Время - московское!
Шрифт:
Нужные слова — «секретный», «неизвестный», «Астрографический Реестр» — наконец-то набрали критическую массу, стоило только Тане заикнуться о гороскопе…
А потом тот, кто выше нас, нажал на небесный спусковой крючок. И мы оба заговорили взахлеб, перебивая друг друга, спеша выговориться, нащупать истину быстрее, чем сияющая волна наития схлынет и мы возвратимся в серый туман обыденности.
— Не нужно быть астрологом, достаточно слышать хоть какой-то звон, чтобы знать: ни один земной гороскоп не обходится без центрального светила и планет Солнечной системы!
— А если мы допустили,
— И почему бы тогда не предположить, что управители — именно они: центральное светило и планеты?!.
— А «управители управителей»?..
— Это спутники соответствующих планет! У второй планеты — два спутника, у шестой — три!
— Но ведь такая же формула у планетной системы в распечатке с глоббура! Шесть планет, пять спутников!
— Да, только номера планет со спутниками были другие! Почему?
— Потому что «первый управитель», Саша, это не планета! Это звезда, центральное светило системы! Го-ро-скоп!
— Ч-черт… Вот черт… Неужели?!
— Да! Иначе и быть не может!
— Тогда, выходит, планетная система, которую вы ищете, не только существует, но я там еще и провел целый месяц! И десятки других наших офицеров тоже!
— Как?!
— В плену, Таня, в плену… Ох, у меня в голове не укладывается… Послушайте, вы хоть понимаете, что это значит?! Для нас, для военфлота?!
— Не вполне.
— Вы, сами того не ведая, доставили в Город Полковников разведывательную информацию уникальной важности. Теперь мы знаем координаты Глагола! Вы сделали больше, чем ГАБ и военная разведка, вместе взятые!
— Правильно ли я поняла, Александр, что вы намерены нарушить данное мне обещание и поделиться этой информацией со своим начальством? — холодно спросила Таня, стремительно трезвея. — Я не знаю, что такое Глагол для вас, но для меня это — сокровищница новых научных знаний. А мы, археологи, очень не любим, когда в таких местах появляются военные. Если бы вы только знали, сколько бесценных памятников культуры стали жертвами вандализма вояк всех национальностей и цветов кожи, вы бы меня поняли!
Протрезвел и я.
«Эге… Если я сейчас заведу волынку о присяге, формальная моя правота будет неоспорима. Но ведь так нельзя! Пожертвовать дружбой такой прекрасной девушки ради карьеры?.. Не-ет…»
Нет — оно, конечно, нет. А с другой стороны…
«Гвардии лейтенант Пушкин! Очнись! От информации такого масштаба сейчас, в условиях войны, зависят жизни десятков тысяч людей! А может быть, миллионов! Это не тебе решать, и не Тане!»
И тогда — откуда только взялись нужные слова? — я сказал:
— Нет, Таня, без вашего разрешения я своему начальству ни о чем докладывать не буду. Однако позвольте вам задать один вопрос: сколько, по-вашему, продлится война с Конкордией?
Она ответила нехотя, не скрывая своего раздражения:
— Не знаю. Месяц, два? Я слышала, флот Конкордии разгромлен?
— Но и наш не в лучшей форме. Почти все ударные авианосцы требуют ремонта, многие вымпелы погибли. Сейчас установилось относительное затишье, которое продлится еще долго, пока заводы не дадут новую технику и синтетический люксоген. После этого наши перейдут в наступление. Рано или поздно эскадры Объединенных Наций появятся над Трайтаоной и Тэртой, Паркидой и Вэртрагной. И поскольку в руки разведки будут попадать все новые клонские документы, местоположение Глагола раскроют! Но — без вас и без меня! Какой-нибудь капитан Семипяденко-Лбов из ГАБ получит за свое открытие майорские погоны и отпуск в Несебре. Правда, произойдет это года через два-два с половиной, потому что война ожидается тотальная, а о начале мирных переговоров я что-то не слышал… До того момента вы о своих джипсах можете забыть по объективным причинам. А после — по субъективным, потому что изучать Глагол будут без вас.
— К чему вы клоните?
— К тому, что есть лишь один путь надежно закрепить за собой первенство в обнаружении Глагола. И более того, для вас существует шанс — небольшой, но все же — слетать на Глагол еще до окончания войны. Может быть, даже прямо в этом году.
В течение двух дней мы с Таней подготовили обстоятельнейшую докладную записку на имя Святополка Даромировича Тылтыня. Адмирал, хотя и получил пару царапин в бою за Глетчерный, оставался в строю. Добиться у него личной аудиенции мне не удалось, но в конце концов я смог передать адмиралу папку с запиской (которая являлась таковой только по названию; документ занимал пятнадцать страниц, не считая приложений: копии манихейского свитка с переводами, а также некоторых документов Таниной экспедиции, например, полной описи Коллекции).
После этого началось ожидание.
Через три дня меня разыскал один из ординарцев Тылтыня и сухо уведомил, что Святополк Даромирович благодарит за информацию и обещает ознакомить с ней компетентные органы в самое ближайшее время.
Как именно наша информация переваривается в компетентных органах, я не знал. Но понимал, что это дело не одного дня. А вот Таня, которая совершенно не представляла себе масштабов нашей военной машины, во всем уподобляющейся Божьим мельницам, вскоре закручинилась.
Где-то через неделю вслед за ней начал скисать и я. Больше всего смущало то, что ни военная разведка, ни ГАБ не проявили ни малейшего интереса к нашим личностям. Не было вызовов, подписок о неразглашении, разговоров с липовыми военмузыкантами и военмедиками, переселений в «безопасное место»…
Все, от меня зависящее, я уже сделал. И от осознания того, что любое мое обращение к начальству не возымеет ни малейших результатов, я впадал в беспросветное уныние Ильи Муромца, которого князь после победы над Тугарином отправил в приказном порядке обратно на печь.
Ко всему прочему — я не летал. Битва за Восемьсот Первый парсек закончилась для меня на борту «Ксенофонта». Только когда в небе над Городом Полковников рассыпался неярким фейерверком последний клонский истребитель, мне разрешили перелететь на Глетчерный. Я покинул кабину «Дюрандаля» вечером 17 марта и с той поры меня к флуггерам не подпускали — впрочем, как и всех уцелевших пилотов-истребителей нашего авиакрыла. Мотивировалось это тем, что матчасти мало, она нуждается в ремонте, да и палить зазря топливо — роскошь, которую могут позволить себе сейчас только дежурные эскадрильи на орбите.