Возвращение
Шрифт:
– А вот моя вторая просьба: помогите мне наладить деревянные работы, а фундамент я сам залью. Работу нам прииск оплатит, а деньги райком выделит. Вы на пенсии - Вам добрый "калым" будет, а я отпуск возьму. А?
– Виктор умоляюще смотрел на старика.
– Я?! Деревянные работы?! "Калымить?!"...
– дед оторопело уставился на Виктора. Вид у него был совершенно ошарашенный, даже челюсть отвисла и задрожала. Он молча открывал и закрывал рот, сглатывая. Его кадык остро ходил под серебристо-серой щетиной, щеки ввалились, лоб взмок, седина волос встала дыбом, а весь он как-то разом постарел и согнулся.
Наступила пора оторопеть Виктору. Он почувствовал, что зря предложил деду "подкалымить".
– Виктор лихорадочно соображал, как вывернуть ситуацию назад. Но мыслей не было, и он ждал.
Постепенно дед успокоился.
– Нет, Виктор Михайлович, нет. Рисовать ещё как-то... , а вот ставить... Увольте-с, голубчик. Увольте. По дереву я немощен и глуп!
– он говорил это, не глядя на Виктора.
– Хорошо! За-ме-ча-тель-но! Я завтра принесу эскизы, вы проработайте, списки красок там разных, кистей всяких составьте... А я заливать пока бетон начну!
– Виктор почти кричал от радости.
– Договорились...
– дед устало кивнул ему и, сев на диван, откинулся на спинку.
– А где планируете ставить-то?
– А на бугре. Обзор оттуда хороший...
– Виктор улыбался.
__________________________
...А где планируете ставить-то?- капитан устало кивнул ему и, сев под лиственницей, откинулся на ствол дерева.
– А на бугре. Обзор оттуда хороший...
– прапорщик улыбался.
Они обманули красных. А ведь была у "курток", так капитан называл чекистов за их странную, если не сказать - болезненную, привязанность к шоферским кожаным курткам, оставшимся на многочисленных склада от царской армии, надежда на то, что на этой фактории у них будет подмога. А от фактории до поселка рукой подать, а там красный экспедиционный отряд расквартирован, а это уже сила. Это должно было стать их спасением.
Разведка определила, что первоначально отряд чекистов состоял из десяти человек. Это уже потом, после их бегства и разгрома комендатуры красных, из Охотска отряд догнали и присоединились ещё десятка три-четыре штыков - портовые рабочие, моряки, всяческая уголовная шпана, одурманенная красными, и, так называемый, комсомольский актив - особо ретивая в красных делах и мечтающая лозунгами молодёжь.
Чекисты уходили резко, но с оглядкой - оставляя на тракте одну засаду за другой. Строго у них выполнялось одно: каждую засаду возглавлял кто-нибудь из этих десяти. По кожаным курткам узнавали потом, что чекист. А отбивались "куртки" ожесточенно, здесь им надо отдать должное. Стреляли точно, расчетливо. Убито девять бойцов, а семерых раненых пришлось отправить обратно - в Охотск. Поэтому погоня затягивалась и результат все "не вырисовывался", как любил говорить капитан. Шесть засад - шесть чекистов. Значит, "лютых" осталось еще четверо. А вот те, которыми чекисты командовали... Тех капитану было искренне жалко.
– Ведь всех убьём, дураков. Ни за синь пороха умрут! Ну, а этот...
Капитан закрыл глаза. В его памяти всплыл образ того самого комиссара, за кем он сейчас гнался.
Крепкий, ладно сложенный, с открытым, располагающим к откровенности, немного скуластым лицом, человек. Когда он говорил, на его скулах пятнами выступал лёгкий румянец и кожа становилась похожей на гусиную - покрывалась мелкими пупырышками. Судя по его речи, он был неплохо образован. И совершеннейший оратор! Можно даже сказать - трибун! Как-то раз его огненная, проникновенная речь так возбудила приисковых рабочих, что они были готовы с кольями ринуться в город, чтобы уничтожить, утопить в море всю "белогвардейско-купеческую" сучью интеллигенцию, эту грязную пену буржуазии, эту контру...
А вот его глаза... Бесцветные, переплетённые красной сеткой сосудов, капли, в которых плавали черные точки зрачков. Их взгляда не могли выдержать многие, с кем он разговаривал, не говоря уже о тех, кого он допрашивал. Взгляд был тяжелый и холодный, он совершенно не ложился на его лицо, не гармонировал с ним, а жил отдельной, злой жизнью.
Сколько раз капитан встречал комиссара на пристани - столько раз ему хотелось выхватить револьвер и выстрелить. Выстрелить в это лицо, в эти ледяные глаза...
– Господи, как он смотрел на меня тогда!..
– руки опять сжались в кулаки, и капитан судорожно вздохнул.
Лицо комиссара и лица, лица, лица...
Лица расстрелянных или убитых колотушками, утопленных в море или заколотых штыками...
Рыбак с пристани, его жена, купец, инженер, пастух, гимназист...
Капитан встряхнул головой, отгоняя видения. Мысли вернулись в действительность. Комиссар-то оказался совсем не дурак в военном искусстве. В бой вступал продуманно, грамотно расставляя своих бойцов, а его манёвр огнём, особенно на флангах, приносил большие неприятности белопартизанам - их потери были уже ощутимыми. Уходя, хитрил - расставлял засаду от засады на расстоянии звука выстрела. Так он контролировал расстояние между собой и преследователями - по шуму начавшегося боя. Достойный оказался противник. Но он, Яныгин Иван Николаевич, капитан, командир белопартизанского отряда, переиграл комиссара. Очередную засаду они взяли "в ножи" - он, шесть пластунов-ижевцев и два эвена-охотника вырезали её чисто. Смерть вошла в ряды "засадников" шелестом кустарника и травы. Лежат теперь по кустам, в траве серые комки рабочих роб, зелёные - шинелей и один комок черный - кожаной куртки. Все отошли к Богу быстро, только один, худой и веснушчатый мальчишка-рабочий, умирал мучительно - обмочился, долго сучил ногами и изгибался дугой, беззвучно раскрывая рот, пытаясь издать крик пузырящимся перерезанным горлом... Его окровавленные пальцы, с обгрызенными ногтями, хватали и вырывали траву. Хватали и вырывали... А вокруг него стояли и смотрели пластуны. Молча смотрели...
Очередную засаду, которую комиссар приготовил на переправе через ручей Тас-Талон, капитан обошел без боя и, сделав огромный крюк через хребет в долину речки Тарыннах, оставил позади и засаду, и отходящий отряд красных. Марш-бросок удался, благодаря всё тем же эвенам - пригнали со стойбища оленей для каждого бойца и подсказали "быструю" тропу. "Быстрой" эвены называли тропы, движение по которым не усложнялось завалами, болотами, марями или иными препятствиями.
Капитан отобрал на предстоящее предприятие наиболее опытных бойцов, хотя весь отряд шагнул вперед, когда он рассказал диспозицию. Они шагнули, а у него потеплело в глазах, к горлу подступил комок...
После броска через горы оказаться между засадой и арьергардом красных - плохая перспектива. Это, либо бой в окружении, либо очередная "засадная" эпопея. И он, Яныгин, решается на, казалось бы, безумный поступок - тихий захват фактории до прихода туда чекистов. Еще одно решение - отправка гонца к основному его отряду с приказом дать бой засаде, но только неспешный, "длинный" бой.
– Шумите братцы, шумите. А потом отойдите и выманите разведку из засады - тяните время. Но - не дайте себя посчитать! Ни в коем! Полковнику Худоярову всё строго выполнить, ибо в его руках все мы! Так и передайте: строго!
– он напутствовал подпоручика с обратным поручением, стараясь не смотреть в его глаза - сколько в них было укора.
– Да, Илья Григорьевич, голубчик, возьмите ещё одного оленя - вам необходимо. А мы по очереди побежим...