Врата Лилит
Шрифт:
Но его ответ принес разочарование.
– Ка...кие апартаменты... Ник...китского? Нет, нет, Снежа, это исключено! Неужели во всей области у нас нет других гольф-площадок или верховых лошадей? Давай я посмотрю в сети, поедем в любое другое место...
– А что это ты так?
– недовольно надув губки, капризно воскликнула Снежана.
– А, может, я хочу посмотреть, как ты живешь? Я, например, всегда мечтала осмотреть этот старинный дворец, который Никитский себе захапал, какие там зеркала, статуи, колонны, картины...
– последнее слово она произнесла с глубоким придыханием.
И тут Ганин сдался.
–
– Ещё бы! Кто ж не знает, где живет Никитский, скажешь тоже! Я сама сколько там с камерой караулила, не пускают туда, свол... Ой, прости, охранники там злые всегда были. Окей, минут через 40 буду - готовь шампанское, лед ну и все такое!
– хихикнула Снежана и быстро прервала связь, чтобы не возникло у него никакой лазейки вывернутся - без Ганина в этот чертов особняк можно прорваться только если раздобыть где-нибудь корочки сотрудника ФСБ, не меньше.
Снежана облегченно вздохнула, но маска легкомысленной девической веселости тут же слетела с её лица, сменившись выражением озабоченности и встревоженности, переносицу прорезала некрасивая морщинка. Она быстро прошла к своему рабочему столу и из его ящика достала свою маленькую портативную цифровую видеокамеру, электрический фонарик, а также, помимо всей прочей дамской требухи, незаметно положила травматический пистолет - на всякий пожарный, как говорится...
'Ну, вот, вроде бы все готово', - с легким волнением подумала Снежана и, последний раз взглянув в зеркало и поправив солнцезащитные очки-зеркалки, поднятые на лоб, отправилась к выходу из квартиры.
– Мам, Светика заберешь, ага? Я буду поздно! Если не приду ночью, не беспокойся, хорошо?
– Это... куда ж...
– опять всплеснула руками мама, которые все были перепачканы в белой муке.
– Мам, ну что ты опять начинаешь! Работа у меня такая...
– А я думала, у тебя свидание...
– Ну и свидание тоже, мам... Все вместе... Просто и то, и это... В общем, совпало так... Ты не беспокойся, мамочка, все будет хорошо!
– и Снежана ещё раз крепко обняла и поцеловала маму.
Но когда она уже взялась за дверную ручку...
– Доча, доченька, подожди! На, одень, одень-одень, мне спокойнее так будет...
– дрожащие руки матери держали в руках блестящий серебряный крестик на серебряной же цепочке.
– Мам, ну что ты!
– отмахиваясь, воскликнула Снежана.
– Я же не верю во все это! Зачем?
– Одень-одень, доченька, ради меня, золотко, заинька моя! Сегодня не веришь, завтра - кто знает как оно? Ты же крещенная у меня, одень...
Снежана послушно склонила голову и позволила матери одеть крестик себе на шею. Холодный металл приятно щекотнул кожу на шее и на груди и Снежана вдруг почувствовала, что тревога и страх, все это время гнездившиеся у неё на сердце, куда-то рассеялись, и ей стало как-то легко и хорошо, так что она улыбнулась.
– Ну, все, мам, пока, теперь уже точно, пока-пока!
– и Снежана как бабочка выпорхнула на лестничную площадку, а мама быстро перекрестила свою дочь, что-то шепча себе под нос.
Старенький ярко-красный 'опель' быстро вынес Снежану на федеральную трассу -
Ганин проснулся почти в полдень. Настроение у него было - сквернее некуда. Голова болела, все мышцы и кости ломило, как будто по нему всю ночь прыгал добрый десяток чертенят. Он привстал на кровати и, взявшись за голову, с трудом соображал, что же с ним вчера происходило. Мысли и образы бегали в его голове, как стекляшки калейдоскопа, и никак не могли уложиться в какую-то стройную картину... Снежана, выставка, камеры, потом яхта, потом какие-то сумасшедшие приключения со всякого рода канатными дорогами, ресторанами, вертолетами..., потом лавочка, прощание... Да, а что было потом, ахххх? ПОРТРЕТ! Проклятье! Портрет заговорил! Вчера! Да, вчера, заговорил! И плакал, и угрожал... Черт! А потом все это... Кольцо, храм, свеча, луна... 'Боже, ну это просто какой-то кошмарный, нелепый, страшный сон - и всё!
– подумал, цепляясь как утопающий за соломинку, Ганин.
– И доказательство тому, что я лежу на кровати, а не на полу - там, где я должен был вчера упасть!'.
С этой мыслью Ганин вскочил с постели и принялся искать очки, даже под кровать залез, но только там сообразил, что очки у него итак на носу. А когда он вылез, наконец, из-под кровати, встал, то его взгляд тут же упал на этот проклятый портрет! Девушка на нем по-прежнему радостно улыбалась, держала в беленьких тоненьких ручках лукошко с цветами, а над её золотоволосой головкой в соломенной шляпке с алыми ленточками светило ярко-желтое солнышко. Вот только глаза... Да... Глаза приобрели какое-то новое выражение...
Ганин подошел к портрету поближе и увидел, что в глазах девушки играют ярко-красные искорки, а улыбка чем-то напоминала хищный оскал - белоснежные зубки чуть-чуть сильнее выпячиваются из-под чувственных кроваво-красных губ, чем обычно, и от этого Ганину стало не по себе. Он поспешно отвернулся и отправился в противоположную сторону комнаты, к большому, сделанному из цельного дуба, платяному шкафу. Насколько помнил Ганин, он упал у портрета, ещё не успев раздеться, но сейчас на нем одежды не было...
В шкафу, как ни странно, оказался только один комплект одежды - белоснежные летние брюки, рубашка с коротким рукавом, длинноносые белые летние туфли и широкополая соломенная шляпа. 'И что мне, получается, - подумал Ганин, - в гольф идти играть предлагают, что ли?' Пока он одевался, его взгляд привычно скользил по стенам, увешанным старинными картинами, в основном, портретами, прекрасных дам в париках, декольтированных платьях и в перчатках, и важных кавалеров в париках и при шпагах, хотя были там и несколько великолепных пейзажей. Застегивая пуговицы на рубашке, Ганин бегло осмотрел некоторые из них, но одна из них показалась ему смутно знакомой...