Возлюбленная виконта
Шрифт:
Эллиотт изменил положение и привлек ее к себе. Белла почувствовала, как что-то горячее уперлось ей в живот, и затаила дыхание. Вот как это делается. Не просто чувственные поцелуи, действующие как наркотик. Вот в чем все дело.
Похоже, Белла сможет научиться целоваться. Но сейчас все происходило иначе. Как же она научилась делать то, от чего становилось очень больно? Она съежилась, как ребенок, ожидавший подзатыльник.
— Что случилось? — Эллиотт перестал целовать ее, его руки опустились ниже, обхватили ягодицы. Он подался назад, чтобы видеть ее лицо. Тут в ее бедро уперся его твердый стержень, и
— Непослушная собака! — Белла высвободилась из рук Эллиотта. — Вот глупое создание. Думает, что сможет поймать голубя. О боже, собака испугала меня. Тоби, иди сюда!
— Значит, виновата собака? — спросил Эллиотт, выпрямляясь.
— Конечно. Наверное, мне лучше спуститься вниз. — Белла на мгновение умышленно коснулась живота и увидела, что Эллиотт заметил это. С ней ничего не случилось, если не считать стыда от его поцелуя и ее собственных опасений. Она почувствовала себя виноватой. Впервые Белла обманывала его. В действительности она соврала, чтобы выйти из ситуации, в которой не знала, как себя вести.
Чувство вины усилилось, когда Белла увидела его озабоченное лицо.
— Мне не следовало тащить вас сюда.
— Мне это понравилось, — ответила Белла, улыбаясь через силу. — Мне сегодня значительно лучше.
— Тогда спускаемся вниз. — Эллиотт первым прошел через дверь и помог ей войти. — Вам обязательно следует отдохнуть.
Именно этого ей не хотелось. Ей хотелось продолжить обследование дома вместе с Эллиоттом, а не просто отдыхать и думать об этом поцелуе и реакции тела на него. Белла осторожно спускалась по крутой лестнице, борясь с собственными чувствами.
Она спала с Рейфом, думая, что любит его. Сейчас понимала, что тот добился своего нечестно. Белла ведь тогда не испытывала безудержного плотского влечения.
Теперь она вместе с его братом, которого едва знает. Каждый раз, когда тот касался ее, тело желало ласк. Разве это плохо? Что с ней происходит? Она понятия не имела. Только страх не исчезал. Белла понимала, что сможет отдаться Эллиотту телом лишь по своей воле.
А если позволить ему целовать себя, произойдет ли это быстрее? Только несправедливо возбуждать его в постели, а потом разочаровывать. Теперь она знала достаточно много о мужском теле и его потребностях.
Эллиотт стоял внизу лестницы, протянув ей руку.
— Со мной все в порядке, — сказала она. — Спасибо. — Лучше им не касаться друг друга.
— Если мы пойдем сюда, — Эллиотт указал на коридор справа, — попадем в ваши покои. Вы сможете отдохнуть. Я велю принести вам чай.
— Я не хочу отдыхать. — Белла прошла вперед по коридору, не устланному коврами.
— Но вы ведь передохнете, правда? — Тон его голоса не располагал к возражениям.
Белла сжала губы. Но лучше препираться, чем целоваться. Препиралась она, а Эллиотт не допускал возражений. В душе зашевелилось нечто тревожное и бунтарское. Она столько лет подчинялась каждому слову одного мужчины, что сейчас обнаружила готовность
Дверь была чуть приоткрытой, что отвлекло Беллу от тревожных мыслей.
— Что там происходит?
Не дожидаясь ответа, она толкнула дверь и вошла. «Просторная комната была бы светлой, если вымыть окна и раскрыть их», — подумала Белла, нетерпеливо осматривая ее. По обе стороны стояли небольшие кровати, деревянная лошадь, барабан, полка с марширующими игрушечными солдатиками в красных мундирах. Те шли в бой с пылью, пауками и чем-то, закутанным в грязную ткань.
— Детская! Но она так далеко от главных помещений.
— До шести лет это была наша детская, — пояснил Эллиотт. Белла захотела взглянуть на соседнюю комнату. Очевидно, та предназначалась для няни, поскольку была обставлена мебелью для взрослых. — На другой стороне нам готовили еду и мыли посуду. Мы жили здесь сами по себе.
— Разве… мать не хотела, чтобы вы находились ближе к ней?
— Нас отводили вниз на час к маме до того, как мы купались в ванне.
— О! — «Какая черствая мать!» — И вы с Рейфом жили здесь?
— В шесть лет он устроился этажом ниже, так что я остался один. У него появилась своя комната. Там же комната его учителя и классная комната. Когда я перебрался к нему, мне тоже выделили собственную комнату.
— Бедный мальчуган! — воскликнула она. — Должно быть, вам наверху было одиноко.
Эллиотт продолжал стоять в дверях, пожимая плечами.
— Я привык. В больших домах так бывает.
— Больше не будет, — заявила Белла. Традиции — хорошо, но в этой изолированной комнате ей стало не по себе. Казалось, детей сюда помешали только за то, что они были маленькими. Будто это преступление. — Я хочу, чтобы ребенок был рядом со мной. Что это такое? — Она отодвинула пыльную ткань. — О, колыбель. Какая чудесная! Ей уже много лет? — Белла потрогала темное дубовое дерево, почти живое. Колыбель чуть качнулась. Она заглянула под балдахин, представляя, как ребенок лежит и улыбается ей.
— Это колыбель наследника, — сказал Эллиотт. — Думаю, эпохи Тюдоров. Вы увидите ее на нескольких портретах в галерее Лонг. Взгляните, на оборотной стороне балдахина герб.
Белла взглянула. Резьба была четкой и глубокой. Ей удалось легко прочитать надпись. Ястреб держал стрелу в когтях, надменно повернув голову в сторону зрителя. «Я держу то, что принадлежит мне», — прочитала она.
— Я велю отнести это вниз и почистить. Если родится девочка, у нее будет другая колыбель. — Видно, Эллиотт твердо следовал традициям.
— Разумеется. — Не стоит спорить из-за колыбели, однако детская — совсем другое дело. — Я осмотрю комнаты рядом с моими и выберу детскую.
— Эта подойдет. Ее приведут в порядок, снова покрасят. Вы сможете подобрать другую мебель.
— Нет, как вы не понимаете. — Белла выпрямилась и посмотрела на него. — Детская слишком далеко от меня.
— Мы наймем опытную няню. Вам понадобится отдых, а не плачущий ребенок. — На его лице не было и тени сочувствия.
— Эллиотт, — Белла с трудом сдерживалась, — либо детская будет внизу, либо я переселюсь сюда.