Возвращенный рай
Шрифт:
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВОЗМЕЗДИЕ
18
Нью-Йорк, 1971 год
Первое, что заметила Лили Брандт, когда вынимала почту, было письмо с маркой, на которой был изображен экзотический карибский остров, что тут же вызвало у нее тоску по дому.
В Нью-Йорке Лили уже провела почти четыре года, но ее страстное желание возвратиться на райский островок, где она родилась и выросла, не ослабевало, особенно в такие дни, как этот, когда на холодных улицах Манхэттена гулял ветер, а толстая пелена серых облаков, скрывавших верхушки небоскребов, предвещала снег. Даже когда она просто взяла в руки конверт, перед ее мысленным взором возникли картины песчаных пляжей с пальмами, голубое, как сапфир, море, лучи жаркого солнца на голой коже, запах
Мандрепора, мой райский уголок, думала Лили, дрожа от холода в зимнем Нью-Йорке. Мандрепора, где отгораживаются ставнями от нещадно жгучего солнца, а не от ледяного ветра. Мандрепора, где так приятно лежать на песчаном берегу, подставляя загорелое тело набегающей волне и где вода такая прозрачная, что видно дно и кораллы, которые и дали острову название. Мандрепора тех дней, когда отец был для меня героем, сильным и непоколебимым, хозяином всего окружавшего, а мать – волшебным воспоминанием, не то святой, не то кинозвездой. Прекрасная темнокожая принцесса, с ярко-красными губами и ногтями, пахнущая духами, столь же экзотическими, каким был сам остров, и которая умерла – как это случается со всеми прекрасными героинями – не дожив до того времени, когда годы сотрут ее красу, сделают старчески слабой. Мандрепора тех блаженных дней, когда отец женился на Ингрид, тех дней, когда казалось, что детство не кончится никогда. До того, как я начала так стремительно взрослеть. До Джорге. Да. Прежде всего, до Джорге.
Память о нем язвила даже больнее, чем тоска по родному острову, и Лили нетерпеливо гнала ее от себя. Она не станет о нем думать. Не смеет. Он лгал ей, обманывал, разбил ей сердце. Более того, он запачкал все самое светлое, что она любила. Нет… последнее не совсем верно. Недостатки присутствовали всегда. Джорге лишь открыл ей глаза на них. Он выполнил роль своего рода катализатора. Она не может ничего простить ему – никому не может простить, – но все равно продолжает любить их. Это ее крест, который она несет на своих худеньких плечах. Именно это делало ношу особенно тяжелой.
Лили сняла пальто из толстой шерстяной байки бледно-коричневого цвета, аккуратно повесила в шкаф. Во вставленном в дверце зеркале она увидела свое отражение: высокая стройная девушка с копной темных волос, рассыпавшихся по кашемировому свитеру, с такими темно-карими глазами, что они казались черными. Лили унаследовала внешность своей мамы-венесуэлки. К ней почти ничего не перешло от арийского папы. У нее были длинные ноги и узкая, почти мальчишеская фигура, ей подошло бы скакать на конях благородных кровей, которых разводила семья ее матери в их обширном поместье в Андах. Лили словно переняла от благородных животных их грацию, помноженную на выносливость, и неотразимую таинственность. Даже в космополитическом Нью-Йорке она выделялась своей экзотической красотой и понимала, что ее внешность помогала даже в ее работе сотрудницы информационного отдела небольшого издательства. Встречавшиеся с нею сразу же запоминали ее, а очарование и привлекательность Лили отрывали перед ней двери, которые могли бы при других условиях остаться закрытыми.
В маленькой кухоньке своей квартиры Лили включила центральное отопление и налила бокал вина. Возможно, более благоразумно было бы сварить кофе, но Лили привыкла в свое удовольствие выпивать бокал шабли в конце рабочего дня.
Она смаковала вино с видом знатока, допила, отнесла бокал на стойку и села на стул с высокой спинкой.
Письмо с карибской почтовой маркой лежало на стойке, куда она его и положила. Почерк на конверте, по-детски закругленный, легко было узнать.
Джози, подруга ее детства, которая, по мнению отца, была совсем ей не пара. Джози, чья мать работала горничной на их вилле, превратилась для нее в сестру, которой так ей недоставало. Не важно, что отец иногда топал ногой и запрещал им играть вместе, они умели устраиваться. Не важно, что Лили была избалована
Джози теперь вышла замуж за садовника, работавшего в поместье отца Лили, у нее появился сын – родился он не на Мандрепоре, а на Сен-Винсенте, как и всех местных девушек, Джози отправили рожать на другой остров. Отец Лили не хотел, чтобы возникали осложнения с родившимися на Мандрепоре детьми, которые впоследствии могли бы требовать для себя соответствующих прав на острове, если бы такая практика установилась. И хотя Лили больше не жила на Мандрепоре, Джози обратилась к ней с письменной просьбой стать крестной матерью. Лили знала, что отец придет в ярость, если узнает об этом, но с восторгом согласилась, оформив все по доверенности.
Две девушки постоянно переписывались, хотя и не так уж часто. В своих письмах Джози сообщала массу новостей о своей семье, о том, как подрастает маленький Уинстон, а в своем последнем письме, несколько месяцев назад, писала, что опять забеременела. Она редко упоминала об отце Лили или об Ингрид, потому что знала, что Лили это будет неприятно, и никогда – о Джорге.
Лили открыла конверт и вынула из него два листочка бумаги, мелко исписанные детским аккуратным почерком Джози. Она подлила вина, знакомясь с последними проделками Уинстона и ходом беременности Джози. Абель, муж подруги, получил повышение и стал главным администратором единственной гостиницы острова. По мере чтения ее тоска по дому возрастала, и мысленно она опять увидела подстриженные лужайки, цветущие кустарники, аккуратно подстриженные, благоухающие цветами, теннисные корты с бархатной зеленью ухоженной травы.
В уголках ее губ заиграла задумчивая улыбка, когда она вспомнила, как однажды они с Джози отправились в гостиницу и спрягались в кустарнике, окружавшем большой плавательный бассейн на открытом воздухе, подглядывая за гостями, подставлявшими солнцу свои дряблые бледные тела на лежаках возле бассейна или неловко прыгавшими в воду, шлепаясь животом о лазурную гладь, и хихикали над беспомощностью этих мужчин. Гости для девочек всегда были источником забав. Все они являлись олицетворением трезвого практицизма людей среднего возраста, говоривших друг с другом только по-немецки, на языке, которого Лили не понимала, хотя то был родной язык ее отца, и страшно дороживших своим уединением. Лили знала, что ее отец возмутится, если узнает, что она и Джози подглядывали за гостями, хотя в сам отель ей заходить не запрещалось. Ему просто не понравилось бы, что она надсмехается над гостями, подзадоривая в этом Джози – местную мулатку, которой подобало бы знать свое место.
Теперь муж Джози Абель ухаживал за теми же самыми кустарниками, следил за чистотой того же самого бассейна, где те же самые гости или очень похожие на них, позволяли своей бледной коже поджариваться под жарким солнцем Мандрепоры до цвета розовой лососины. Ирония воображенной картины заставила Лили опять улыбнуться и продолжить чтение письма, отыскивая там слова и образы, которые ярко оживляли остров в ее памяти.
Однако через несколько абзацев тон письма изменился. Еще до того, как Лили прочитала эту часть письма, она почувствовала это. Как будто ее подруга начала писать нескладно, не зная, как ей продолжать письмо, и ее беспокойство отразилось на ее стиле: ее речь приобрела непонятный, смутный смысл, стали попадаться неестественные высокопарные слова.
«Лили, мне хотелось бы кое о чем рассказать тебе. Твой отец в последнее время чувствует себя не совсем хорошо. Он очень похудел, осунулся, стал сам на себя не похож, и горничные на вилле говорят, что ему надо много отдыхать. Я не писала об этом, потому что не хотела тебя беспокоить, по неделю назад он летал на материк, чтобы, как слышал Абель, пройти медицинское обследование в больнице. Когда он возвратился, то выглядел еще хуже, чем раньше. Я пыталась разузнать, в чем дело, но это нелегко – твой отец очень скрытен. Брат Абеля, Ной, который работает на вилле, считает, что твой отец ездил к специалисту по раковым болезням. Может быть, он связывался с тобой, но, зная, как обстоят дела, я сомневаюсь в этом. К тому же твой отец ненавидит болеть, правда? Во всяком случае я решила сообщить тебе об этом».