, и тот ловко поймал древко.
Они подъехали к стенам редута и остановились так, чтобы видеть, что творится на парапете. Валериан заговорил с защитниками редута, свободно выговаривая слова турецкого языка.
– Я, генерал Мадатов, командир кавалерийской дивизии, хочу поговорить с комендантом.
Наверху молчали. Вдруг сухо тутукнул выстрел, и камешки разлетелись в сажени от копыт вороного. Но лошади гусар остались стоять на месте.
– Я предлагаю вам сдаться! – продолжал надсаживаться Мадатов, бросая в горячий воздух слова на хорошо знакомом ему языке. – Условия…
Он не успел договорить, как еще с полдесятка пуль разбросали сухую землю в опасной близости от парламентеров. Валериан поворотил вороного.
– Поехали, Замятнин. Не будут они сдаваться.
– Сволочи! – проворчал ротмистр, держась все так же чуть сзади своего генерала. – По белому флагу стреляют, нехристи!
Валериан хмыкнул и объяснил, не оборачиваясь:
– Они по нам не стреляли, ротмистр. Хотели бы убить – убили. Стрелки у них есть преотличные, и винтовки бьют лучше, чем наши ружья. Просто попытались нас отогнать, показали, что никаких переговоров вести не желают.
– Предпочитают погибнуть?
Валериан выдержал паузу.
– А что бы ты, Замятнин, решил, оказавшись на их месте?
Ротмистр не ответил, и уже по одному этому Валериан понял, что сам Замятнин дрался бы до последнего человека в своем эскадроне, до последней капли крови в собственном теле.
– Видишь, а почему думаешь, что турки тебе сдадутся? Они, брат, вояки славные. Это я еще по прошлой кампании помню. Сдались Кутузову в Слободзее, да только когда уже две трети армии вымерло от холода, голода да болезней. Да и порядки у них суровые. Эйюб-хан сдал мне Исакчу год назад. А через несколько месяцев его удавили в Шумле по приказу султана.
– Так зачем же, ваше сиятельство, вы к ним поехали? Смысла, извините, не вижу. Коль им все равно умирать, могли бы и русского генерала с собой прихватить. Белый флаг над ним или не белый.
Валериан ответил не сразу.
– Понимаешь, Замятнин, у каждого в жизни свой долг, свое назначение. Долг солдата – умирать по приказу. Долг генерала – проследить, чтобы умер он не напрасно. Ну, поскачем мы сейчас на этот редут. Сколько же народу положим? Мы же гусары, легкая кавалерия. Не наше дело укрепления штурмовать. А брать надо. Еще промедлим чуть-чуть, и визирь совсем от нас оторвется. Так что вставай со своим эскадроном в строй. Рванемся вперед, а там уж как Бог положит.
Но навстречу им скакали Васильчиков и Арсеньев.