Времена меняются
Шрифт:
— Совсем? — ехидно спрашиваю я.
— Что, совсем? — девочка сразу не въезжает в шутку юмора.
— Совсем раздеваться?
— Дурак. Куртку снимай, чтобы не залить, сейчас начну обрабатывать. У тебя как голова? Не кружится?
— Сейчас вроде бы нет, а когда козёл этот мне сапогом по переносице врезал, было что-то такое, — при воспоминании, меня начинает немного мутить.
— Тогда пойду льда из холодильника наковыряю и перекись найду.
Ленка и в самом деле оказывается умелой сестрой милосердия, крови не боится, всё делает уверенно. Промыла ссадины, приложила к носу пакет со льдом, даже таблетку хлористого кальция
— И довго мнэ так эшшо сидэт? — прижимая лёд к переносице, спрашиваю я гнусаво из-за ватных пробок в ноздрях.
— Пока кровь из носа не перестанет идти, посидишь, не облезешь. Лучше при этом молчать, чтобы кровь лучше сворачивалась.
— А целоваться?
— Тебе нельзя, вот если только тебя. — Девушка наклонила набок милую головку, как бы примериваясь.
— Зачем же дело стало? Давай целуй быстрее — я делаю распухшие губы трубочкой и вытягиваю вперёд.
Ленка-язва со смехом проводит по ним своим тоненьким пальчиком, от чего губы издают смешной шлёпающий звук.
Да, что ж это такое? Чуть девчонка поближе со мной поближе сойдётся, так сразу начинает подкалывать. Даже эта пигалица совсем, а туда же…
Эротического приключения у нас не вышло, но я думаю не сегодня, так завтра выйдёт. Поцеловать она меня всё-таки попробовала. Правда, так как мои губы были разбиты в кровь, мне поцелуи удовольствия не доставляли. Договорились, что я ей позвоню, как первый экзамен сдам.
ГЛАВА 7. РЕИНКАРНАЦИЯ
Зимняя сессия у меня в этом году прошла под знаком Венеры. После экзаменов мы с Леночкой бегали на лыжах, ходили в кино, даже на танцы в «Отдых» однажды сподобились. А по окрестностям бродили каждый вечер. К счастью, Шнырь с компанией нам больше ни разу не попались. В один из вечеров, когда мы уже поздно вечером вернулись с последнего сеанса непритязательного румынского фильма «Вечная молодость». Фильм — дерьмо, но очень хорошо ложится в мою ситуацию. Благодаря тому, что я захватил с собой в кино фляжку с коньяком, то хохотали мы, как безумные все два часа пока шла эта лента для дебилов. Ржач мы перемежали с поцелуями, продолжили это увлекательное занятие в такси, а потом в подъезде, в коридоре Ленкиной квартиры, на кухне и вдруг я обнаруживаю себя уже лежащим на диване в гостиной с Леночкой расположившейся прямо на мне. Её лицо совсем близко, со лба свисает локон, который щекочет мне нос. Убрать я его не могу, потому что руки моя подружка прижимает своими руками. Она смешно пытается сдуть этот локон в сторону, но без помощи рук сделать это затруднительно. Это нас снова дико смешит. От смеха хватка её слабеет, а я, воспользовавшись моментом, резко переворачиваю её на спину. Наши глаза внезапно встречаются, смех как-то резко обрывается, а её пальчики начинают медленно расстёгивать пуговицы моей рубашки. Она делает это очень сосредоточенно, даже наморщила лобик и закусила губу.
— Лен, шепчу я, — не надо так зубы стискивать, сломать можешь! Знаешь как дорого и сложно протезы ставить?
— Не волнуйся, не сломаю, а тебя сейчас за нос укушу, если будешь над бедной девочкой насмехаться.
— Кусай меня, твои кусанья мне слаще мирра и вина!
— Лобзай меня своей лобзой, дерзай меня своей дерзой…
— Лен, а ты это откуда знаешь?
— Ниоткуда, дурачок! Только что придумала, экспромт
— Вообще-то это нетленка из какого-то юмористического рассказа — я, как ни в чём не бывало, продолжаю разговор, одновременно стараясь просунуть пальцы как можно глубже. — Губи меня своей губой, дерзай меня своей дерзой, избей меня своей избой, и буду я всегда с тобой, как-то так.
— Стой а ты куда это руки… убери немедленно! Убер-р-ри.
— Упс! Ты ещё девочка? Тогда придётся сделать всё так, чтобы и...
Сладкая битва длится всю ночь.
Наконец силы оставляют нас и мы засыпаем сплетясь мокрыми от пота телами. К жизни нас возвращает телефонный звонок, который у меня во сне превратился в звонок трамвая, который я никак не могу догнать. А Леночка молодец. Сообразила, что это телефон, накинула халатик и побежала в коридор.
— Алё?
…
Хорошо, мама, значит тебя только к обеду ждать?
…
— Всё куплю, борщ сварю, Толика покормлю, если он придёт. Пока.
— Мама звонила, сказала, что задержится до обеда, у них в больничке сегодня какой-то аврал случился. Как нам повезло! Ты посмотри вокруг, что мы тут наворотили за ночь. — Она прикрывает рот тонкими пальчиками и медленно окидывает взглядом комнату.
Детали одежды раскиданы по всем углам. Диван почему-то стоит под углом к стене. С него на пол стекает белым потоком простыня вся в пятнах. Лёгкий запах моря тоже намекает на некие события. Думаю, что мама Лены, как женщина с медобразованием, легко бы догадалась, чем мы тут занимались. Точно бы жениться пришлось…
— Ой, Боренька, миленький, как здорово ты умеешь… — Леночка окончательно проснулась и вспомнила наши ночные упражнения. — Так и хочется маме рассказать. Нет, не бойся, я понимаю, что… но хочется же поделиться.
— Ага! Лен, ты же уже большая девочка, сама подумай. Ты будешь рассказывать, как всё было классно, а она будет только радоваться твоему счастью? Так не бывает. Ты у неё ничего кроме беспокойства не вызовешь. Дальнейшие действия твоей мамы не предсказуемы.
— Ой! — Лена опять смешно закрывает рот ладошкой, — правда, точно так ведь и будет. Но я же не смогу терпеть долго, рано или поздно проболтаюсь кому-нибудь… Я такая болтушка, поэтому, наверное, на журналистику пойду летом.
Как умелая хозяйка Лена совмещает разговор с уборкой, и минут через пятнадцать мы уже чинно сидим за столом и пьём чай со смородиновым вареньем. Бельё загружено в стиралку и замочено, а аромат смородинового листа вытеснил подозрительные запахи.
— Борь, а можно тебя спросить? — Лена почему-то отводит взгляд. — Где ты научился так… — она подыскивает слово, но не может подобрать приличное — ну, вот этим… заниматься?
— Девочка моя, боюсь, если я тебе расскажу правду, то ты не поверишь. Это очень странная история.
— Это ты уже меня обманываешь. Какая тут может быть тайна? Ты два года назад учился в нашей школе, был сначала как все пацаны. Вдруг в десятом классе резко активизировался. Тут тебя многие девки заметили и начали глазками стрелять, но ты Тришиной тогда был увлечён, и на школьных внимания не обращал. Неужели она тебя таким фокусам научила? Ну да, папа художник, богема, все дела.
— Нет, моя птичка, это только видимость, знаешь такого поэта, Омар Хайям? Тришина тут тоже не при делах. Знаешь, был когда-то такой бодрый персидский поэт Омар Хайям. Он однажды написал такой рубай: