Время Лиха
Шрифт:
– Прямо сказочная жизнь... не поверил Иван сыну.
– Ну-ка, дай газету.
Пока он перечитывал статью под названием "Как живут чиновники на местах", Юра внимательно изучал оборотную страницу листа.
– Тут ещё таблица интересная. Историку покажу...
– Где? В ...ском военном округе покончил с жизнью двадцатипятилетний капитан-танкист. Причина: семья из четырёх человек последние полгода вела полуголодное существование.
– Смотри ниже.
– Ослепнем при таком свете.
– Третий день, точнее, вечер, слабое напряжение, - заметила Дарья, мывшая посуду.
– Так выключите телевизор.
76
– Сейчас будут итоги кинофестиваля.
– Опять?
– Это другой.
– Так хотя бы звук можно убавить? Это ж концерт по заявкам олигофренов...
– Что тебе не нравится? Он сейчас самый модный певец. По своим ученикам знаю.
– А ты прислушайся, что поёт этот предмет для поклонения.
Дарья перестала греметь умывальником и повернулась к телевизору. Застыл и Юра, собравшийся выполнить просьбу отца. Попали как раз на припев, который повторялся дважды:
Вау, весело, прикольно,
Только мне не делай больно.
Круто нам с тобой вдвоём,
Мы сейчас ко мне пойдём.
– Убедилась?
– раздражённо спросил Иван жену, когда Юра выключил звук.
– Вот что надо с детьми обсуждать на уроках. Чтоб такими же убогими не стали, как наша эстрада... Обратила внимание, что в песнях совсем исчезли социальные темы? Даже в рок-музыке. А ведь мы с тобой на этом выросли. А всё потому, что рокеры тоже бросились в погоню за деньгами. Русский народ на марафоне: кто быстрее побежит и больше хапнет. Ну, а музыканты всегда ж были с народом...
– "Там, где мой народ , к несчастью, был", - вздохнула Дарья.
– Так, и что в твоей таблице?
– вспомнил Иван, что всё ещё держит в руках Юрину газету.
– В 1991 году - 524 психбольных на сто тысяч. В 1996 - 694...
– Дебилизация, - согласилась Дарья.
– У нас старые учителя говорят, что раньше справки давали пяти-шести детям на весь район. Теперь - до
77
шестидесяти.
– Боюсь, что в Госдуме этот слой тоже представлен, - хмуро пошутил Иван.
– Судя по нашей жизни - мощное лобби... Коллеги шутят: скоро будем переучиваться на вспомогательную программу. У Веры в классе пятеро по справкам. Третья часть. Представляешь, какая там учёба?..
... Когда сыновья ушли в свою комнату и занялись игрой в шашки, Дарья положила перед мужем местную газету:
– Почитай лучше нашу статью... Нет, я тебе сама прочитаю. Оценишь мои способности. Наша маленькая группа кандидатов на голодовку доверила написание всех обращений мне. Историк Юрий Алексеевич писать да говорить - мастер, но сказал, что здесь нужны женские эмоции. Вот слушай, что получилось...
– Хватит оговариваться. Валяй, - Иван перешёл на диван, но не откинулся на спинку, а подался вперёд, чтоб жене не пришлось читать громко и дети её не слышали.
– "Уважаемая редакция. Коллектив Озёрковской школы обращался в районную и краевую администрации, к депутату Государственной думы Иванову Н.И. с вопросом: "Где наша зарплата, где компенсация за книгоиздательскую продукцию, где детские пособия?" Однако сколько-нибудь вразумительного ответа ни из одной инстанции не получил. Школа даёт детям не только знания. Здесь они получают представления и о моральных принципах: чести и достоинстве, правде и справедливости, связывая эти важнейшие понятия с личностью учителя. Поэтому спокойное принятие лжи, соглашательство, готовность к унижениям для настоящего педагога неприемлемы. Мы не хотим способствовать тому, чтобы в России выросло ещё одно рабское поколение. Наши требования просты: отдайте заработанное за девять месяцев. Даже получая зарплату
Мы обращаемся в средства массовой информации и во все властные институты области с предупреждением: мы дошли до предела терпения и с 20 октября с.г. объявляем бессрочную голодовку".
– Сурово, - сказал Иван через минуту.
– С другой стороны, если вас не
78
устраивают условия труда, увольтесь. Зачем гробить здоровье?
– Почему я должна уходить из школы?
– возмутилась Дарья таким тоном, будто говорила не с мужем, а с каким-нибудь чиновником.
– Это моя школа. Это мои дети. Мои, а не тех уродов, которые воруют чужие зарплаты и заискивают перед прокурорами, чтобы не схлопотать за воровство... Я люблю свою работу, я люблю своих детей, поэтому не я должна уходить, а они. Потому что они не любят детей, не любят людей, вообще не любят страну, не любят, я уверена, и своих родных. Наслаждение властью заменяет им все другие наслаждения. А мы, пусть всемером, заставим их уважать детей и учителей... У меня тоже власть. Дети мне верят. Я разговариваю с ними о жизни, наверное, чаще, чем их замотанные материальными проблемами родители. О чём мне ещё говорить с ними на литературе, как не о жизни? И я ответственна за то, какими они станут. Пусть некоторые уйдут из школы не очень-то грамотными, но не рабами. Это хуже. Мне одинаково противно и когда ученики грубят, и когда угодничают.
– Ты тратишь на школу по пятнадцать часов в сутки. Слепнешь над тетрадями. Терпишь унижения. А твоя годовая зарплата равна цене четырёх свиней, которых вырастить - часа-полтора в сутки хватит...
– Да, пока что стране свиньи нужнее грамотной молодёжи...
Дарья подошла к мужу, вздохнула, потом улыбнулась и, вытерев руки полотенцем, обняла его.
– Я знаю, ты споришь со мной, потому что не хочешь, чтоб я голодала. Может, ещё ничего и не будет. А если будет, то, надеюсь, быстро разрешится. Мы ж это письмо в семь инстанций отправили, даже на областное телевидение.
– В международный суд в Гааге надо было...
– Отправим, - с нежностью в голосе согласилась она.
– Зато как получу сразу за девять месяцев, так и всю зимнюю одежду-обувь купим, какую хотели, и, может, хватит на этот самый грузовичок, о котором ты мечтаешь.
– Уже устал мечтать. Так много о нём думал, что, кажется, и купил, и поездил, и даже разбил... Плевать на него. Нам с сыновьями нужна ты, здоровая.
79
– Всё будет нормально...
– Дарья прижала к себе голову мужа.
– Ты лучше скажи, как съездил в город. А то приехал, и всё молчишь, молчишь. Дети в последнее время тебя побаиваться стали: ходишь расстроенный какой-нибудь очередной неприятностью... Я не хотела, чтоб ты туда ехал. Боялась, как бы не сделали с тобой чего-нибудь. Вернулся жив-здоров - и слава Богу. Мне за ту овечку уже ничего не надо. У начальства всё равно справедливости не найдёшь...
– Да, я виноват...
– Иван обнял жену, посадил рядом.
– Ждал твоего вопроса, а сам и говорить не хотел... Да ты, наверное, догадалась, что я ничего не выездил. И целое стадо воры б сожрали, прокуратура не почесалась. Она существует, чтоб защищать власть от народа...
– А я тебе сразу говорила. Тут целым коллективом требуешь да через голодовку - и то мало надеешься чего-то добиться. Прежняя власть хоть притворялась, что заботится о благе народа, а эта... словно черти вылезли из преисподней... Если не хочешь, не рассказывай.