Вперед в прошлое 5
Шрифт:
Бузя покорно отошел в сторону, тряпка в его руке повисла флагом капитуляции. Он к такому привык. Кто-то платит, кто-то морозится, кому-то просто нечем.
Это можно было проглотить, но хамить-то зачем? Парень старался, работал и мало того, что не получил плату за свой труд, да хоть десять рублей, еще и на грубость нарвался. Меня захлестнула ярость. Даже Чума так не бесил, потому что он просто невоспитанный дурачок. А вот этот — урод, который обидел сироту. Захотелось взять биту и разворотить его машину. Но за неимением оной я просто встал перед капотом «Волги», поднимая обломок кирпича.
Рыжий сделал вид, что не заметил меня, и завел мотор. Я поднял кирпич над головой.
— Не дури!
Подбежавший Бузя протянул руку, чтобы меня оттащить, но я просто посмотрел — и его как ветром сдуло.
— Не заплатил чувак, это нормально, — попытался меня урезонить он.
— Пошел с дороги! — рявкнул рыжий, опустив стекло. — Я никому ничего не должен!
— Сука ты жопомордая, — проговорил я так громко, чтобы все слышали. — Этот парень — сирота, я его знаю, а ты не просто не заплатил. Если бы так — хрен с ним. Ты подождал, пока он вымоет твою машину. Стоял вон там и ждал. И мало того, что спасибо не сказал, а еще и нахамил.
Рыжий заглушил мотор, открыл дверцу. Но я не побоялся, что он вылезет и распустит руки, а продолжил его срамить, наблюдая, как останавливаются прохожие, чтобы поглазеть.
— Зачем так делать? Парень не пошел воровать. Не пьет, на еду себе зарабатывает. Вон как ласточка твоя блестит. Объясни — нафига грубить? Трудно просто сказать спасибо? Рожа треснет?
Меня понесло, мозг напрочь отключился. Мужик вылез из машины с куском арматуры.
— Что ты несешь? Ты больной? А ну ушел с дороги!
Я сжал челюсти. Мне было пофиг. Брошусь ему в ноги и будь что будет. Такое не просто должно быть наказано — такое жить не должно! Мужик шагнул ко мне. Еще шагнул, а потом остановился, и рожа его вытянулась.
— Какой же вы бессовестный! — задыхаясь от злости, проговорила стоящая за моей спиной женщина и обратилась к людям: — Так все и было! Я видела! Я знаю этого сироту, это Сереженька!
Пришла отстраненная мысль, что вот так я узнал Бузино имя. На плечи легли теплые ладони.
— Пойдем, мальчик. Он не стоит того, чтобы из-за него попадать в неприятности. Бог ему судья!
Глава 11
Роль для Лидии
На мое место будто бы случайно встал незнакомый пожилой мужчина, преграждая рыжему выезд. Наблюдающая за сценой полная женщина подошла к Бузе, отдала ему сотенную и что-то сказала. Скрюченная старушка устремилась на машину нехорошего человека и стала избивать ее тростью.
Выругавшись, рыжий резко сдал назад и въехал в ящики торговцев — покатились яблоки по дороге. Один кавказец бросился их собирать, второй заорал и кинулся на «Волгу», ему на помощь поспешили соседи, бабка перевела ненависть с машины на человека и поковыляла вершить правосудие.
Я наконец обернулся и сказал:
— Спасибо.
И увидел, что меня остановила невысокая круглая женщина, похожая на Петросяншу, только нос более выдающийся, а подбородок более скошенный. Прихрамывая, она поковыляла вместе со мной к мопеду. Одна ее нога не гнулась и была короче другой.
— Тебе спасибо. За неравнодушие.
Бузя, сияющий, как медный пятак, тайком показал купюры, которые дали ему неравнодушные граждане. Встал на цыпочки, чтобы лучше видеть, как кавказцы возят по земле рыжего, улыбнулся и сказал, подойдя к нам:
— Спасибо, Пашка! И вам, тетя Лида!
— Ты голодный? — обеспокоенно спросила она. — Где Света с Ванечкой? Давно их не видно.
Вспомнилось, что Света говорила о какой-то женщине, которая их с Ваней кормила, а потом перестала приходить. Наверное, это она и есть. Бузя махнул рукой.
— Не, сытые. Мы ща у бабы Марфы живем. Пашка, вот, к ней устроил. Мы кучу денег заработали на кукурузе, теперь есть еда, и Пашка вещей из Москвы привез. — Я отметил, что голос Бузи перестал быть сиплым — наверное, за счет того, что он перестал вдыхать пары клея.
Женщина посмотрела на меня, как адепт — на сошедшее божество, я аж растерялся и проговорил:
— У тех людей только до конца декабря жить можно, потом приезжают их дети.
Женщина покачала головой:
— Так жалко деток! Такие хорошие! Света вообще солнечный лучик, хохочет — и на душе светло. И Сереженька молодец, работает. — Она покосилась на рыжего, который под присмотром кавказцев на карачках собирал яблоки. — Себе бы забрала, да некуда. У меня комнатушка в общежитии, от садика дали.
— Вы воспитатель? — спросил я и покатил мопед к дороге, а дальше — по пешеходному переходу, тетя Лида поковыляла со мной, переваливаясь с ноги на ногу, точно утка.
Бузя шел между мною и ней.
— Да. В Душанбе была заведующей. Пришлось бежать, нас там убивали. Это было страшно. — Она свела брови у переносицы и покачала головой. — Все забрали. Квартиру бросила. Сына растерзала озверевшая толпа… Не хочу вспоминать.
Мы с Бузей тоже молчали, нам передалась ее горечь.
— Езжай своя Россия, — проговорила она. — Вот, приехала. Но кому я тут нужна? Тут и свои-то не нужны.
Про переворот в Душанбе я что-то слышал, и то краем уха. То ли эта тема не освещалась, то ли я предпочел не знать. Знания меня-взрослого больше основывались на рассказах беженцев из Киргизии, где все было куда мягче. Все они уехали детьми, и воспоминания сводились к тому, что в школе били, и поодиночке ходить было опасно. А еще они увезли оттуда ненависть к выходцам из Средней Азии.
Возле пригорка я остановился.
— Тетя Лида, вам будет тяжело идти в горку. Я могу сказать детям, чтобы спустились к вам.