Врата в Сатурн
Шрифт:
В семьдесят пятом году состоялись первые запуски на орбиту при помощи установки «космического батута» — так неофициально именовали главное творение Проекта. Успех был оглушительным; прежние ревущие, опасные, сжирающие десятки тонн топлива и миллионы рублей и долларов ракеты-носители разом и навсегда отправились в музей Космонавтики, уступив место новым, дешёвым и безопасным способам вывода «полезной нагрузки» в околоземное пространство. Исчез главный тормоз, сдерживающий развитие космонавтики — отныне над разработчиками орбитальных и прочих станций не висел дамоклов меч ограничений по весу и габаритам, и они могли дать волю своему воображению.
И ровно в этот год, двенадцатого апреля, в день космонавтики, случилось ещё одно судьбоносное событие: личность автора этих строк волей неведомых сил была изъята из своей далеко не молодой телесной оболочки тела и перемещена в собственное, но уже пятнадцатилетнее тело, пребывающее в иной «ветке» реальности'. Той, где Отец Народов скончался в пятьдесят шестом году, Сахалин соединён с материком подводным тоннелем, Никита Сергеич вместо кукурузы разводил хлопок, а человечество, прекратив, наконец, заниматься ерундой на дне своего гравитационного колодца своей маленькой планеты собирается шагнуть к звёздам. И я, попаданец, незваный гость из другой исторической последовательности, собираюсь принять в этом живейшее участие…'
Я сохранил текст, извлёк дискету и откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. Теперь, надеюсь, ясно, почему я всякий раз, заканчивая работать с дневником, тщательно убираю следы написанного? Хотя, может, эти предосторожности излишни: ну, увидит кто-то, ну прочтёт, ну удивится — заявлю, что это наброски к задуманному мной фантастическому роману, и пусть попробуют возразить…
V
— Алексей Монахов, если не ошибаюсь?
Стоящий передо мной человек — запоминающееся лицо с высоким лбом, тонкими губами и маленьким заострённым подбородком — заострённым, каким-то лисьим лицом был ни кто иной, как Валерий Быковский, один из того, первого отряда космонавтов, в который входили Гагарин и Титов. Свой первый полёт он совершил ещё в шестьдесят третьем, на «Востоке-5», причём полёт этот проходил совместно с «Востоком-4», который пилотировала Валентина Терешкова. После этого, во второй половине шестидесятых, он возглавил группу космонавтов, готовившихся принять участие в советских лунных миссиях. Память мне подсказывала, что и в «том, другом» варианте истории Быковский собирался лететь к Луне — сначала на пилотируемом корабле «Зонд-7», должен был совершить облёт спутника нашей планеты а потом и совершить посадку на его поверхность, но после полёта «Аполлона-11» проект был приостановлен. Здесь же он события развивались по другому, куда более оптимистичному сценарию: начиная с «Аполлона-12» советские космонавты входили в большинство «лунных» экипажей. А несколькими годами позже на Луну сели и наши «Селена-3» и «Селена-4»; в составе последней был и дважды герой СССР Валерий Быковский, исполнивший здесь то, что не ему удалось в оставленной мною реальности.
Впрочем, сам он, разумеется, ни о чём таком не догадывался. В настоящий момент заслуженный ветеран советской космической программы состоял начальником лунной орбитальной станции «Константин Циолковский» (она же «Звезда КЭЦ») — и именно в этом качестве задавал мне вопрос.
Я невольно встал по стойке «смирно». О Быковском во Внеземелье ходили легенды: рассказывали, как он принял станцию ещё на стадии строительства и, оседлав, как рядовой монтажник, «краб», состыковывалчуть ли не все её секции; как, узнав об аварии американского «Капитана Гаттераса», опрокинувшегося при попытке высадить группу исследователей в Море Облаков, своим решением (поперёк прямого приказа с Земли, между прочим!) увёл орбитальный грузовик, посадил его вопреки всем законам физики и небесной механики на поверхность — а потомухитрился взлететь вместе с изрядно перепуганным, но невредимым экипажем. После этого авантюрного рейда его чуть не сняли с должности начальника «Звезды КЭЦ», но случилось невероятное — экипаж станции встал за него горой, и Земле пришлось пойти на попятную. Авторитет его на станции был необыкновенно высок; учёные и эксплуатационники едва ли не молились на своего «босса» (так, на американский манер, его здесь называли) а тот платил им неусыпной заботой и весьма строгими требованиями, особенно по части дисциплины. В ответ это члены экипажа, особенно те, что помоложе, рисовали на начальника шаржи и карикатуры, которые ежедневно появлялись на доске с приказами возле кают-компании. Быковский же относился к этому со свойственным ему юмором — по слухам, он даже коллекционировал эти «произведения искусства» и грозился однажды устроить большую выставку.
— Вольно, кадет… — сказал начальник, увидев, как я вытянулся во фрунт, и у меня немедленно мелькнула совсем уж неуместная мысль: «это он сам, или цитирует моих любимых 'Стажёров»? Уточнять я, разумеется, не стал, и принял указанную позу — независимо заложил руки за спину и отставил левую ногу. Быковский усмехнулся.
— Я тут слышал, что вы, Алексей, интересовались работами мсье Гарнье? — спросил он.
Я кивнул. Беседа происходила в лаборатории астрофизики, куда я явился к оговоренному заранее времени. То, что там, кроме самого француза, оказался ещё и начальник станции, стало для меня полнейшей неожиданностью.
Дело в том, что мы вынуждены были задержать «Тихо Браге» из-за одного непредвиденного обстоятельства. — продолжал Быковский. — О нет, ничего серьёзного — просто кораблю придётся сделать небольшой рейс между лунными орбитами, после чего он отправится прямиком к «Заре». Вот я и хотел узнать — согласитесь ли вы с вашим спутником принять участие в этом полёте, или предпочтёте дождаться другой оказии? Ждать долго не придётся — через двое суток к «Заре» уходит «Ломоносов», для вас там наверняка найдётся местечко.
— Нет, зачем же? — торопливо ответил я. — мы и так уже уйму времени потеряли, и на «Гагарине», и здесь. Полетим с «Тихо Браге»!
— Вот и хорошо. — кивнул Быковский. — «Тихо Браге» стартует через полтора часа. А вы, Жан-Пьер… — он повернулся к Гарнье, — объясните пока молодому человеку чем, собственно, собираетесь заниматься. Полагаю, ему это будет небезынтересно.
— А я и не знал о работах на «Ловелле». — сказал Юрка. — Думал, как там занимаются исключительно добычей гелия-3.
Мы беседовали в каюте, куда я отправился после беседы с Гарнье — не забыв по дороге заглянуть в столовую и запастись кофе и бутербродами. Сейчас Кащей уплетал один из них, сидя на краешке стола и покачивая ногой. Даська следил из своего угла за каждым его движением
— Да я и сам в курсе, только потому, что Юлька рассказывала. — признался я. — Она время от времени переписывалась с Гарнье — на сугубо научной почве, разумеется. После той истории с олгой-хорхоями француз не на шутку увлёкся изучением лунного «обруча», и добился того, чтобы станцию целиком переориентировали на эи исследования. А работы по программе «Солнечный ветер», нацеленной на добычу гелия-3 из лунного реголита, перенесли на специально построенную в десяти километрах от «Ловелла» станцию, названную «Суагейт», в честь другого астронавта, погибшего вместе с Джеймсом Ловеллом нашим Севостьяновым на «Аполлоне-13». Поставили три жилых купола, точные копии тех, в которых сам я когда-то обитал во время прохождения практики, возвели ангары для производственного оборудования и десятка доставленных с земли реголитосборочных комбайнов «Мун Харвестер» — и работа закипела. Кстати, начальник новой станции Георгий Гречко, который раньше руководил «Ловеллом»…
Юрка дожевал остаток бутерброда. Даська, так и не дождавшийся своей законной доли, возмущённо мявкнул. Я отщипнул от своего бутерброда кусочек ветчины и кинул коту.
— А кто остался начальником на «Ловелле»? — осведомился Юрка. — Гарнье, что ли?
— Он самый. — я кивнул. — После того, как сотрудников, занятых в программе «Солнечный ветер» перенесли на «Суагейт», население станции сократилось чуть ли не вчетверо. Вроде, планировалось разместить на освободившихся площадях лунную обсерваторию, но Гарнье потребовал от этого отказаться — решающим аргументом, как я понял, стала потенциальная опасность исследований «звёздного обруча». На Земле к его аргументам прислушались, и в результате француз и его сотрудники получили «Ловелл» в своё полное распоряжение.
— Ну и много они там наработали? — спросил Кащей.
— Да уж без дела не сидели. С деталями я не знаком, но суть в том, что они, в числе прочего, искали способы заблокировать «обручи», чтобы не допускать их спонтанного срабатывания.
— Это когда червяки из него полезли? — уточнил Юрка. Я кивнул.
— И это тоже, но главное — инцидент с «Лагранжем», когда «звёздный обруч» забросил станцию вместе с экипажем к спутнику Сатурна, Энцеладу. И в том и в другом случае, спонтанное срабатывание инопланетных артефактов были вызваны действием находившихся недалеко от них наших «батутов» — вот Гарнье и искал способ, как не допустить такое впредь. А заодно, изучал сами «обручи» — про них до тех пор было известно непозволительно мало. По сути, они были для учёных своего рода «чёрными ящиками»: известно, как привести их в действие, более-менее понятно, что получится на выходе — а вот что происходит в этом промежутке скрыто во мраке неизвестности.