Вознесение к термагантам

Ластбадер Эрик Ван

– Всю жизнь я хотела когда-нибудь поспать на такой кровати.
– Она поглядела на балдахин; я видел, как ее глаза художницы отмечают все оттенки его цвета, формы, текстуры - Он как небо, правда?
– прошептала она.

– Да, - ответил я.
– Именно такой он. Как небо.
– У нее на лбу и на верхней губе выступила испарина.
– Лили...

Она повернула глаза ко мне.

– Что?

– Я люблю тебя.

– Я знаю, Билли. Знаю.

Я уронил голову ей на живот, и мы долго обнимали друг друга. Потом она очень слабо позвала меня по имени. Дрожь прошла по моему телу.

– Не надо хотеть от Донателлы, чтобы она тебя любила больше, чем любит, - шепнула Лили.
– Не жалей о том, что у вас с ней было.

– Но это все кончено.

– Да.
– Она вздохнула.
– Кончено. Но ты смотри вперед.

– Я не знаю, что ждет впереди.

– Да, - шепнула она исчезающим голосом.
– Но ведь в этом-то и смысл?

И тут я заплакал, о ней и о себе - но еще и о нас, потому что то, что было у нас краткий миг, исчезло. И меня не было при ней в момент ее конца. Как я завидовал Донателле! Как я заново оценил ее за дружбу и преданность Лили!

Открыв глаза, я увидел, что стою в переулке за "Геликоном". В руке у меня был цветок лотоса чистейшей белизны. Касаясь тонких лепестков, я знал, что это Лили оставила мне доказательством, что наше время с ней не было галлюцинацией, вызванной временным помешательством или мескалем.

Вдруг я вспомнил о Майке. Дернув дверь, я влетел в бар, готовый звонить 911.

– Ну, друг, - заметил Майк со своего обычного места за стойкой, - ты отливал, как пьяный слон! Ошеломленный, я только мигнул.

– Чего?

Где разбитые бутылки и зеркало, где дыры от пуль и кровь? Кровь Майка?

– Слушай, черт побери! Ты.., ничего с тобой не случилось?

– Если не считать свалившейся горы счетов для оплаты, ничего, ответил Майк.
– А что могло?

– Но ты же погиб, вот что!
–

Я дико осмотрелся.
– Где тот псих с пистолетом?

– Единственный псих, которого я сегодня видел, это ты. Кроме тебя, сегодня утром тут вообще никого не было.
– Майк поглядел на меня с каменной мордой.
– Слушай, ты ведь уже два мескаля принял. Может, сделаешь перерыв и поешь? Я тебе яичницу сделаю.

Я заглянул в свою излюбленную кабинку, высматривая оставленные мной пустые бокалы, но не увидел на столе ничего, кроме кругов от стаканов, следов былых разгулов.

– Но я же выпил три!

– Да?
– Майк почерневшей лопаткой выложил на сковородку жир. Разбил туда же пару яиц, и они зашипели.
– Тогда, сын мой, ты начал еще дома, потому что здесь ты выпил только два.

– Погоди минутку.
– Я все вертел в руках цветок лотоса, думая о Лили и той силе, которой смог достичь ее разум.
– Который час?

Майк все с тем же озадаченным лицом посмотрел на часы на стене.

– Десять двадцать восемь.

– Утро понедельника, так?

Бедный Майк посмотрел на меня так, будто не знал, то ли следить за яичницей, то ли звать ребят из дурдома.

– Да, а что?

– Не знаю, - сказал я ему. Но я, наверное, знал. Звонок от Германа был в десять тридцать. Кажется, я оказался перед тем моментом, когда это все началось. Было ли это последнее необычное действие, выполненное Лили силой ее разума, чтобы дать нам шанс оказаться вместе еще раз до ее смерти?
– Но у меня есть такое забавное чувство, что сейчас зазвонит телефон.

– Ага!
– огрызнулся он.
– А меня зовут Рудольф В. Джулиани <Мэр Нью-Йорка.>.

Телефон зазвонил, и Майк подпрыгнул.

– Ну и ну!
– произнес он, пялясь на меня.

– Наверное, мне стоит снять трубку.
– Я взял трубку и услышал голос Германа. Ага, именно так Лили и сделала. Я подмигнул Майку.
– Это меня.