Возрождение
Шрифт:
— Ты всегда это делаешь. Всегда торопишься заступаться за меня. Ты не относишься так ни к кому другому — даже не пытайся отрицать. Я хочу знать, почему. Ты думаешь, что я гораздо слабее, чем все остальные?
Я регулирую ремень винтовки на плече, раздражаясь все больше. Гнев приемлем для того, чтобы его выразить. Признать было бы гораздо сложнее. Я не собиралась говорить этого и теперь сожалею.
Невероятно, но Коул вздрагивает. Он резко останавливается и начинает двигаться только тогда, когда нужно отойти с пути, прежде чем приближающийся джип ударит по тормозам. Водитель ругается
— Если ты действительно так думаешь, то ошибаешься.
Я скрещиваю руки на груди.
— Разве?
— Да, — его глаза просверливают мой череп, и он понижает голос. — Я думаю, что ты одна из самых умных и компетентных людей в нашем отряде. Вот почему меня бесит, что Фитцпатрик так жестоко к тебе относится. Я привык думать, что она делает это, потому что видит те же черты в тебе, что и я, что она хочет подтолкнуть тебя реализовать свой потенциал. Сейчас я не так в этом уверен. Чем больше я знакомлюсь с ней, тем больше я думаю, что она просто садист. Но опять же…
Он думает, что я одна из самых компетентных? Я хочу в это верить, но не могу позволить себе попасть в эту ловушку. Или отвлечься.
— Опять же что?
Коул запускает пальцы в волосы.
— Фитцпатрик была в ответе за нас с тех пор, как мы были еще маленькими. Если бы перед тобой стояла задача подготовить детей делать то, что делаем мы, ты бы, вероятно, тоже захотела выключить смягчающие чувства. Как только она закончит с нами, то нас отправят в настоящий мир для того, чтобы умереть. Не нарочно, но мы будем работать с секретными операциями. Черт, мы уже с этим работаем. Шансы прожить до старости у нас невелики, а ей пришлось бы жить с этим.
— Стоит ли удивляться, что она холодная? Или что на нас наорали за то, что мы слишком привязаны друг к другу? В один прекрасный день наша семья расстанется. Некоторые из нас умрут. И Мэлоун, или Фитцпатрик, или даже я будем одни ответственны за отправление этого человека на смерть. И только лишь для этого они готовят нас к такой жизни. Но они знают нас, а мы знаем друг друга, с тех пор как родились.
Я не думала об этом раньше в таком ключе, и, хотя это имеет смысл, но не заставит меня ненавидеть Фитцпатрик меньше. Да, возможно, у меня будет жизнь-короче-чем-средняя. Но в качестве компенсации за это разве я не заслуживаю столько тепла и доброты, сколько можно в меня впихнуть?
Я не прочь умереть за свою страну, но против того, как я живу за нее.
И все же слова Коула растворяют остатки гнева.
— Ты уклоняешься от вопроса. Ты по-прежнему относишься ко мне иначе, чем к кому-либо другому.
Он прослеживает линии, нарисованные своим сапогом.
— Я ничего не могу поделать. Мы эмоционально испорчены. Ты другая, всегда была. И я всегда буду на твоей стороне, ГИ–1 Семь. Даже если тебе это не нравится.
***
Теплая кровь стекает по лицу на губы. Я слишком много раз пробовала ее в своей жизни и не могу выдержать ее приторный металлический вкус. Хотя и не двигаюсь, чтобы вытереться. Я бы предпочла пролить кровь на весь мат и оставить его позади, словно отмечая свою территорию.
Коул предлагает мне руку, но я игнорирую его. Остальной наш отряд перестал
Фитцпатрик огрызается на них.
— За работу.
Кровь течет вниз по подбородку, щекоча меня, так что я, наконец, вытираю ее своей рукой. Я слежу за каждым вздохом, каждым поднятием и падением, за тем, как каждый раз опускается и поднимается моя грудь, потому что, либо я сосредоточусь на этом, над тем, почему я здесь, либо потеряю самообладание. Потерять самообладание было бы плохо.
Так что вместо этого, я вступаю в безмолвное состязание с Фитцпатрик. Слова «если вы хотите драться со мной, тогда давайте» вертятся на моем языке. Меня убивает то, насколько я хочу им крикнуть, но это своего рода та реакция, которая ей бы понравилась.
Коул ерзает рядом со мной. Он мог бы сломаться первым в своем обычном порыве защитить меня. Я ожидаю этого, но надеюсь, что этого не произойдет. Поддержка иногда означает, что я позволяю сражаться вместо себя.
Прежде чем Коул или я сделаем то, о чем я пожалею, телефон Стервыпатрик издает звуковой сигнал. У всех принципиальных сотрудников есть телефоны, которые также имеют функции рации. Я не слышу, что говорит голос на другом конце, поскольку она приложила его к уху, но ее лицо застывает.
Я бы не подумала, что такое возможно.
Фитцпатрик кладет телефон обратно за пояс.
— Тебя вызывают в медкабинет. Полагаю, тебе нужен гид, чтобы показать, как туда добраться.
— Нет, спасибо. Я помню.
Коул движется по направлению ко мне, и я киваю ему, словно говоря, не подходи. Если он будет спорить с Фитцпатрик после того, как я уйду, так и быть. По крайней мере, мне не придется стать свидетелем.
На полпути вверх по лестнице на поверхность я облизываю губы и чувствую вкус запекшейся крови. Даже рассматриваю то, чтобы смыть ее, прежде чем появиться в медкабинете в таком виде, но потом решаю, что мне плевать.
В любом случае, я вообще не знаю точно, где я могу здесь умыться.
И почему медкабинет? Врачи раздумывают над некоторыми новыми тестами, которые снова смогут испытать на мне? Настолько же, насколько я рада предлогу уйти от Фитцпатрик, это тоже звучит не особо заманчиво.
Я бегу к лечебному корпусу, размышляя, что из-за холода можно было бы умнее проделать этот путь под землей. Но смогла ли бы я найти путь в подземелье — это уже другой вопрос, и я не могла доставить Фитцпатрик удовольствие от признания того, что руководство может пригодиться. Кроме того, точно уверена, что узнаю здание, из которого меня выписали прошлой ночью.
После минутного колебания я нахожу его и направляюсь в подземелье, в тепло. Выше облака продолжают наплывать, образуя серое одеяло, обволакивая небо и затмевая солнце. Сейчас не теплее, чем это было пару часов назад.
Лифт возвращает меня на уровень, на котором я была, проснувшись вчера, но помимо этого, я замечаю проблему. Столкнувшись с длинными коридорами и множеством дверей, я не имею никакого понятия, куда идти.
— Они ищут тебя в том направлении, — говорит мне одетая в белое женщина, проходя мимо.