Врата рая
Шрифт:
— Видите ли, Энни, в том, что произошло, — извиняющимся тоном произнес доктор Малисоф, — есть и моя вина. Мне надо было объяснить вам, насколько вы эмоционально слабы. Мы, кажется, сконцентрировали основное внимание только на ваших телесных недугах, в то время как существуют также эмоциональные и психологические проблемы. Полученные вами ранения являются гораздо более глубокими, чем они показались вначале.
Он снял с моей головы холодную салфетку и отдал ее миссис Бродфилд. Сев подле моей кровати, доктор Малисоф взял мою левую руку в свои ладони.
— Помните,
— Но что произошло? Все, что я помню, это чувство тяжести в груди и…
— Вы потеряли сознание. Эмоциональное перенапряжение. Дело в том, Энни, что вы не осознаете, насколько вы еще слабы, потому что мы делаем все, чтобы ваше состояние улучшалось, чтобы вы получали здесь должные лечение и уход. Но правда заключается в следующем: вам был нанесен ущерб по целому ряду направлений, в том числе по эмоциональному. Кожа на вашем теле получила ушибы, разрывы и царапины, то же самое произошло и с «кожей» на ваших чувствах и мыслях. Например, говорят: «Он толстокожий». Но речь ведь идет вовсе не о толщине кожи на теле, верно? Мы защищаем наши эмоции, защищаем наше мышление многими способами, а ваша защитная функция получила серьезные повреждения. Поэтому вы легко возбуждаетесь, вы уязвимы, не защищены. Понимаете?
— Думаю, что да.
— Хорошо.
— Сейчас мы должны сделать все для того, чтобы ваше физическое выздоровление не было приостановлено, а тем более прервано, если вы будете подвергаться сильным эмоциональным воздействиям. Человек не может быть здоровым физически, если он эмоционально болен. Здесь я проявил некоторую беспечность. Я должен был надежнее защитить вас, по крайней мере, до тех пор, пока вы не окрепнете, пока эта эмоциональная кожа не станет снова толстой. Вот что мы теперь должны сделать.
— Что все это означает? — Я не могла согласиться с доктором. Разве мои эмоции не в порядке? Кто бы мог остаться спокойным, случись с ним подобная трагедия? Кто бы мог продолжать жить как ни в чем не бывало, потеряв своих родителей, оказавшись парализованным, обнаружив, что вся жизнь вывернута наизнанку? В тот день у меня было сильнейшее желание дать волю своим слезам и стенаниям, но я изо всех сил сдерживалась, чтобы люди не испытывали неудобства в моем присутствии.
И вот теперь доктор говорит мне, что эмоционально я — полная развалина. Достаточно мне взглянуть в зеркало, чтобы увидеть себя окончательно раздавленной и разбитой. Я поежилась при этой мысли.
— Миссис Бродфилд рассказала мне о ваших посетителях и телефонных разговорах. — Он слегка поморщился, покачав головой. — Мы вынуждены будем ограничить на какое-то время ваши контакты, чтобы защитить вас. Я понимаю, что вам это будет не особенно приятно первое время, но поверьте нам и позвольте делать то, что мы считаем необходимым для вашего полного выздоровления, для того чтобы вы гораздо быстрее вернулись к нормальной жизни.
— У меня было не так много посетителей… только Тони и Дрейк, а также моя тетя и Люк. И звонок мне был только от него, — запротестовала я.
Доктор повернулся к миссис Бродфилд, которая покачала головой, словно я, как сумасшедшая, бормотала что-то несуразное.
— Видите ли, дело не в количестве людей, которые приходят или звонят по телефону, а в том, какое воздействие оказывают эти визиты и звонки на вас, — объяснил доктор Малисоф озабоченно. — Однако вам повезло. У вас есть место, где вы сможете поправить свое здоровье не хуже, чем в любом терапевтическом госпитале. В прекрасной спокойной обстановке, изолированной и защищенной от окружающего мира, ваше тело и ваш дух окрепнут гораздо быстрее.
Он похлопал меня по руке и встал.
— Могу ли я заручиться вашими доверием и поддержкой, Энни?
— Да, — сказала я тихим, робким голосом, как маленькая девочка.
А может, я снова стала маленькой? Может, я вернулась в то время, когда самые пустяковые вещи могли вызвать у меня слезы и наполнить сердце печалью? Только теперь у меня нет моей мамы и моего папы, к которым я могла бы побежать за сочувствием и утешением…
— Вот и хорошо, — одобрительно сказал доктор Малисоф.
— После случившегося я должна буду оставаться теперь в больнице дольше?
— Мы посмотрим.
— Как она? — услышала я голос Тони, неожиданно появившегося в дверях моей комнаты. У него было красное лицо, шелковистые седые волосы растрепаны, двубортный темно-синий костюм, потерявший форму, измят. Создавалось впечатление, что всю дорогу от машины сюда он бежал.
— Сейчас все в порядке, — успокоил его доктор Малисоф. — Не было никакой необходимости в вашем столь поспешном приезде, мистер Таттертон. — Он перевел взгляд на миссис Бродфилд, которая что-то делала с полотенцами и салфетками для мытья.
— Слава Богу, — произнес Тони, бросаясь к моей кровати. — Я подумал… так что же произошло?
— Случай эмоциональной перегрузки. У нас с Энни только что состоялся хороший разговор на эту тему, и она понимает теперь, что мы должны делать. Прав я, Энни? — Я кивнула. Он снова потрепал меня по руке и вышел из комнаты.
— Одну минуту, — окликнул его Тони и вышел вслед за доктором.
Я слышала, как они тихо переговаривались в коридоре. Ко мне подошла миссис Бродфилд, поправила на кровати одеяло и взбила подушку. У нее было суровое, холодное выражение лица, а немигающие, устремленные в одну точку глаза походили на бусинки.
— Они не собираются обвинять вас, правда? — спросила я, думая, что сестра переживает из-за случившегося.
— Меня? Почему кто-то должен обвинять меня? Ведь я не могла ограничивать часы посещений или отрубать звонки к вам по телефону.
— Я просто подумала…
— О нет, Энни. Теперь, если что-либо случится, каждый согласится со мной, что я тут ни при чем.
Широкая самодовольная улыбка расплылась по лицу сестры, и она стала похожей на надменного кота, укладывающегося вздремнуть на мягком удобном диване.