Шрифт:
Ластбадер Эрик
Вознесение к термагантам
Эрик ВАН ЛАСТБАДЕР
ВОЗНЕСЕНИЕ К ТЕРМАГАНТАМ
Позвольте мне представить вам величайшую любовь своей жизни. Мой великий роман с мисс М, тянулся почти пятнадцать лет. Она не была красивой и, видит Бог, часто не была и честной, но она провела меня по очень особым местам - таким, куда бы я ни ногой, если бы не ради нее. Я благословляю ее за это, но и проклинаю тоже. Каждый день я нахожу новые способы ее проклинать, и все это время мне так ее недостает, что живот сводит судорогой, будто там свили гнездо мерзкие мелкие демоны. Может быть, так оно и есть. После того что случилось пару недель
Мескаль ее зовут, да, сэр, и мутить мне голову - ее работа. Каждый вечер она это делает, пока в легком поцелуе кончиком языка пробую я ее гладкий вкус. Ага, до вас дошло. У меня был великий и бурный роман с женщиной по имени мескаль, и очень долго. И она, надо вам сказать, возлюбленная адски ревнивая. Но все, хватит. Больше - никогда. И вот почему.
Мы с моей возлюбленной занимались без всякого стыда любовью по всему Манхэттену, но самое мое любимое место для этого называлось "Геликон" - без сомнения, потому, что владелец его Майк был греком. Понимаете, гора Геликон была домом Муз - во всяком случае, так верили древние греки. Сам бар ютился в дыре за квартал от Голландского туннеля на первом этаже чугунного дома, который был красив как смертный грех еще семьдесят пять лет назад. Внутри в длинном узком помещении с медленно вертящимися вентиляторами капало с жестяного потолка, отчеканенного на рубеже столетий. Узор чеканки напоминал мне старые мексиканские плитки, которые я видел, когда жил в Оаксаке. Где впервые познакомился с мисс М. Давно, даже числа не помню. Да и они таких плиток больше не делают. С тех пор как ремесленники получили работу по изготовлению навороченных кроссовок и нейлоновых тренировочных, а также по сбору персональных цифровых помощников.
Как бы там ни было, а в "Геликоне" была масса достоинств: опилки на полу, запах старого пива и еще более старой грязи, висящей потеками, как честно заработанные медали на суровом воине. Не говоря уже о самой стойке, которая казалась вечной, покрытой шрамами давно забытых драк и свежеразбитых сердец. И самое лучшее - свет был достаточно тусклым, так что, когда смотришь сам на себя в панелях мутных зеркал за полированным черным деревом бара, вполне можно себя убедить, что ты кто-то другой может, тот, кем мечтал когда-то стать.
В тот день, о котором я сейчас думаю, я сидел в кабинке, занимаясь любовью с мисс М., когда зазвонил телефон за стойкой. Майк снял трубку, поговорил и протянул ее мне.
– Это вас, - сказал он.
Я поднял свою возлюбленную и перенес ее на табурет к бару. Схватив трубку, я рявкнул:
– Что надо?
– Боже мой, Вилли, сейчас пол-одиннадцатого утра. И ты уже пьешь?
– А какая зараза этим интересуется?– спросил я и приложился как следует к мескалю.
– Хуже, чем я думал, - сказал осуждающий голос.– Это Герман, твой брат.
– Этим все и объясняется, - сказал я, обрезав его дальнейшие слова. У тебя нет воображения.
– Если бы ты протрезвел, мог бы найти настоящую работу.
– И меня, черт побери, зовут не Вилли! У меня пылали щеки, когда я повесил трубку.
– Ошиблись номером, - сказал я Майку, подвигая к нему по стойке телефон. Он только криво улыбнулся - знал, что произошло. У нас с Майком были свои отношения - такие, которые могут быть только с барменом по-настоящему высокого полета.
Вернувшись к себе в кабинку, я отодвинул второй пустой стакан и стал дальше попивать мескаль, мрачно вспоминая свой пустой офис и последний
Я поднял глаза на резную носовую фигуру корабля, которая свешивалась с потолка заведения Майка. Это была полуженщина-полуптица, и потому я назвал ее Мельпоменой - музой трагедии. Говорят, что от плодотворного союза Мельпомены и речного бога Ахелоя родились блистательно печальные и отчаянные сирены, чтобы бесконечно петь мучительный мотив, заманивающий беспечных моряков к гибели на скалистых берегах, где обитают сирены. Где-то в молодости Мельпомена стала моей личной музой, потому что я не мог иначе ввести в рамки картины трагедию, которая постигла мою семью.
Я все еще смотрел вверх, когда телефон зазвонил снова. Майк глазами показал, что это меня.
– Если это мой чертов братец, скажи ему, пусть целует мою белую писательскую задницу.
– Это Рей, - ответил Майк, протягивая мне трубку. Принимая ее, я застонал. Мой бухгалтер никогда не звонит мне без веской причины.
– Да!– отозвался я.
– Билл, я только что поговорил с твоим братом.– Голос у Рея был озабоченным.– Он сказал, что ты в мрачном настроении.
– Так и сказал? Давай подумаем. Сейчас без двадцати десять утра, понедельник. Я занят третьим стаканом мескаля, и в голове у меня ни одной мысли. Так что мой ответ, пожалуй, да. Я в мрачном настроении.
Рей вздохнул:
– Ему надо с тобой поговорить.
– Этот крысиный ублюдок сбежал с моей женой, не говоря уже о доходах по пенсионному плану, когда был тем, кого для смеха можно было бы назвать моим бизнес-менеджером. Нечего ему со мной говорить.
– Послушай, - терпеливо сказал Рей.– Ты подал на него в суд и получил свои деньги обратно. Надави ты чуть сильнее, ты мог бы посадить его в тюрьму.
– Если бы ты знал, как это меня грызет!
– Почему же ты этого не сделал?
– Это разбило бы сердце Донателлы, вот почему, - ответил я.– Бог знает почему, а моя бывшая любит этого подонка.
– Сейчас новое тысячелетие, - сказал он.– Что было, то быльем поросло.
– Хрена с два.– Должен признать, что у меня сжались зубы.– Хрена с два быльем.
– Ладно, будь по-твоему.
На том конце послышался разговор и шумы возле трубки. Я спросил:
– Ты что, на поле для гольфа?
– На шестой метке, - подтвердил он.– Приезжай как-нибудь со мной и попробуй.
– И разговаривать со всеми дубиноголовыми банкирами, с которыми ты играешь? Нет уж, пусть лучше меня терзает термагант.
– Кто?
– Термагант. Знаешь, что такое гарпия?
– Конечно. Женщина, которая никогда не замолчит.
– Розу каким именем ни назови, - засмеялся я.– Только эта воняет до небес.
– Ты Донателлу, что ли, называл термагантом?