Возвращение Каина (Сердцевина)
Шрифт:
Аристарх Павлович, подыгрывая ему, повел показывать подземный бункер, и глаза старшего Ерашова загорелись.
— Ты знаешь, что там под землей? Фантастика! Это же командный пункт. А вода стоит, потому что он весь отлит из бетона, аквариум. Откачать и прочистить дренаж. Там будет тепло и сухо, как в печке, — он забежал в лесополосу, выросшую дико, самосевом, позвал Аристарха Павловича: — Гляди! Здесь была вентиляционная шахта, а здесь идет подземная галерея к топливным резервуарам. Из нержавейки, представляешь? Они сейчас там! А дальше, где-то в том районе, — склады боезапаса. Под нами целый подземный город, там можно ездить на машинах…
— Пойдем, еще что-то покажу! — обрадовался Аристарх Павлович и повел его в лес, за взлетную полосу, где когда-то была железнодорожная ветка. Рельсы были давно сняты,
Два года назад Аристарх Павлович случайно забрел сюда, когда в сухую осень искал грибы. И также увидел эту странную борозду и следы колесного трактора, трещавшего в полукилометре. Больше по старой привычке лесника он пошел узнать, в чем дело, и увидел экскаватор с трактористом в кабине да знакомую фигуру Николая Николаевича, еще не заматеревшего, не барственного, в рабочих рукавицах. Они цепляли удавкой толстый кабель, торчащий из земли, и вытаскивали его с помощью экскаваторной гидравлики. Трехметровые куски этого кабеля уже валялись вдоль железнодорожного полотна, посверкивая медью на свежих разрубах. Безручкин подбирал все, что валялось и было никому не нужно, и поэтому Аристарх Павлович странному занятию не придал значения. И лишь позже, увидев однажды передачу по телевизору, как отправляют медь в Прибалтийские республики, он сообразил, зачем Николай Николаевич выдирал кабель. Да и потом, когда в одну ночь в Дендрарии срубили почти все громоотводы с дубов, он сразу же погрешил на Безручкина.
Старший Ерашов покружился на месте, где с кабелей снимали стальную ленточную оплетку и изоляцию, отыскал в мусоре кусок толстой медной жилы и взвесил на руке. Медь еще не успела позеленеть, поскольку кабель был маслонаполненный и на пропитанной маслом земле не росла даже трава.
— Наш конкурент рыл, — объяснил Аристарх Павлович, не дожидаясь вопроса.
— Вот это настоящий клад, — задумчиво произнес старший Ерашов. — Золотая жила… Но он полный идиот! Вырвал, что лежало сверху. А если нам взять, что стоит под землей…
Они так и не посмотрели жеребчика, хотя Аристарх Павлович, найдя свежий помет, успокоился: Ага гулял на воле. Дома Алексей рассказал сестре о брошенном аэродроме, и она мгновенно сообразила, что нужно делать. На всех лесоустроительских картах территория аэродрома обозначалась белым пятном. Когда-то лесничество пыталось вернуть эту землю в Гослесфонд, чтобы засадить сосной, однако отторженная Министерством обороны земля, похоже, до сих пор за ним числилась и постепенно зарастала диким мусорным лесом.
А скорее всего, эти тридцать тысяч гектаров были давно вычеркнуты из всех учетов, забыты и как бы не существовали в природе.
На следующий день Вера помчалась в отдел землепользования и под разными предлогами выяснила, что территория заброшенного аэродрома — собственность Министерства обороны, но самое главное, узнала, что до этого там располагался целый колхоз, а еще раньше все эти земли в течение почти трехсот лет принадлежали Ерашовым.
Алексей еще не знал, как можно распорядиться бывшим аэродромом, для чего использовать огромные подземные помещения, однако уже решил в первую очередь брать эту землю. Пока ее не было, пока мысль о ней не захватила его воображения, будущая «капиталистическая» жизнь казалась ему нереальной, обманчиво-призрачной, как мираж, и даже оскорбительной, когда он думал о туристическом бизнесе. Тут же кусок брошенной, наполовину забетонированной земли неожиданно будто приземлил его, заставил поверить, что из него действительно может получиться предприниматель или промышленник. Почти всю ночь они просидели с Аристархом Павловичем, прикидывая, какое бы производство наладить в подземных цехах, можно ли сеять на земле, не загаженной гравием и бетоном, и сходились на мысли организовать большое тепличное хозяйство, где можно выращивать все, вплоть до шампиньонов с полной переработкой продукции. Ему вдруг стало интересно думать об этом, и наполовину фантастические мысли как-то уж очень тепло отзывались в душе, и, пожалуй, впервые за все время жизни в родовом гнезде он почувствовал уверенность, что приживется здесь сам и вся семья и что есть дело, за которое можно держаться.
Они снова отправились с Верой в Москву, и по дороге Алексей рассказал об их ночных планах и замыслах. Сестра посмеялась по поводу шампиньонов, но идеи одобрила. Она как-то просто и точно схватывала самую суть и тут же находила решение.
— Ничего пока не надо сеять и сажать. В этих катакомбах надо делать хранилища и перерабатывающие цеха. В колхозах вон все гниет, не знают куда девать картошку с морковой. В «мосфильмовских» павильонах овощехранилища сделали!
Это была их самая удачная поездка, хотя в Москве они проторчали целую неделю. На сей раз Веру таскал по столице старший Ерашов, ибо ходили они по военным кругам, а точнее, по ведомствам Военно-Воздушных Сил, которые Алексею были хорошо известны. Об аэродроме и в самом деле давным-давно забыли; он уж лет двадцать не числился даже среди запасных и резервных на случай помещения летных частей в военное время. Он исчез даже с летных карт, хотя мог оставаться еще как аварийный, и вот Ерашов нашел его, открыл, как Колумб Америку. После разведки Алексей сразу отправился к Седому, который летом жил на правительственной даче. Седой хоть и был уже в опале, однако еще при власти и имел влияние в войсках. Старший Ерашов опасался долгих проволочек в штабах тыловых служб, ведающих военным имуществом, и намеревался ускорить передачу аэродрома в аренду через Седого. Тот мог решить вопрос либо запиской, либо телефонным звонком.
Они познакомились еще в Афганистане, когда Алексей только что начал летать командиром экипажа, а Седой, тертый калач, успел навоеваться и побывать даже в плену. Судьба свела их ненадолго, пока вертолетный полк базировали на одном аэродроме вместе с истребительным. Жили рядом в коттеджах, на одном автобусе уезжали на аэродром, играли в одной «командирской» волейбольной команде да питались в одной столовой. И звали друг друга, несмотря на чины и звания, Саша да Леша. Не сказать, что это была фронтовая дружба, — потому что, наверное, не существовало самого фронта, да и война-то была странная. За четыре года Ерашов не мог отвязаться от мысли, что находится в осажденной крепости без крепостных стен и не воюет, а совершает боевые вылазки, чем-то напоминающие налеты в чужой огород. Потом они разлетелись и встретились снова после второго ранения в московском госпитале, где долечивался Ерашов. Седой уже не летал, и афганская война закончилась, но уже разгоралась новая, в кавказских республиках. Седой в то время выруливал на взлетную полосу своей политической карьеры и пришел в госпиталь к афганцам. Он сразу узнал Алексея и искренне ему обрадовался. У них уже не было ничего общего в сегодняшнем дне; им не о чем было говорить, и потому они вспоминали прошлое.
Их связывала не дружба, а братство войны, в котором пережитое вместе могло роднить самых разных людей и существовало как опознавательный знак на всю оставшуюся жизнь.
«Вертушка» на даче Седого уже была отключена, и ездил он не на черном «мерседесе», а на простой «Волге»: похоже, он снова воевал в осажденной крепости… Оставив Ерашова, Седой сходил к кому-то из соседей, долго звонил и, вернувшись, подал листок с фамилией и телефоном:
— Поезжай к нему и покупай аэродром.
— Да я хотел в аренду, — замялся Ерашов. — Где же мне купить аэродром? Ты представляешь, сколько он может стоить?
— Он ничего не стоит! — вдруг обозленно сказал Седой. — Мы живем в государстве, где булка хлеба две сотни, а аэродром — копейки!
Он пошарил в карманах и достал десятирублевую монету, покидал ее вверх, словно загадывая что-то — орел или решка? — подал Ерашову.
— Вот тебе деньги на аэродром, Леша… Заломят больше — позвонишь мне… Покупай! Если что — попрошу у тебя посадки.
Аэродром вместе с подземными сооружениями и коммуникациями обошелся Ерашову в фантастическую сумму. Она была выше, чем десятка из никеля, подаренная Седым, но меньше, чем десять буханок хлеба… Правда, пришлось срочно отправлять Веру в город, чтобы там открыть индивидуальное частное предприятие и изготовить печать: иначе Министерство обороны все-таки не отваживалась продать военный аэродром частному лицу…