Время бусово
Шрифт:
Бродич иногда соглашался, иногда оставлял соседские замечания без ответа, а иногда говорил, что и боги постарались, и Купа промашки не дала. Его сыновья между тем, добив раненых животных, чтобы не мучились и не «рвали» сердце хозяевам своим жалобным, похожим на детский плач, блеянием, относили их в избу — с рассветом предстояло снять шкуру и освежевать. Не пропадать же добру! Мясо все равно ос-тается мясом, даже если оно немного и помято волчьими клыками.
— Теперь, Бродич, можно и на охоту не ходить, — невесело шутили соседи, — эвон, сколько мяса про запас навалил, полгородища прокор-мить всю зиму можно…
— Это точно, — соглашался Бродич. — Хотя в эту зиму никакой охо-ты уже не будет, — добавлял он с сожалением, — вымерз и вымер ныне зверь.
— Да-а-а! — Поглаживали бороды старики. Они тоже понимали, что в этот год зима слишком суровой задалась. Тут не то, что зверю, чело-веку бы выжить. — Видно, прогневал народ богов своих, вот и лютует Зимерзла со своим дитятками-морозами. Сама беду несет и за собой беду ведет. Быть мору или войне… Да и то понимать надо: столько лет жили без войн и нашествий, в спокойствии и мире. Видать, пришла по-ра…
— Может, оно и образуется еще, — возражал кто-то неуверенно. — Мало ли чего уже бывало на земле нашей…
— Может, но вряд ли…
— Так, что ли приходится готовиться к временам тяжелым?…
— По-видимому, приходится…
Вздыхали, выдыхая облака пара в морозную ночь, который тут же оседал серебристым инеем на бородах, усах и даже ресницах, отчего лица говоривших становились похожими на образы помощников Зи-мерзлы, заиндевелыми, покрытыми густым инеем и сосульками.
Посочувствовав, соседи спешили вновь в свои избенки, в тепло ро-димого крова. Только самые любопытные и стойкие подходили к вол-чьим тушам, уже начинавшим остывать на ночном холоде, и с деловым видом пинали их носками сапог, а некоторые брали за хвосты, чтобы перевернуть с одного бока на другой.
— По всему видать — крупные зверюги на промысел ходили…
Соседи, посетовав о божьем промысле, разошлись по своим полу-занесенным снегом избушкам, вновь забрались в постели под одеяла и шубы. Собрав и успокоив встревоженную животину, возвратилось в дом и семейство Бродича. Разделись. Легли по своим местам. Но сон уже не шел. До утра вертелись с бока на бок, от чего доски полатей бес-конечно скрипели и «охали», словно были недовольны неугомонностью людей. А, может, это охали и скрипели совсем не доски лавок и пола-тей, а домашние духи, обитавшие в каждой избенке, растревоженные не ко времени вставшими обитателями. Кто знает… И опытный уже с го-дами Бродич, и его жена, и Ярун, и Жалейка — Ярунова жена, и Стоян, и младшие дети Бродича и Купавы, да что там дети или даже семейство охотника Бродича, — все славяне знают, что в их домах за всем следит домовой. Это такой маленький старичок — с ноготок, борода — с локо-ток, светлым днем в подпечье прячется, со сверчками дружит, ночной порой на работу выходит — за домом и домашним хозяйством присмат-ривает. Хорошим хозяевам помогает, а у нерадивых — все, где ни попа-дя, разбросает, озорничает…
Вожаку удалось вырваться из овчарни и избежать не только смер-тельного удара железного жала, которым орудовал человек, но и клыков собак, кинувшихся за ним в погоню, однако он чувствовал, что время его уже сочтено. Кровь сочилась и сочилась из множественных ран. И как он ни пытался остановить ее, зализывая те раны, которые можно было достать языком, остановить ее не удавалось, слишком глубоки и обширны были они. Силы таяли. Все ниже и ниже долу опускалась го-лова, все чаще и чаще мутная пелена набегала на глаза. Что время его вышло, понимал не только вожак, но и котная волчица, вместе с ним вырвавшаяся из овчарни и теперь неотлучно семенившая в нескольких шагах позади него. По старой привычке. Волчице повезло: никаких серьезных ран люди ей не причинили, а кровь зарезанной ею овцы на какое-то время утолила жажду голода и придала сил. Она теперь была сильнее вожака и могла добить его, но старая привычка подчиняться ему удерживала ее от этого поступка. На развилке лесного оврага их поджидал молодой самец, которому посчастливилось первому покинуть злополучную овчарню.
Вожак и молодой самец посмотрели друг на друга. Взгляд молодо-го волка, успевшего оценить обстановку, был откровенен: «Пора поми-рать, вожак! Ты свое полностью отбегал. Ты не смог спасти и сохранить от голода стаю — и должен погибнуть, чтобы дать возможность выжить более сильному».
«Вот и конец», — возможно, шевельнулась интуитивная догадка в волчьих мозгах вожака.
Когда-то давным-давно вот также он, тогда еще молодой и полный силы волк, встретился со старым вожаком. Встретился — и прикончил его. Правда, тогда оба были не так голодны и слабы. Просто тогда он чувствовал, что пришло его время стать вожаком и водить стаю. И по-единок между ними был честным. Старый вожак мог разорвать его на куски, как не раз делал с другими претендентами на лидерство в стае. Но счастье оказалось на его стороне, и старый вожак пал в схватке.
«Вот и конец…»
Но инстинкт самосохранения, в отличие от умирающего тела, был еще жив. Из пасти вожака вырвался короткий рык. Однако молодой са-мец даже не попятился, лишь недовольно заурчал. Мол, к чему тянуть время.
Заурчала и волчица, некоторое время молча наблюдавшая эту сце-ну. Потом, отвернув морду, чтобы не встречаться взглядом с вожаком, обежала его стороной и стала рядом с молодым самцом. Волчица, обе-регая свой плод и надеясь дать ему жизнь, сделала выбор. И выбор этот был верен: чтобы выжить самой и дать жизнь своему потомству, она должна остаться с сильнейшим. Должна слопать уже бывшего вожака.
Старый вожак не стал дожидаться, когда молодой самец решится броситься на него, и первым бросился в бой. Точнее сделал вид, что бросился, так как силы явно покидали его. Он имитировал боевой пры-жок, на самом деле подставляя врагу шею, чтобы долго не мучиться и погибнуть как можно быстрее.
Когда днем на это место по волчьим следам на коротких, но широ-ких лыжах, им же изготовленных, пришел Бродич со своими собаками, то обнаружил тут лишь жалкие остатки старого вожака. Оголодавшие волки чуть ли не полностью съели своего сородича. «Вот и пришел ко-нец волчьей стаи, — без гнева и мстительного удовлетворения констати-ровал про себя курский охотник, читая по звериным следам, как волхв по книге. — Старого волка слопали, даже косточки не оставили. Видать, голод прижал окончательно… Оставшаяся пара теперь из этих мест да-леко уйдет. Не любят волки создавать новые стаи на тех местах, где им однажды не повезло. Совсем как люди. Хорошо хоть то, что за скотину больше бояться не придется… Если, конечно, тут какая-нибудь другая стая не обнаружится», — поправил он себя. Бродич еще раз взглянул из-под покрывшихся инеем бровей на две цепочки неглубоких волчьих следов, убегавших а лесную чащу, и поворотил домой. Зимний день, как и предыдущие, обещал быть ясным и морозным. Солнце-Коло неспеш-но катилось по серо-голубому своду Сварги, совершая очередной круг. Коловорот.
Занесенные снегом посадские избы Курска мирно дымились, обог-ревая людей, спрятавшихся от холода в них. Ни шума, ни крика. Даже собачьего лая, такого привычного в этих местах в любую пору — и того не слыхать: попрятались, как и люди, по своим конурам. Ничего не по-делаешь — севера. И только серая громада крепости, лет двадцать тому назад построенная по велению уже почившего князя Кура и его воеводы Хвата на мыску Красной горки, возвышаясь над снежной равниной, свидетельствовала о том, что жизнь в граде Курске не умерла. Она лишь затихла, замерла, пережидая морозы. Об этом же говорили и дымки, вившиеся из-под камышовых крыш горожан, а также из одиноко тор-чащей трубы над княжескими хоромами.
«Сколько лет прошло, — размышлял Бродич, глядя на град свой из-под лисьего треуха, перед которого из-за дыхания на морозе покрылся инеем и был также бел, как и наст под ногами. — Сколько вод в Куре и в Тускаре утекло, сколько всего случилось, сразу и не упомнишь. Когда-то я был молод и участвовал в строительстве сей крепости, спас жизнь жрецу Свиру, а теперь сыну моему Яруну уже столько же лет, а Стоян входит в эту пору. Ярун уже женат — и вот-вот обзаведется своими детьми, моими внуками, — улыбнулся Бродич своим мыслям. — Вскоре и Стоян с кем-нибудь слюбится и в дом наш еще одну сноху приведет. Дом наш хоть и был когда-то просторен, — переключились мысли в дру-гое русло, — но с каждым днем с учетом роста семьи будет становиться все более и более тесноват. Знать, пришла пора Яруна в собственный угол отселять. А это — новая стройка, новые хлопоты. Но, — улыбнулся он опять, — радостные хлопоты. Сколько лет прошло, — вернулся к пер-воначальным размышлениям Бродич. — Вот уж как несколько лет нет князя Кура, а в граде и окрестностях княжит его сын Севко, названный в честь легендарного прародителя северян, муж, хоть и молодой, но ра-зумный. Видать, княжеская кровь сказывается, да и жрец храма Свето-вида, — усмехнулся добродушно Бродич, — своими заботами и знаниями его не оставлял. — Князь Кур умер и ушел к пращурам, но воевода Хват еще жив. И хоть лета не пощадили его, посеребрив бороду и усы, но он по-прежнему бодр и также себя — шире. А еще хоть сегодня готов в по-ход отправиться, как делал это в те уже далекие годы, когда ходили в совместный поход многих славянских племен на орду фарнахов и гун-нов, к Ра-реке, чтобы наказать хана Джулата. Даже бесследное исчезно-вение сына Сокола, кажется, на нем никак не отразилась. По крайней мере, внешне… А Сокол-то, — вновь метнулись мысли в иное русло, — как-то непонятно для всех сгинул. Был, был — и, вдруг, не стало… То ли с торговыми гостями ушел — и пропал, то ли пытался у княжича Буса свою любовь Радославу отбить — и погиб. Темное то дело… Тогда в граде Курске еще разное говорили по этому поводу, хотя княжеского сыска, непременного при таких делах, вроде не было. Но как ведется при таких обстоятельствах: поговорили, поговорили, да и позабыли. И было то, — наморщил Бродич лоб, — как раз в лето, когда в Курск при-было посольство князя Дажина во главе с его старшим сыном Бусом».