Возвращение чувств. Машина
Шрифт:
Руку она, разумеется, вновь забинтовала.
Но так как как раз перевязанная рука могла вызвать ненужные толки, да и запоминалась легко, она растолкала Марию, и той пришлось принести завтрак к ним в комнату.
Что, собственно, было вполне нормально для изнеженной дворянки. Но хорошо, что никто из посторонних не смотрел, как завтракает эта дворянка: ела она с волчьим аппетитом: наверное, организм требовал материала для восстановления – сил, руки. И вообще, всего! Да и продукты были и свежие и вкусные, особенно сливки – о, сливки!..
Позже, когда пришла прислуга в виде рябой дочери хозяина, чтобы убрать
– Даже не попрощавшись?! Швайн! И это называется – галантный кавалер! – от души возмутилась Катарина, – Ну пусть ещё когда-нибудь попробует показаться мне на глаза! Он узнает, как я страшна в гневе!..
Она пофыркала и понадувала губки ещё пару минут, про себя думая, не переигрывает ли, затем потребовала перо, чернила и бумагу.
Когда всё было доставлено, они с Марией попробовали свои силы в уголовно наказуемом деянии по изготовлению поддельных писем.
Выяснилось, спустя пару часов препирательств и разных «нет, а давайте теперь так!..», что у Катарины всё равно получается лучше, несмотря, а, может, как раз благодаря повязке. Именно такой торопливо-небрежный почерк им и был нужен. Поэтому после обеда, ещё трёх часов тренировки, и кучи испорченных листков, она смогла, наконец, воспроизвести почерк и стиль достаточно хорошо:
«Монсиньор!
Сожалею, что пока ничем не могу Вас порадовать.
Как поиски, так и ожидание не принесли никакого результата. Возможно, Ваш информатор что-то неверно передал, или сам был введён в заблуждение. Однако не желая быть обвинённым в недостатке рвения или терпения, и стремясь оправдать Ваше высокое доверие, я намерен провести здесь ещё не менее двух недель, после чего, если не получу новых указаний, перенесу свои усилия южнее. Так мне в настоящее время подсказывает чутьё, столь высоко ценимое Вашей милостью.
Как всегда, молю о Вашем благословении, и остаюсь Вашим преданнейшим слугой.»
Ей казалось, что она достаточно верно уловила немного ироничную манеру талантливого, в меру (ну, то есть, в соответствии с оплатой!) преданного, но с определённой долей гордости и независимости, авантюриста-наёмника, по отношению к своему вышестоящему, обладающему деньгами и властью, но гораздо менее храброму работодателю-покровителю, каким, несомненно и являлся епископ Нарбоннский.
Несмотря на некоторый риск, им казалось, что это в любом случае лучший вариант, чем полное отсутствие как ответа на высочайший приказ, так и самого агента. Если не выходить на связь с «шефом» слишком долго, то розыск пропавшего неизбежен. Тогда всплывут и они…
Ладно, они честно постарались отправить «виконта» на юг. Ход за противником.
Некоторое время она колебалась: какую поставить дату. Потом решила не мудрить, и поставить сегодняшнее число – одиннадцатое сентября.
Мария, как прагматичная женщина, продолжала утверждать, что письмо стоило бы дополнить благодарностью за деньги. Однако Катарина убедила её, что агент такого уровня не допустил бы подобной бестактности. Тем более, не выполнив задания.
На этом и порешили.
К вечеру вернулся довольный поварёнок в новой одежде и щегольских
Кстати, не без интереса она узнала, что резидент живёт в городке Халлойн, где у него приход. А что – отличная «крыша». И «рядом»: даже на лошади до городка как раз почти день пути.
Кстати, о лошади – Пьеру удалось купить себе неплохую. С некоторым волнением остались на ещё одну ночь в гостинице.
К вечеру следующего дня, убедившись, что мальчишка благополучно вернулся, и все их инструкции выполнены, они отправились дальше, накинув щедрые чаевые хозяину – хорошо, что теперь, благодаря взятым с боем военным трофеям, в средствах они не были так стеснены.
Однако следующие два дня Катарина с Марией снова щеголяли в мужских камзолах, штанах и шляпах. Так как они отнюдь не собирались ехать в Венгрию, как Катарина сообщила милому Джону, имело смысл до самого конца маршрута оставаться неузнанными – уж три-четыре дня, пока они делали очередной сбивающий со следа крюк, можно было и потерпеть. Однажды они даже целый день ехали вдвоём с Марией и ночевали сами – Пьер нагнал их на следующее утро, с облегчением, как показалось Катарине, узнав, что они за это время никого больше не «утихомирили». Честно говоря, облегчение почувствовала и Катарина – она тоже переживала. За Пьера.
К своему «любовному» приключению она теперь относилась с изрядной долей иронии.
Ну, вот не судьба ей пока, похоже, познать эти самые – женские чувства… Может, и к лучшему. Ведь они – ещё не в безопасности!
Места, по которым проходила дорога, становились всё живописнее. Так как они в своём «конспиративном» крюке захватили часть Германии, теперь дорожные впечатления обогатились достопримечательностями и видами ещё одной страны.
Холодные, продуваемые ветрами высокогорные луга Швейцарии сменились ещё не совсем прохладными сонными равнинами и предгорьями с неизменной утренней дымкой и росами, обильно выпадавшими на всех низко расположенных предметах: траве, камнях, кустах. Здесь, на туманных равнинах и пологих холмах, урожай ещё только-только убрали, так как он созревал позднее, чем на тёплых и низменных восточных пространствах Франции. Да и Гольфстрим, как помнила Катарина, внутри континента уже не так оказывает своё благотворное согревающее влияние.
Но дремучие сумрачные леса и ухоженные поля, и, конечно, зеленовато-голубые угрюмые горы создавали своеобразную атмосферу, некий романтический настрой. Такой странной, щемящее-приятной грусти, и в то же время – восторга от окружающей первозданной природы, она не испытывала больше нигде. Словом, настоящий рай для будущих поэтов-романтиков…
Но вот народ здесь, совсем как в Швейцарии, жизнерадостностью и приветливостью не отличался. Возможно, из-за непомерных налогов, или неуверенности в завтрашнем дне. Разрушенные, сожжённые и просто брошенные селения ещё попадались.