Возвращение ненормальной птицы. Печальная и странная история додо
Шрифт:
всегда вместе, а другие птицы – нет, и, хотя они, случается, смешиваются с другими птицами того же самого вида, эти два компаньона никогда не разлучаются. Мы часто замечали, что через несколько дней после того, как молодая птица покидает гнездо, компания из тридцати или сорока птиц приводит к ней другую; и новооперившаяся птица вместе с отцом и матерью присоединяется к стае, и следует в некоторое место. Мы часто следовали за ними, и обнаружили, что в дальнейшем старые птицы уходили свей дорогой, поодиночке или парами, и оставляли двух молодых [птиц] вместе, что мы назвали свадьбой.15
Несомненно, зная то, как читатели отреагируют на этот отрывок, Лега идёт ещё далее, обнаруживая в обществе пустынников привычки, которые было бы неплохо перенять людям:
В этой особенности есть нечто, выглядящее несколько невероятным, однако то, что я говорю – чистая правда, и это что, что я с вниманием и с удовольствием наблюдал больше, чем единожды: и при этом я не мог воздержаться от того, чтобы занять свой ум некоторыми размышлениями, касающимися этого случая. Я посылаю человечество учиться к животным. Я хвалю моих пустынников за их брак в молодом возрасте (часть мудрости, что в обычае у наших евреев) за то, что он отвечает Природе в надлежащее время, и приличествует намерению Создателя. Я восхищался счастьем этих невинных и преданных друг другу пар, которые так мирно жили в постоянной любви: я сказал самому себе, что, если бы наши гордыня и причуды были ограничены, если бы мужчины были столь же мудрыми, как эти птицы,
Как бы то ни было, поскольку и Лега, и его товарищи все были мужчинами, на Родригесе они были в самом буквальном смысле слова ещё большими пустынниками, нежели сам пустынник, потому что у них совсем не было брачных партнёрш, чтобы жениться на них с помпезностью и церемониями, или же без таковых. Несмотря на щедрость и мирную среду острова и мир, кое-что явно отсутствовало – а именно, то, что делает человеческие поселения жизнеспособными. В одном из эпизодов Лега уподоблял свою деревню семи холмам Рима: «Если бы среди нас были женщины, то через 100 лет от нашего времени вместо семи хижин можно было бы насчитать семь приходов». Гугеноты наилучшим образом показали свои способности жить на уединённой скале, без перспектив семейной жизни или секса. Они молились и служили богу, а Лега нашёл отдушину в детальном описании мельчайших подробностей естественной истории Родригеса.
Через два года, поняв, что их бросили, а то и попросту забыли в остальном мире, и не видя перед собой никаких перспектив, кроме вымирания, они построили плот и направились на Маврикий, находящийся в 360 милях от них. Они сумели это сделать, но на Маврикии, который тогда был всего лишь местом заключения для голландских преступников, жестокий губернатор отправил их как враждебных иностранцев в заключение на отдельный скалистый островок на большом расстоянии от берега, где один из их числа погиб при попытке спастись. Но они сумели отправить весть о своём тяжёлом положении в Европу, и в результате их переслали в Батавию, Индонезия, всё ещё как заключённых. Прибыв туда в декабре 1696 г., они ещё дольше пробыли в тюрьме, пока допрос голландскими властями не установил их невиновности. Лишь в марте 1698 г., после провозглашения Рисвикского Мира в конце 1697 г., прекратившего длительную Войну Аугсбургской лиги, Лега и ещё два человека, единственные оставшиеся в живых из первоначальной партии гугенотов, высадились в голландском порту Флиссинген.Ключевым условием Рисвикского Мира было то, что отныне Франция подтверждала законность передачи британского трона протестанту Вильгельму Оранскому и больше не должна помогать Стюартам в попытках восстановиться на нём. В результате толпы французских беженцев-протестантов устремились в Англию, где получили тёплый прием. Тогда, в возрасте около 60 лет, Лега принял участие в этом переселении, и получилось, что он остался в Англии на всю оставшуюся жизнь. А когда он разменял восьмой десяток лет, его книга «Voyages et Avantures de Francois Leguat, & de ses Compagnons, en deux isles desertes des Indes Orien tales: Avec la Relation des choses les plus remarquables qu’ils ont observees dans l’Isle Maurice, a Batavia, au Cap de Bon Esperance, dans l’Isle St. Helene, & en d’autres endroits de leur Route: Le tout enriche de Cartes & de Figures» была издана в Лондоне на французском и английском языках одновременно, а другое французское издание было выпущено в Амстердаме, и ещё в Утрехте была издана голландская версия. Немецкий перевод последовал в 1709 г. Ещё одно французское издание было выпущено в Лондоне в 1720г., а сокращённое издание появилось уже в 1792 г. Также существовал сокращённый перевод, изданный под названием «Французский Робинзон», и ещё один был подготовлен в 1846 г., но так никогда и не был издан.
Благосклонно принятая и с самого начала получившая благоприятные отзывы, книга вознесла Лега от несчастного беженца до изысканного светского человека, дружески беседующего с такими научными светилами своего возраста, как барон Альбрехт фон Галлер, кальвинист, отец-основатель физиологии. Лега умер в Лондоне в сентябре 1735 г. в возрасте около 96 лет. Слово «Провидение» появляется на первых и на последних страницах его книги, и бесчисленное количество раз между ними. Его вера в Библию и уверенность в божественной поддержке, проистекающие из его гугенотских убеждений, поддерживали его самообладание на протяжении долгих лет всё более и более сложной жизни в изгнании. Он вернулся после этих испытаний спокойным и добрым пожилым человеком и продолжал быть известным автором, а затем умер в очень преклонном возрасте в безопасности и комфорте, но по-прежнему в изгнании. Его кости так никогда и не вернулись во Францию.А что же пустынник? Ключ к пониманию его судьбы находится в его особенностях размножения, которые описал Лега. За один раз откладывалось лишь одно яйцо, далее следовал инкубационный период длиной в два месяца, и сверх того ещё много месяцев родительской заботы. Пустынник был обречён, потому что он медленно размножался; он никогда не смог бы компенсировать снижение численности вида из-за голодных поселенцев и их хищников.
История Родригеса после того, как гугеноты отплыли с него на своём непрочном плоту, известна лишь фрагментами. Похоже, между 1706 и 1707 гг. несколько английских офицеров оставались там какое-то время и обследовали Порт-Матурин, где построили хижины Лега и гугеноты. Остров явно оставался французским владением, по крайней мере, в глазах французов. В 1712 г. морской министр Франции запросил информацию, касающуюся возможности острова давать укрытие встающим на якорь судам и снабжать товарами Маврикий – новоприобретённый и очень важный пункт остановки на пути в Индию. Был составлен отчёт, в котором Родригес описан как место, сложное для захода судов, но способное обеспечить стоянку 30-пушечных кораблей.
Кроме того, было сказано, что, за исключением количества черепах, доступных для промысла, остров бесполезен для Французской Ост-Индской компании. Тем не менее, французские власти не уступали права на это бесполезное владение никому. В 1725 г. на остров был прислан суперинтендант с охраной, а в 1740 г. этот пост был вверен «негритянской семье».17 В какое-то время до 1756 г. было образовано действующее на постоянной основе французское учреждение для охраны черепах, задачей которого было снабжение Маврикия и Реюньона свежим мясом. «Эта ловля [морских черепах], – писал французский хроникёр Шарль Нобле в 1756 г., – считается на Маврикии настолько нужным делом, что у них на небольшом острове Родригес всегда есть отряд под командованием сержанта, который собирает всю рыбу, какую они могут поймать, в лодки, которые снаряжают, чтобы доставить их в определённое время, и на суда, которые обычно останавливаются там по пути на Маврикий. Также здесь есть особый отгороженный участок земли для содержания и размножения наземных черепах для тех же самых целей».18 Такого рода деятельности оказалось достаточно для гибели пустынника.В мае 1761 г., во время Семилетней войны, вновь развязанной французами и их союзниками против британцев и их союзников (эта война более известна в США за своё продолжение в Северной Америке, называемое Франко-Индейской Войной), на Родригесе, тогда находившемся под властью французов, высадилась французская научная экспедиция. Научную миссию возглавлял известный французский астроном и католический священник, аббат Александр Гуа Пингре, который был послан Французской академией под покровительством патронов экспедиции, кардинала де Люиня и М. ле Монье, чтобы наблюдать прохождение планеты Венеры по диску Солнца 6 июня 1761 г. Событие имело чрезвычайно важное значение, потому что оно впервые позволило произвести точные измерения как орбиты Венеры, так и размера Венеры по сравнению с Солнцем. В это время лучшее место для этого исследования находилось на Родригесе из-за благоприятных условий для проведения наблюдений: Солнце было видимо во время прохождения (всё время прохождения занимает от 20 до 40 минут) и стояло высоко в небе. Дополни тельно Пингре и его колеги-учёные получили очень чёткие инструкции – собрать образцы таких объектов, как окаменелые раковины, поскольку была задумка сравнить их с находками такого рода из Европы и других частей света.Пингре читал книгу Лега и специально разместил свою обсерваторию на месте поселения Лега. Он сразу же отметил, что традиции гугенотов не выдержали испытания временем, поскольку теперь «все, кто живёт на Родригесе, выбрали себе занятие быть христианами; но каждый делает это на свой лад», и потому не был чист в религиозном понимании.19 Действительно, с осуждением замечал Пингре, дела обстояли так, что рабы (по распоряжениям команданта острова) посещали богослужения, «посылаемые рабом, которого никогда не крестили». Пингре также комментировал, что «работа Лега кажется сотканной из вымысла, но здесь я встретил гораздо меньше вымысла, чем ожидал».20 Поэтому он использовал журнал Лега в качестве путеводителя, чтобы тщательно исследовать остров. Однако, ему не удалось закончить это исследование, потому что британцы захватили Родригес и выслали французов.Тем не менее, Пингре успел поискать пустынника, если тот ещё существовал. Друг сказал ему, что в то время птицы ещё не вымерли совсем, но стали чрезвычайно редкими и водились лишь в самых недоступных частях острова. Пингре изо всех сил старался это выяснить, но вернулся с пустыми руками. Ему не удалось увидеть пустынника; есть вероятность того, что просто не осталось ни одной птицы, которую он мог бы увидеть.
1 Другой маркиз Дюкен в восемнадцатом веке стал главнокомандующим во Французской Канаде, дав своё имя форту Дюкен, который после победы Британии во Франко-Индейской Войне (1754-60) был переименован в Питтсбург. Интересно, что по иронии судьбы в Питтсбурге имя Дюкена сохранилось в названии католического университета, основанного в 1878 г.2 Henri du Quesne, Recueil de quelques memoires servans d’instruction pour l’etablissement de l’isle d’Eden, Amsterdam: H. Desbordes, 1689.3 Francois Leguat and Oliver Patsfield (ed.), The Voyage of Francois Leguat, London: The Hakluyt Society, 1891.4 Там же.5 Там же.6 Там же.7 Там же.8 Там же.9 Там же.10 Там же.11 Там же.12 Там же.13 Francois Cauche, Relation du voyage que Francois Cauche a fait a Madagascar, isles adjacentes & coste d’Afrique, recueilly par le Sieur Morisot, avec das notes en marge, Paris: Roche Beullet, undated.14 Francois Leguat and Oliver Patsfield (ed.), The Voyage of Francois Leguat, London: The Hakluyt Society, 1891.15 Там же.16 Там же.17 Там же.18 Там же.19 M. L. A. Milet-Mureau, Voyage de La Perouse autour du monde, publie conformement au decret du 22 Avril 1791, Paris: Imprimerie de la Republique, 1797. См. также: Alexandre Guy Pingre and J. Alby & M. Serviable (ed.), Courser Venus: Voyage scientifique a l’ile Rodrigues 1761, fragments du journal de voyage de l’abbe Pingre, Saint- Denis de La Reunion: ARS Terres Creoles, 1993.20 Там же.
Глава 6 У истоков додологии
Додо был обречён вымереть больше, чем один раз. Вначале он был уничтожен в плоти, а потом почти уничтожен в памяти. Если бы живые экземпляры маврикийского додо не были привезены в Европу, птица не выжила бы даже как образ. Так получилось, что цепочка маловероятных обстоятельств сохранила маврикийского додо от «вымирания» в культурологическом отношении и привела его к сложившемуся в итоге статусу уникального и незаменимого символа современности.Большим шагом на этом пути была роль «футбольного мяча науки», которую он сыграл в важной, хотя и малоизвестной ранней битве за теорию эволюции. Хотя дебаты всё равно прошли бы даже в отсутствии этого любопытного существа, обе стороны ломали голову и спорили о додо.Но гораздо раньше этого события причудливая анатомия додо, которая была главным фактором его физической гибели, обернулась против него столь же увесистым аргументом в культурной сфере. Всё, что было известно о додо, было невероятным. Всё выглядело так, словно надёжных письменных источников не было совсем, а были лишь наивные рисунки и расплывчатые сообщения, отголоски более легковерных времён, когда фантастические животные украшали собою карты и мемуары путешественников. Додо тоже оказался слишком карикатурным, чтобы быть реальным, и его сослали в туманное царство моряцких баек и морских легенд. К началу девятнадцатого века многие из людей, которые слышали о додо, понятия не имели о том, что он действительно когда-то существовал.
Если угодно, знаниями об истинной истории этих птиц и того, как они жили, мы обязаны усилиям целого ряда натуралистов, зачастую серьёзно споривших друг с другом, которых мы можем считать первыми серьёзными додологами. Растянувшиеся более чем на двести лет, их усилия, направленные на раскрытие тайн происхождения, адаптации и исчезновения этой птицы, помогли подготовить сцену для монументального «Происхождения видов…» Чарлза Дарвина в 1859 г. Явная внешняя нелепость дронтов с Маскаренских островов была ключевым моментом в процессе формирования научных взглядов на эволюцию, которые в итоге могли поддержать различные стороны дебатов, придя тем самым к согласию почти по всем пунктам.Но что связывало этих исследователей вместе, хотя и разжигало их раздоры между собой и такие же, если не более жестокие, ссоры с остальными коллегами, так это их устойчивая вера в то, что додо действительно существовал. Эта вера была важнейшим моментом в теориях адаптации и вымирания, противоречивших друг другу в прочих аспектах. Столкновение взглядов достигло своей кульминации в ходе жаркого академического диспута, который случился в Оксфордском университете в середине девятнадцатого века – диспута, который, весьма вероятно, вдохновил Чарлза Доджсона, иначе известного как Льюис Кэрролл, на то, чтобы поселить додо в Стране Чудес.Первый истинный натуралист, который поверил в додо, что сделало его, возможно, первым настоящим додологом в истории, был в расцвете сил задолго до физического исчезновения додо. Это был знаменитый французский учёный Карл Клузиус, который опубликовал в своём трактате 1605 г. «Exoticorum decem libris» то, что является, возможно, первым научным описанием маврикийского додо. Оно основывалось на наблюдении останков птицы, таких, как лапа, сохранявшаяся дома у его друга, анатома Петера Поу, а также на изучении корабельных журналов, гравюр по дереву и рассказов моряков. Пионер современной ботаники, Клузиус (1516-1609) был директором садов императора Священной Римской Империи в Вене с 1573 по 1587 годы, во время правления отца императора Рудольфа Максимилиана II и в течение нескольких лет правления Рудольфа.Клузиуса особенно интересовало то, как растения из других частей света приспосабливались к европейским условиям. Когда он был в Вене, ему передали коллекцию луковиц тюльпанов от посла Габсбургов при османском дворе в Турции, где тюльпаны выращивались веками. Клузиус провёл дальнейшие годы своей жизни, преподавая в университете в Лейдене, где в 1593 г. он успешно вырастил тюльпаны, заложив тем самым основы промышленного выращивания луковичных растений в Голландии. Его слог был гораздо более отточенным, чем моряцкое сообщение, и в его описании детали морфологии додо появляются в организованном виде: