Времени в обрез
Шрифт:
Почтенный «Бьюик» – единственный источник дохода для ракканских Рувала Салубба – отделался лишь погнутым бампером. Увидев такое, старый Шеннат тут же выскочил, растянулся посреди улицы и возблагодарил Аллаха за ниспосланное чудо.
Образовалась пробка, загремели проклятия. Майид торчал у двери, громко крича и хлопая в ладоши, пока Дэйн с Джабиром, поднатужившись, не втащили его в дом.
Майид плотно захлопнул за собой дверь и заложил ее стальным брусом. Он провел спутников по коридору, который соединял два ветхих домика, в небольшой садик. Там он двинулся
В двери открылось небольшое оконце, и сквозь железную сетку на подошедших глянул карий глаз. Потом раздался скрип замка, и привратник распахнул массивную дубовую дверь, впустив их, а после немедленно запер ее снова.
– Быстро, – сказал Майид, когда они очутились внутри, – проведи нас к хозяину.
– Я не могу, – ответил привратник. – Мне приказано сторожить дверь.
– Тогда пусть нас проведет та девушка, галийка.
– Хасина ушла на базар.
– А другие мулиды?
– Абдель уже три дня кашлял и теперь лежит в постели, Али Бикр пошел вместе с Хасиной, чтобы помочь ей донести покупки. Повар Масуд на кухне, готовит, а он не любит, когда его отрывают от такого дела. Разве ты сам не найдешь дорогу, бедуин?
– Конечно, найду, – прошипел Майид. – Но нужно объявить о нашем приходе!
– Все жалобы – к хозяину, – ответил привратник и преспокойно уселся на стул возле закрытой двери.
Майид выругался и повел Джабира и Дэйна по узкому, причудливо изогнутому проходу. Потом остановился.
– Это невозможно допустить, – объяснил он. – В конце концов, хотя я и не богач, но я чистокровный азами, и это прямое оскорбление для меня и моего народа, если обо мне не доложат со всем почтением.
– Я понимаю твои чувства, – тихо откликнулся Дэйн. – Конечно, ты прав, но может, мы все-таки войдем?
– Ясное дело, – отозвался Майид. – Я просто хотел высказать свое мнение и то, что я иду на это только ради нашей дружбы.
Бормоча что-то себе под нос, он провел их через прямоугольный дворик с клумбами и акациями и завел в небольшую бедно обставленную комнату.
– Это комната, – сказал Майид, – в которой принимают незначительных персон. Естественно, нам она не подходит.
Он повел их дальше. Но уже не так уверенно. Казалось, что стены и коридоры дома давят на него. Он сжал губы и положил руку на деревянную рукоять кусы, ножа, который по обычаю бедуинов носил за поясом. Поймав взгляд Дэйна, он сказал:
– Мне бы не хотелось, Дэйн, чтобы ты решил, будто я боюсь чего-то на свете, кроме Аллаха. Дело в том, что мы, Авазим, привыкли к просторам пустыни и неба и нам душно в городе, среди стен и спертого воздуха, где все несет болезни.
Джабир хихикнул, но тут же сделал вид, что просто закашлялся. Майид не соизволил обратить на него внимания и ввел их в комнату побольше прежней, да и мебель в ней была получше.
– Это каа, – почтительно пояснил Майид. – Комната для важных гостей, в ней мы и поговорим с хозяином.
– А где же сам хозяин? – спросил Джабир.
– Он скоро выйдет поприветствовать нас, – прорычал Майид. – Его отсутствие оскорбительно для меня, так же, как для вас.
Каа была длинной комнатой с высокими потолками, у стен расположились диваны. Рядом с одним из них стояла статуя из серого мрамора, а перед другим лежала деревянная шкатулка. Рядом с нею два бронзовых подсвечника, серая металлическая зажигалка и пепельница от Чикагского Газового Общества. На полу лежали исфаханские ковры, еще два висели на стенах. Всю противоположную стену занял буфет. Мягкий свет лился из мозаичных окон, но воздух в комнате был тяжелый и какой-то неживой.
В эту минуту в комнату ворвался Азиз Аоуд бен Алима. Опытный купец был настолько искусен в лести, что его извинения удовлетворили даже разгневанного Майида. Бен Алима был занят разговором с полицейскими у парадной двери, пока Дэйн с компанией пробирались через черный ход. Он не мог оторвать слуг от обыденных дел, чтобы не возбуждать подозрения иракцев. Так уж получилось, все было сделано из лучших побуждений – чтобы обеспечить гостям безопасность. Но конечно, он не может ожидать, что они простят ему такое вопиющее нарушение законов гостеприимства.
Майид громогласно объявил о своем прощении, Джабир просто улыбнулся. Они сели все вместе на один из диванчиков, и Али Бикр вернувшийся с базара, подал кофе и сладости от «Фортнум и Мейсон».
Когда слуга вышел из комнаты, Бен Алима нагнулся к Дэйну и сказал:
– Я снова вынужден извиниться, мистер Дэйн, за попытку убить вас. Мне невыносимо стыдно и...
Дэйн остановил его, не желая выслушивать еще полчаса сердечные излияния и мольбы о прощении.
– Вы уже выяснили, в чем была ошибка?
– Как вы, наверное, знаете, – начал Бен Алима, – прошлой ночью я получил приказ от Рауди убить вас.
– Как он сумел связаться с вами? – спросил Дэйн. – Я полагал, что связь между вами и Комитетом практически невозможна.
– Возможна, если кто-то рискнет проделать такой долгий путь. Я получил это известие от одного табунщика-авамири, бедуина из кочевья Омани, который загнал до полусмерти свою лошадь, чтобы принести нам приказ.
– Он приехал один?
– Один-одинешенек, ему помогало лишь его верное ружье и быстрая лошадь, он скакал с самого побережья! Но лошадь у него просто чудесная, вороная, со счастливой звездочкой во лбу.
– Гнедая все же лучше, чем вороная, – с видом знатока отметил Майид.
– Не лучше, если у вороной во лбу – счастливая звездочка и белые чулки.
– Первая лошадь Пророка была вороной, – подал голос Джабир, – у нее были белые ноги и белая звездочка во лбу, а в битве она не знала себе равных.
– Значит, – вмешался Дэйн, – этот человек прибыл...
– Да, он табунщик из клана Авамир, – продолжил Бен Алима. – Он проделал долгий и рискованный путь, а в доказательство показал знак – личное кольцо Рауди. Он передал слова Рауди: американец Стивен Дэйн – предатель и иракский шпион; его нужно немедленно уничтожить; эти сведения в свою очередь передал ему один саудовец, который давно помогает делу освобождения Ракки, и в его верности не приходится сомневаться. И добавил, что промедление может погубить наше дело.