Время мушкетов
Шрифт:
Капитана пугала не столько неизвестность, сколько полнейшая алогичность поступков противника, не приведших ни к чему, кроме того, что гарнизон вверенного ему пограничного форта был приведен в боевую готовность. Артиллеристы не зачехляли орудий после трех довольно успешных залпов, они даже не затушили факелы и были в любую минуту готовы отразить нападение с озера. Пехотинцы и перегруппировавшиеся охотники вместе с подтянувшимися с правого фланга товарищами пресекли бы любую попытку атаковать укрепление с суши. Они легко и быстро смогли бы расправиться с остатками диверсионного отряда герканцев, отсиживающимися теперь в лесу. Однако капитан не отдавал приказа, он не понимал, откуда последует следующий удар и будет ли он вообще? К чему было совершать отвлекающие маневры, стоящие
– Говорят, отрядом командовал аж целый полковник, – слова лейтенанта прервали бегающие в …надцатый раз по одному и тому же кругу думы. – Может, все-таки послать охотничков в лес да в плен его захватить? Думаю, он сможет пролить свет…
– Если захочет говорить, – усомнился капитан. – Или ты у нас допросам с пристрастием обучен? Хочешь себя на поприще заплечных дел попробовать? А впрочем, почему бы и не захватить? Даже молчащий полковник – хороший трофей. Что мы теряем? Давай, действуй, только пошли не всю дружину, не дело ослаблять форт. Даю на вылазку четверть часа. Мужички не подведут?
– Справятся, им не впервой, – усмехнулся лейтенант и собирался уйти, но вынужден был задержаться, чтобы выслушать еще одно распоряжение.
– И вот что! Пошли кого-нибудь передать Фьюсо, чтобы его канониры через каждые десять минут залп картечью делали. Пускай «прощупают» воду возле герканского берега. Не нравится мне что-то эта завеса…
– Слушаюсь, господин капитан, – взял под козырек лейтенант и покинул смотровую площадку.
Капитан Пьерон остался один и в последний раз взвесил все факты и просчитал все возможные действия неприятеля. Разумного объяснения поступкам герканцев не нашлось, разве что в Денборге началась эпидемия коллективного помешательства. Ну неужели пребывающий в здравом уме полководец пошлет малочисленный диверсионный отряд на штурм укрепленного форта да еще поставит во главе полусотни смертников полковника?
В голове командира пограничной заставы появились и два других варианта, тут же отвергнутые: политическая провокация и попытка проверить боем подготовку филанийской колониальной армии. Для первой цели новые земли – слишком мелкий полигон; вторая – не окупала затрат. Капитан не знал, что еще можно придумать, и поэтому снова прильнул к окуляру подзорной трубы.
Ветер по-прежнему дул с севера, поэтому стелившийся над озером дым медленно полз в их сторону. Капитан страшился представить, сколько деревьев уже сожгли герканцы, чтобы создать это дымовое великолепие. Хотя, возможно, дежурный офицер был прав, и костры находились не только на берегу, но и на плотах. В этом случае несколько точных попаданий могли решить проблему с плохой видимостью. Командир Пьерон уже собирался позвать посыльного и отдать новый приказ канонирам стрелять не картечью, а ядрами, но его внимание вдруг привлекла совершенно иная деталь, то, что поначалу он совсем не заметил.
Ветер был слабым, он мог перемещать невесомые воздушные субстанции, но поднимал на поверхности воды лишь мелкую, почти незаметную издалека рябь, а не волны. Тем не менее семь-восемь плотов с остатками соломенных манекенов вовсе не стояли на месте, причем двигались хоть и медленно, но точно в их направлении. Сейчас они уже почти достигли филанийского берега.
Нехорошие предчувствия закопошились в голове офицера. Смутное ощущение нависшей беды усилилось, и, наконец, догадка молнией поразила мозг Пьерона. Память капитана напряглась и извлекла из своих глубин историю, запомнившуюся ему еще со времен учебы в альмирской военной академии. Примерно триста лет назад, во время четвертой по счету геркано-шеварийской войны, герканцы применили хитрую уловку, позволившую им одержать блистательную победу и захватить почти без потерь считавшуюся неприступной
– Фьюсо, Фьюсо, ядрами заряжай, огонь по плотам! – не став дожидаться замешкавшегося где-то вестового, прокричал капитан, перегнувшись через перила смотровой башни. – Ядрами, ядрами, огонь по плотам!
Хоть вышка находилась недалеко от позиций орудий, и командующий артиллерийскими расчетами лейтенант его и услышал, и увидел, но слов приказа разобрать не смог. Именно в этот момент орудия сотрясли воздух оглушительным залпом, и картечь понеслась в задымленную даль, туда, где, возможно, и находились дрейфующие плоты с кострами, но врага уж точно не было.
Примерно триста лет назад, на ныне обмелевшей реке Орфалло герканцы добрались до хорошо укрепленных позиций противника под лодками, перевернутыми вверх днищами. Теперь же об этом вошедшем в историю трюке знали практически все, и если бы филанийские канониры увидели плывущие по озеру лодки, то непременно открыли бы по ним огонь. Поэтому командующий колониальными герканскими войсками проявил изобретательность и доказал, что достоин своих смекалистых предков. Соломенные манекены были привязаны к плотам не только для того, чтобы защитники форта приняли их издалека, да еще в дыму, за живых солдат. На самом деле ряды плотно прижатых друг к дружке истуканов в мундирах маскировали дыры размером полтора на полтора метра, пропиленные в центре каждого из плотов. Именно там, по самую шею в холодной воде, и переправлялся передовой ударный отряд герканской армии. Пловцы специально гребли осторожно, не в полную силу, чтобы создать впечатление, что плоты просто прибило к берегу и, конечно же, совершенно случайно возле расположения филанийских орудий.
Когда до берега оставалось не более восьми-десяти метров, голые по пояс, лишь с мечами да ножами в руках герканцы покинули укрытие и открыто поплыли к берегу. Среди артиллеристов, застигнутых врасплох как раз за перезарядкой орудий, началась паника: кто бежал с позиций, испугавшись оказавшегося буквально под носом врага, кто принялся поспешно искать оставленные где-то поблизости мушкеты. К счастью, капитан Пьерон был научен горьким опытом предыдущих баталий – никогда не оставлять орудийные расчеты без прикрытия. Примерно с полсотни расположенных вдоль берега филанийских пехотинцев начали стрелять по плывущему неприятелю. Двадцать, а может, и тридцать пловцов так и не добрались до берега, их мертвые тела потом еще долго плавали по поверхности пограничного озера, но зато остальные полсотни, разозленные гибелью товарищей и ощущавшие насущную потребность согреться, быстро вскарабкались на земляной вал и вступили в бой. Зазвенели мечи, со всех сторон слышались крики и треск ломающихся прикладов. Вовремя бежавшие и поэтому пережившие эту безумную атаку филанийцы потом утверждали, что по пояс обнаженные диверсанты дрались с нечеловеческой силой и бесовским блеском в глазах.
Капитан Пьерон бросил на прорвавшегося врага фактически все силы: и солдат, и не успевших отправиться в лес охотников. В общей сложности на стенах форта осталось не более семидесяти человек, все остальные солдаты приняли участие в схватке. Командир торопился как можно быстрее если уж не перебить, то хотя бы оттеснить противника от орудий. По его предположению, герканский полководец непременно воспользовался бы моментом и вот-вот должен был отдать приказ о переправе основных сил.
Большой численный перевес быстро дал о себе знать, все еще сопротивляющиеся пловцы были окружены и безжалостно истреблялись. Однако вслед за вздохом облегчения, вырвавшимся из груди командира заставы, тут же последовал крик отчаяния, который, правда, никто, даже сам капитан Пьерон, не услышал.
Мир взорвался, взорвался в прямом смысле этого слова. Чудовищный столб огня вырвался из недр земли и поднял в воздух все, что находилось в радиусе двадцати шагов от него: обломки древесины, комья земли, искореженные жерла орудий и лафеты, а также множество обезображенных, хаотично дрыгавших изуродованными конечностями человеческих тел. Все произошло так быстро, так неожиданно, что выжившие целую минуту пребывали в оцепенении и смотрели, как падают с неба доски, металл и куски окровавленной плоти.