Возвращение ненормальной птицы. Печальная и странная история додо

Пинта-Коррейа Клара

* В литературе на русском языке его также называют Матвеем или Матфеем. – прим. перев.

сифилиса, и парик, чтобы скрыть лысину. Не встречая сопротивления, Матиас вторгся в Богемию и дошёл до Праги. Послы, министры и священники бежали из дворца, оставив Рудольфа лишь с преданной ему группой художников и астрологов, среди которых был Иоганн Кеплер. Они остались не только потому, что любили императора, который всегда поддерживал их с восхитительной любезностью, но ещё и потому, что им больше некуда было идти. Прикованный к постели и впавший в апатию, Рудольф отказался покинуть свои покои. Матиас короновался и изгнал Рудольфа из замка в Градчанах, заключив его в Летнем дворце Бельведере.За много лет до этих событий Тихо Браге сообщил Рудольфу, что его любимый лев, тот самый лев, которому служители зверинца однажды бросили пьяного брадобрея-философа, впавшего в немилость к императору, умрёт всего лишь за несколько дней до собственной смерти императора. И вот в начале января 1612 года зверь умер у ног своего хозяина. В ту ночь ноги низложенного императора распухли настолько, что никто не смог снять с него сапоги. Два дня спустя доктора срезали сапоги императора, обнажив ноги, поражённые гангреной. Его крики, говорят, отзывались эхом даже у передних дверей дворца. В последние мгновения своей жизни он перестал кричать и приказал священникам и докторам выйти из комнаты. Он умер 20 января 1612 года в возрасте шестидесяти лет, и подле него были лишь двое мальчиков-слуг.

После смерти Рудольфа Руландт Саверей остался в Праге, уже на службе у Матиаса. Согласно сведениям из архива Габсбургов, в феврале 1613 года Матиас попросил богемские сословия выплатить деньги «нашему камер-художнику и верному, дорогому Руландту Саверею» на трёхмесячную поездку в Амстердам.8 В июне того же года новый император предписал сословиям платить Саверею 300 гульденов в качестве частичной оплаты в счёт задолженности по жалованью. Это предполагает, что отъезд Саверея в Амстердам зависел

от выделения денежных средств, и что ожидалось его возвращение в Прагу. Причиной поездки, похоже, стала необходимость управлять имуществом его умершего брата Якоба и заключать соответствующие финансовые сделки от имени детей Якоба. Когда именно уехал Саверей, неизвестно; но сведения из архива Габсбургов указывают на то, что он больше не вернулся, несмотря на неоднократные усилия, предпринимавшиеся Матиасом.В Амстердаме преобладающим течением живописи был романизм, который Саверей игнорировал. Вместо этого он продолжил совершенствовать свои проверенные временем приёмы рисования пейзажей и животных. Теперь он обратил своё внимание на скотный двор, начав то, что позже станет главной темой голландской живописи. Также он стал делать рисунки животных и пейзажи, пост-пражского периода творчества, в том числе виды Амстердама.В 1619 г. Саверей переехал в Утрехт, где и провёл остаток своей жизни. По словам современников, он работал только по утрам, проводя значительную часть остающегося в итоге свободного времени в «весёлой компании», часто в сопровождении своего племянником Ханса Саверея. На протяжении последующих десяти лет Саверей процветал, сколачивая капитал главным образом на своих пейзажах и картинах с изображениями животных – которые действительно ценились высоко, о чём ясно говорят те 700 гульденов, которые в 1626 г. заплатили жители Утрехта за одно из его полотен – «Рай животных». Оно было подарено Амалии ван Сольмс во время её свадьбы с Фредериком-Генрихом Оранским, преемником Морица Нассауского в качестве принца Оранского и правителя Нидерландов. Кстати, в 1626 году в Амстердам с Маврикия привезли другого дронта; это может объяснить, почему дронт играет такую заметную роль на картине Саверея, написанной в 1626 году и известной как «Рай» (в настоящее время выставлена в Берлине). Также Саверей продал свои картины в 1628 г. князю Лихтенштейна и в 1637 г. королю Англии Карлу I.Популярность работ Саверея в Нидерландах отчасти была отражением недавно обретённых страной могущества и богатства колониальной державы. Также успех Саверея был связан с публикацией разного рода рассказов о путешествиях и с возрастающим интересом к басням Эзопа, множество переводов и пересказов которых было издано в Нидерландах между 1617 и 1633 гг. Хотя Саверей, похоже, не иллюстрировал сами басни, рост интереса к ним, возможно, стимулировал спрос на картины с изображениями животных, которые и писал Саверей.Между 1617 и 1620 гг. Саверей создал серию прекрасных изображений животного царства, населённых ещё плотнее, чем раньше, и все более и более отступавших от строгости этюдов натуралиста. Однако обычная жизнь за пределами пастбища и фермерского двора больше не имела отношения к его тематическим предпочтениям, кроме, разве что, случайных поездок на рынок. Также, пока Саверей жил в Утрехте, его карьера «цветочника» достигла своей кульминации в виде изысканно свежего и искусно составленного «Букета», датированного 1624 годом. Гористый ландшафт альпийских полотен теперь смягчился, превратившись в нечто менее величественное, но более доступное, даже при том, что написанные им ранее дикие ландшафты на протяжении десятилетий копировались или перерабатывались многими голландскими художниками. Хотя Саверей, возможно, постепенно терял интерес к рисункам как к средству самовыражения, он включал в свои картины с изображениями животных зарисовки живописных голландских или «римских» руин, создавая странного рода пасторали.Некоторые из этих поздних картин имеют высокое качество, но большая их часть, хотя и с подписью “r. savery”, была выполнена при минимальном участии самого мастера. Некоторые из этих не столь тщательно написанных пастишей принадлежали Хансу Саверею, племяннику Руландта и, насколько это известно, единственному ученику, которого он взял. Однако у него были соавторы, а именно, рисовальщики фигур, и он, вероятно, время от времени нанимал каких-то помощников. Ясно, что в промежутке между 1620 и 1630 гг. многие из самых одарённых молодых художников Утрехта находились под влиянием рисунков и живописных полотен Саверея – как его последних работ, так и сделанных в более ранние годы.Было бы очень соблазнительно представить себе человека, который донёс до нас цвета и облик додо, полного жизни, умершим в почтенном возрасте, богатым и успешным. Но в пангерике, написанном в 1639 г., через год после смерти живописца, несколько загадочная личность, которую звали В. Рогман, намекает, что в конце своей жизни Саверей больше не работал в одной команде со своим здравым смыслом. Другие свидетельства гораздо более прямолинейны: когда Саверей умер, он был бедным и сумасшедшим. Sic transit gloria mundi.

Нечто подобное можно сказать и о коллекциях Рудольфа, хотя их растаскивание растянулось на века и, может быть, ещё не прекратилось. Возможно, разграбление уже началось, пока труп Рудольфа был ещё тёплым. Рассказывают, что он обнаружил эликсир вечной жизни и молодости, который хранил в бутылочке, висящей на ленте у него на шее. Пока его тело ожидало похорон, священник схватил бутылочку и выпил эликсир. Он был арестован и повесился в тюрьме.Остальных это не удержало. Некто Иероним Маковский отвечал за гардероб Рудольф и при случае позаимствовал самую красивую одежду у своего господина. Он мог исчезнуть, выдавая себя за Рудольфа и унося на своих плечах роскошную плату за предоставление аудиенций подозрительным субъектам в полумраке сводов Дворца. Маковскому удалось купить себе свободу, когда он предложил своим тюремщикам показать места, где было спрятано многое из неисчерпаемых сокровищ Рудольфа. Но это было практически ничто по сравнению с тем, что случилось дальше.Серьёзный ущерб коллекциям начали наносить уже после того, как преемник Рудольфа Матиас, также бездетный и столь же слабый в роли лидера, как и его брат, согласился в 1617 г. передать корону Богемии своему кузену Фердинанду II. 23 мая 1618 года сторонники протестантизма из числа богемских сословий, разъярённые отказом Фердинанда подтвердить права, предоставленные им Рудольфом, выбросили двух имперских наместников из окна замка в Градчанах – этот случай с тех пор известен как «пражская дефенестрация»*. Жертвы упали в кучи мусора и остались невредимыми, но их падение было предлогом для того, чтобы различные предметы искусства, использованные просто как метательные снаряды, полетели из окон вслед за ними, разлетаясь на куски от падения с высоты 50 футов.Первая опись коллекций Рудольфа была сделана на следующий год, в 1619 г. В то время разграбление едва

* Точнее, «Вторая пражская дефенестрация»; первая состоялась в 1419 году. – прим. перев.

началось, и в списки было внесено более 3000 картин, в том числе работы Микеланджело, да Винчи, Рафаэля, Джорджоне, Дюрера, Гольбейна, Кранаха, Брейгеля, Тициана, Тинторетто, Веронезе и Рубенса, а также 2500 скульптур и тысячи предметов, предварительно оцененных в невообразимую сумму 17 миллионов гульденов.Пражская дефенестрация послужила толчком к началу Тридцатилетней войны, которая в своей первой стадии была борьбой за Богемию, где Фердинанд использовал армию под командованием своего кузена Максимилиана I, герцога Баварии. Нанеся поражение богемским мятежникам в сражении на Белой Горе 17 ноября 1620 г., Максимилиан решил сам взять себе плату за помощь. Он загрузил 1500 повозок произведениями искусства и драгоценными вещами из коллекций Рудольфа. Говорили, что мир не видел такого каравана с сокровищами с тех пор, как царица Савская принесла свои богатства царю Соломону.Одиннадцать лет спустя, в 1631 году, пока продолжалась Тридцатилетняя война, курфюрст Саксонии занял Прагу и отправил домой ещё 50 повозок, доверху набитых сокровищами. 26 июля 1648 года граф фон Кёнигсмарк занял знаменитый замок в Градчанах. Из добычи, предназначенной для королевы Швеции Кристины, он выбрал для себя пять повозок, гружёных до краёв золотом и серебром. По окончании Тридцатилетней войны комиссия, назначенная для оценки состояния замка, обнаружила лишь разбитые статуи и пустые рамы от картин. Но это была поспешная оценка. В 1749 г. императрица Мария-Терезия ремонтировала замок и при этом навсегда уничтожила остатки обстановки, в окружении которой когда-то жил Рудольф. Тогда же она продала несколько картин Дрезденской картинной галерее.Но она не могла продать всё, потому что, когда Фридрих II направил на замок свои орудия, он уничтожил огромное количество драгоценных вещей. Испуганные слуги, запертые внутри, собрали всё, что могли, в огромные ящики, и спрятали их в пещерах, чтобы сохранить содержимое. Когда стены сотрясались, а люстры падали и разбивались вдребезги, отчаянное бегство тех, кто ещё оставался в замке, привело к тому, что сотни хрупких изделий из фарфора, хрусталя и мрамора разбивались и разлетались на куски.14 мая 1788 г., когда Иосиф II решил переделать старый замок в военные казармы, он организовал аукцион лишних предметов убранства. Перед тем, как начался аукцион, Иосиф приказал, чтобы все предметы, которые считались не представляющими никакой ценности, были выброшены в ров. Поэтому статуэтки, монеты, раковины, окаменелости, медали, камни и изделия из гипса бесславно утонули в грязи. Через сорок лет они всё ещё представляли интерес для детей с пражских улиц, занятых поисками сокровищ.На аукционе, организованном Иосифа II, знаменитая картина Дюрера «Праздник венков из роз», которую Рудольф приказал перенести через Альпы на плечах мужчин, словно святую реликвию, ушла за несколько монет. Статуя Илионея, за которую Рудольф заплатил десять тысяч дукатов, была продана за горсть монет.Тем не менее, сокровища не были исчерпаны полностью. В 1876 г. инспектор, посланный из Вены, обнаружил ещё картины и организовал их осторожную пересылку из одной столицы в другую. Даже в современную эпоху, во времена нацистской оккупации Чехословакии (1938-1945 гг.),

там было всё ещё оставались богатства, которые можно было разграбить, на что указывает непрерывный поток ящиков, отправлявшихся в Германию. Рейхспротектор СС и обергруппенфюрер Рейнхард Гейдрих приказал замуровать в стену корону Святого Вацлава, покровителя Богемии. Во время проходившего после войны судебного процесса Карл Герман Франк указал суду место, где находилось это величайшее сокровище, которое в ином случае всё ещё считалось бы потерянным в подземельях замка. И бог знает, что ещё остаётся там, потому что Рудольф не только не любил вести учёт богатствам, но также получал удовольствие от изобретения сложных потайных мест для сокрытия своих любимых трофеев. Словно после того, как затонула огромная каравелла, вернувшаяся из Индии, великолепные клочки некогда ослепительной славы продолжают всплывать на поверхность и в наши дни.Таким образом, можно надеяться на то, что миру будет явлен ещё один портрет дронта. А пока мы ждём, возможно, мы должны быть благодарны тому, что Руландт Саверей сумел не поддаться посулам Матиаса и не вернулся в окружение Габсбургов. Если бы он так поступил, его картины, изображающие дронта, могла бы ждать та же самая судьба, какая постигла многое из коллекций Рудольфа.

1 Kurt Erasmus, Roelandt Savery, sein Leben und seine Werke (докторская диссертация), Halle-Wittenberg, Germany: Friedrichs-Universitat, 1907.2 Там же. 3 Joaneath Ann Spicer-Durham, The Drawings of Roelandt Savery (докторская диссертация), New Haven, Connecticut: Yale University, 1986.4 Бытие 9, 2-3. 5 Псалтырь 8.6 Kemp Malone, The Dodo and the Camel: A Fable for Children Freely Told in English by Kemp Malone, after the Danish Version of Gudmund Schutte, Baltimore, Maryland: J. H. Furst Company, 1938.7 Joaneath Ann Spicer-Durham, The Drawings of Roelandt Savery (докторская диссертация), New Haven, Connecticut: Yale University, 1986.8 Kurt Erasmus, Roelandt Savery, sein Leben und seine Werke (докторская диссертация), Halle-Wittenberg, Germany: Friedrichs-Universitat, 1907.

Глава 4 Маврикийи Реюньон 

В конце шестнадцатого века голландцы и англичане почти одновременно вышли в Индийский океан. И те, и другие искали, но не смогли найти северные пути в Ост-Индию (британцы плыли на запад, а голландцы на восток), и обе страны основали Ост-Индские компании – Англия в 1600 г. и Голландия в 1602 г. Обе страны были намерены развивать восточную торговлю, конкурируя с португальцами.К 1611 г. голландцы и англичане интенсивно использовали новый южный путь в Индию, который стал известен как «большой маршрут». От мыса Доброй Надежды он проходил южнее Маскаренских островов, поворачивая на север только к востоку от Родригеса. Хотя проходом через Мозамбикский пролив никогда не переставали пользоваться, Маскаренские острова стали более привлекательными для мореходства у голландцев и англичан, а в дальнейшем и у французов. Острова представляли собой безопасное и удобное место для пополнения запасов продовольствия и пресной воды, для ремонта случайных повреждений судов, и даже для заготовки древесины. И что важнее всего, они были необитаемыми и потому не несли никакой угрозы вроде той, которая вынудила португальцев отказаться от мусульманских Коморских островов, где в 1591 г. был целиком вырезан один английский экипаж.На протяжении четырёх десятилетий после плавания в 1598 г. Якоба ван Нека, который провозгласил Маврикий владениями Голландии и привёз в Европу первых живых дронтов, не предпринималось никаких попыток заселить остров. Там бросало якорь множество судов, и были написаны отчёты о том, что они там встречали. Рассказ о французском плавании 1607 года говорит, что люди из команды «питались черепахами, додо, голубями, горлицами, серыми попугаями и другой дичью, которую они ловили в лесу руками».1 Все гости островов в это время были поражены как количеством доступной дичи, так и лёгкостью, с которой её можно было убивать.В дневнике экспедиции, плывшей обратно в Голландию из Индонезии, капитан упоминает несколько трапез, которые его люди приготовили из додо, будучи, очевидно, менее разборчивыми в еде, чем их предшественники – ван Нек и его команда. Он упоминает, что трёх или четырёх, а иногда всего лишь двух додо было достаточно, чтобы обеспечить всех вполне достаточным количеством пищи, и это даёт нам представление о величине птицы. «Когда здесь был Якоб ван Нек, эти птицы назывались Wallich-Vogels [отвратительными птицами], потому что даже длительная варка едва ли сделает их мягче, и они оставались плотными и жёсткими, за исключением грудки и брюшка, которые были очень хороши».2Таким образом, мирные животные острова оказались в осаде значительно раньше, чем люди попробовали селиться там. Даже рыбу, на которую ранее не обращали внимания, преследовали в самых глубоких водоёмах. Дронты с их круглыми и жирными гузками явно были целью для тех, кто высаживался на острова в поисках пищи. Моряки тащили жирных дронтов на корабли, целые команды кормились ими досыта, и ещё много чего оставалось после этого. Во время одной такой охотничьей экспедиции люди вернулись на судно, нагруженные 50 большими птицами, в том числе 24 или 25 дронтами, которые были такими большими и тяжёлыми, что вся команда не смогла съесть за обедом двух из них, и всё мясо, которое осталось, было засолено. Всего лишь за три дня эта та же самая команда поймала ещё 50 птиц, включая примерно 20 дронтов; всех их принесли на борт и засолили.Вряд ли какой-нибудь отчёт этого периода не упомянул бы об огромных размерах дронта и о том, насколько полезным было его заготовленное мясо для оставшейся части плавания. Среди всего того, что выглядело как праздная и долгая резня, лишь однажды промелькнуло упоминание о том, что дронт пробовал сопротивляться: один моряк написал, что, если люди не соблюдали осторожность, птицы наносили серьёзные раны своим

Описывая эту иллюстрацию Виллема вен Вест Занена 1648 года, Антон Корнелий Оудеманс указывает: «На переднем плане можно увидеть двух человек, бьющих попугая и заставляющих его кричать, в то время как на заднем плане три человека заняты тем, что бьют додо палками, когда четвёртый смотрит, а пятый держит двух мёртвых додо, и их головы волочатся по земле».3 (Из книги Masauji Hachisuka, The Dodo and Kindred Birds; or, The Extinct Birds of the Mascarene Islands, London: H. F.& G.Witherby, Ltd., 1953.)

противникам мощными клювами. Увлечённый английский натуралист сэр Томас Герберт посетил Маврикий в 1627 г., когда остров был всё ещё необитаем. Его отчёт, озаглавленный «Путешествия», был издан в нескольких версиях после 1643 г. Из него ясно видно, что эта странная птица обаяла его: «Первый из птиц – это додо. Это название из португальского, и относится к его простоте:»

Это – птица, которую за обличье и редкость можно было бы называть Фениксом (что из Аравии). Ее глаза круглые и маленькие, и сияют, как алмазы. Её тело круглое и чрезвычайно жирное, её медленная походка порождает тучность... и так велики [они по размеру], что немногие из них весят меньше, чем пятьдесят фунтов: они дают мясо, но [они] лучше для глаз, чем для живота; поскольку лишь сильный аппетит может с ним справиться: а в ином случае, из-за его жирности, его не выбирают для еды, оно быстро приедается и тошнит желудок, действительно, будучи приятнее на вид, чем съеденным. У неё меланхоличный облик, что заметно по ущербности Природы в сложении, когда столь массивное тело снабжено придаточными крыльями, которые, конечно, неспособны [поднять] её над землёй, служа лишь для того, чтобы числить её среди птиц; её желудок пламенный, поэтому она легко может переваривать камни и железо.4

Последнее предложение относится к присутствию камнеподобных образований, которые имеются в пищеварительном тракте многих животных, не имеющих зубов. Странная особенность додо заключалась в том, что у него был только один такой камень, тогда как у большинства животных, у кого они встречаются, их больше одного, чтобы они работали как перемалывающий механизм. С чего Герберт мог подумать, что дронт мог переваривать железо – это пусть каждый решает сам.Несколько менее фантастический отчет Питера Манди содержит конкретное указание на резкое снижение численности популяции додо. Манди, служащий Британской Ост-Индской компании, был в своё время путешественником и совершал самые значительные по протяжённости путешествия со времён Марко Поло. Посетив Маврикий в марте 1634 г., он отметил: «Додо, странный род птицы, вдвое больше, чем гусь, который не может ни летать, ни плавать, поскольку его пальцы раздельные; удивительно, как он мог попасть туда, не будучи находимым ни в одной другой части мира».5

Спустя четыре года, возвращаясь из Китая, Манди вновь остановился на Маврикии и пошёл искать додо. «Теперь мы не встретили ни одного, – написал он в своём дневнике. – Насколько я помню, они были такими же крупнотелыми, как большие индюки, покрытыми пухом, с маленькими висячими крыльями, словно короткие рукава, в целом совсем бесполезными, чтобы летать или помогать себе любым иным образом».6 Численность додо, высокая прежде, уже серьёзно снизилась.Франсуа Коше посетил Маврикий в 1638 г. и описал своё путешествие в книге, озаглавленной «Relations veritables et curieuses de l’Ile de Madagascar». Он утверждал, что видел птиц, которых назвал Oiseaux de Nazareth – крупнее лебедя, покрытых чёрным пухом, с завитыми перьями на гузке и похожими перьями на месте крыльев. «У них нет языка, а их крик походит на голос утёнка». Коше добавляет, что их клювы были большие и изогнутые, ноги чешуйчатые, гнёзда сделаны из травы, сложенной в кучу. «Они откладывают только одно яйцо, размером с булочку за полпенни, напротив которого они кладут белый камень размером с яйцо курицы; если их убить, у них в желудке обнаруживается камень». Даже если эти детали точно соответствуют многим из особенностей додо, Коше, вероятно, перепутал эту птицу с совсем иной тропической птицей, казуаром, про которого тогда считали, что у него нет языка. Возможно, что обозначение Oiseaux de Nazareth было связано с неправильным пониманием или неверным произношением oiseaux de la nausee, французского выражения, происходящего от голландского названия додо Walckvogel. Так и появился призрачный вид Didus nazarenus, который преследовал орнитологов на протяжении многих десятилетий, пока все учёные не согласились с тем, что этот вариант додо никогда не существовал.7 Как и в случае с Манди, Коше не видел ни одного из всё более и более редких додо.